H X M

Публикации

Подписаться на публикации

Наши партнеры

2014 год № 5 Печать E-mail


Михаил КАЗАЧЁК


Настоящие мужчины

 

Оказалось, что радость отцовства
превосходит любую другую,
которую я в жизни испытывал.
Рассел


В жизни, литературе и средствах массовой информации довольно часто говорят о мытарствах одиноких женщин, воспитывающих своих детей. Оказавшись в необычном положении одинокого отца двух сыновей — двухлетнего Арсения и Ярослава трех лет, хочу поделиться заботами и радостями родителя.

 

Один день одинокого папаши

Просыпаюсь с ужасом — неужели ребенок описался под меня? Нет. Значит, удалось поспать сухим. Дети — один ночью перелез ко мне, другой в своей кроватке — неистово ворочаются, следовательно, не спят и ждут, под каким бы предлогом вскочить и чем бы с утра занять меня. По их мнению, я существую исключительно для того, чтобы играть с ними. Мне надо встать, приготовить завтрак, спокойно поесть, потом собрать их, отвести в садик, а самому — на работу. Детей утром кормить не надо. Как я понял из беседы с заведующей, их кормят в садике с утра и до вечера.
Тихо встаю, иду на кухню и вот — радостное топанье ножек — младший улыбается, всем своим видом докладывая: «Я тоже встал!»
Бог с ней, женой. Хорошо ли было, плохо ли, но здесь не об этом. Разошлись, и дети с отцом остались. Бывало, жили хорошо, а когда суета пройдет, может показаться, что и счастливо. Сейчас не до этого. Младший, если на него не обратить внимания, потянет за штаны, полезет на руки, а если что не так, заплачет. Несколько раз сажаю его на горшок, он встает и ноет, приходится сидеть возле него, уговаривать, вспоминая, что чай так и не успел заварить, придется пить воду. Он семенит за мной, машет маленькой своей чашкой, сообщая, что пить хочет. Играет, не так просто забрать ее, чтобы поставить и налить. Соображаю, если буду вырывать из рук, то он не научится сам подавать и ставить. Надо дождаться, когда поставит сам, подбирая добрые слова и поглаживая его одной свободной рукой, тогда как вторая — перемешивает подгоревшую кашу с наскоро брошенным маслом. Кастрюля при этом весело елозит по плите, норовя упасть, и издает скрипящие звуки, над которыми младший смеется и давится своей водичкой. Еще одна дополнительная операция — протереть пол. Умываться пойдем? Побежали-побежали-побежали, водичка-водичка, умой мое личико...
Сегодня надо не забыть купить новые сандалии, те, что в садике, уже малы. Вот и старший вскочил и заныл — как же вы там без меня? Что делать: одевать младшего или умывать старшего? Тот упорно не желает идти на руки, пищит, что сам умоется, хотя я видел это «сам»: мочит кончик пальца, проводит по щеке и, довольный, лезет завинчивать кран. Как правило, не в ту сторону. Трачу время на уговоры, сулю сначала ягодку-изюмку, потом ремня. А в это время младший, еще голый, слышу, роняет ящик игрушек с полки и рассыпает их. Садик уже открыт, наверно почти все пришли, и надо успеть до их завтрака. Младший никак не хочет ручку продевать в рукав. Старший кричит: «Я сам!» — вырывает правый ботинок и лезет в него левой ногой. Когда это не выходит, кричит: «Помоги!» — а когда начинаю помогать, снова кричит: «Я сам!» — и увертывается, роняя ботинок. Пока вожусь с младшим, он улыбается и доволен. Как только отворачиваюсь, чтобы надеть свою одежду, он кричит и требует внимания. Главное — спокойствие. Пусть покричит. Мое дело не кричать, а правильно одеться самому, а то в этом бедламе забуду надеть ботинки или положить ключи в карман. Наконец выходим, бежать не уговоришь ни в какую, идем донельзя медленно. Рассказываю сказку, которую уже разучил от постоянных вечерних чтений. Старший неожиданно заявляет, что пойдет со мной на работу, и перед входом в садик рвется прочь. Он, наверно, думает, что будет очень полезен мне на службе. Кричит, что не хочет в садик. Объясняю, что его работа здесь, в садике, он категорически не понимает и капризничает до самой раздевалки.
Выхожу из садика — город распахивает двери автобусов, контор и магазинов. Утренняя транспортная пробка больше часа дает мне возможность вздремнуть в автобусе, если досталось сиденье. Почему в общественном транспорте нет лежачих мест? Из-за пробки опять опаздываю на службу. Хорошо, что она пока не возмущается. Ближе к вечеру в очередной раз отпрашиваюсь пораньше, чтобы успеть доехать до закрытия садика, заскочив перед тем на рынок. Воспитатели тоже люди, им надо, чтобы детей забрали пораньше, чтобы самим уйти домой: у них свои домашние заботы. Бедные женщины: работа, дом, как они справляются? Сегодня по дороге старший не ноет, а что-то оживленно бубнит. Спрашивает, между прочим, а куда идет дождик? Пока соображаю что-нибудь попроще, вроде «на землю», снова спрашивает, уже с нытьем. Ответь немедленно.
Приходим и раздеваемся. Точнее, раздеваюсь я, а они толкаются и дерутся. Недавно я им показал, как снимать друг с друга шарфики, но они не прониклись. Один в грязных ботинках гоняется за другим, а тот орет и крутится, не подпуская брата к своему шарфику. Не понимает, бедняга, что сам-то не развяжет его на спине. Потом младший топчется — не может снять ботинок. Старший уже снял, но утащился в уличных грязных штанах в спальню, не помыв руки. Тащу младшего мыть руки и одновременно ставлю ведро, чтоб набрать воды для уборки. Помогаю старшему снять кофту через голову и иду выключать воду. Потом один, затем другой садятся на горшок, только и успеваю бегать, выливать. Старший сам натянул штаны, но майку надел наоборот, смотри, говорю, надо переодеть. Одеваю младшего в домашнее и иду на кухню ставить на плиту чайник. Беру тряпку и протираю пол, напоминаю старшему, что он так и не помыл руки после улицы. А он уже давно ковыряет в носу и облизывает палец. Надо разбирать сумку, а то в ней пельмени растаяли, и сметана, может, разлилась. Сандалии купить забыл.
Дети бегут в комнату, и почти сразу оттуда слышатся крики, рев, один у другого вырывает игрушку. Знаю, что второму срочно понадобилась именно та игрушка, которую взял первый. Вмешаться или пусть сами разбираются? Поговорили, помирились. Сажусь на кухне чистить картошку, в комнате тихо. Хорошо это или плохо? Я-то знаю, что если затихли, то шкодят. Иду, гляжу — точно, младший раздобыл ручку и беспорядочно малюет прямо по полу, по линолеуму. Старший придвинул табурет к шкафу и уже протянул шаловливые ручонки прямо к моим дискетам. Говорю ему, чтобы и сам не лазил, куда не следует, и за младшим смотрел, что тот в руки берет. Слышу, на кухне что-то кипит. Бегу, но на полпути меня останавливает крик. Младший, оказывается, держит в обеих руках штук по пять игрушек, даже прижал к груди и не может взять еще одну, так как остальные начинают вываливаться. А ему непременно надо взять еще. Говорю: «Клади сюда, не плачь, мой руки и садись кушать».
За ужином дети довольны, что папа рядом и что не надо его все время звать. Теперь-то, наконец, можно перед ним покривляться. Старший выделывает пируэты на своем сиденье, ставит ноги на стол, играет тарелкой. Младший на стульчике вытаскивает одну ногу, затем другую, и оказывается в такой позе, из которой самому не выбраться и плачет. Потом они начинают толкаться и махать друг на друга руками. Мне посидеть за столом не удается: «Па, дай», — надо наливать воду, давать салфетку, мазать маслом булочку. Старший не просто хочет воды, а именно из моего стакана, не верит, что там точно такая же. Доказывать бесполезно, наливаю ту, что просит. Он доволен. Потом младший хочет мыть посуду. Мылить ни один из них еще не умеет, я намыливаю сам, а ребенок любит стоять у раковины и промывать. Долго, но пусть учится. Старший, не закончив есть, заявляет: «Какать!» — встает и приносит горшок. Я доедаю то, что они не доели, убираю продукты и вытираю стол. Старший, наконец, встает с горшка именно в тот момент, когда я снова намылил тряпку для мытья посуды. Надо срочно помыть руки, вытереть насухо и оторвать бумажку для протирки попки. А он уже давно встал и нетерпеливо прыгает. Младший, поглядев, тоже прицеливается на горшок. У него это пока не очень получается, и он обычно предпочитает делать в штаны. А теперь надо спокойно похвалить. Но он быстренько пописал две капли и встал.
Ложусь отдохнуть на кушетку, и дети немедленно бросают свои занятия и лезут ко мне. Один хочет, чтобы я его пощекотал, открывает животик, а другой сам прыгает по мне и говорит, что я пароход и что ему надо покачаться. Младший громко плачет, когда я на мгновение отрываю руку от его животика, а старший нарочно наступает мне на самые мягкие места. Нет, не дадут полежать. Сажусь, достаю книжку и спрашиваю: «Кто это тут?» Если получается произнести фразу с особой интонацией, то им становится интересно. Младший увлекается перелистыванием книжки, а старший берется за машинки. Младший сам начинает водить пальцем по рисункам и спрашивать: «Это се?!» Так происходит десятки раз, причем он совершенно не смущается однообразием и не устает. Потом приносит новую книжку и говорит: «Почитай!» Читаю с середины несколько строк, и он, удовлетворенный, уходит, чтобы принести новую.
Старший все сталкивает две машинки. Аварию делает. Он любит говорить, что уже большой. Задаю вопрос: «Ты маленький дурачок или большой дурак?» Отвечает не без гордости: «Башой дуяк!» Когда от машинки отлетает какая-то деталька, говорю, что дам по попке. «У меня нет попки!» — и улыбается. «А что у тебя там?» Молчит. «А на что ты садишься?» — «На машину!» И сел на большую машину.
Незаметно проходит вечер. Заставляю собрать игрушки. Долго они это делают, но я не помогаю, пусть все по-своему складывают. Смотрим мультфильм. В ванной дети требуют непременного присутствия. Что можно сделать, не отходя от них? Пока они плещутся, могу умыться, побриться, привести в порядок лицо; можно включить стиральную машину и загрузить ее. Потом обязательно надо почитать сказку, обязательно покачать, снова подойти, пообещать конфетку и ремня на завтра... Когда они заснут, у меня появится немного времени для своих дел. Но спать — эээ — хочется, может, завтра?
Шерше ля фам, шерше ля фам... Хорошая мама взяла бы часть детских забот на себя, а плохая отняла бы у меня последнее личное время. Друг, узнав, что я по Интернету ищу женщину, сказал: «Кто же пойдет на двоих детей?» Конечно, несерьезно. Но в этом есть плюс — дети уже готовы, не надо рожать, не надо мучиться. Но какие-то занятые они, женщины в Интернете. Да и я тоже. Только выйдя на поиск, понимаешь, насколько занят делами и не готов к новому знакомству. Выйти, что ли, на площадь с протянутой рукой и детьми в охапку, мол, подайте новую маму моим детям? В каждой шутке есть доля шутки, как шутил наш военрук. Ничего, дети скоро вырастут, даже и не замечу. А это время с высоты будущих лет покажется счастливым.

 

На Китой

Китой — река в Бурятской автономной
республике и Иркутской области,
левый приток Ангары, берет начало
на Китойских гольцах и течет
между ними, длина 316 км, сплавная,
на ней стоит город Ангарск.
БСЭ


Мои ребята подросли. Арсению семь лет, он уже перешел во второй класс, Ярослав — восьмилетний ученик третьего класса.
Четвертый год подряд каждое лето мы втроем с рюкзаками за спиной путешествуем по просторам нашей страны. В первый поход покоряли Забайкальский хребет Хамар-Дабан, поднявшись на высоту две тысячи метров над уровнем моря. Мальчикам тогда было три и четыре года. Полагаю, что эти путешествия не хуже пребывания в летних детских учреждениях, тем более что знакомство с природой и новыми местами детям интересно. Сейчас, оставив свой Владивосток с его шумом и суетой, мы отправляемся по более серьезным маршрутам — на реку Китой по Восточному Саяну.
Саяны и Прибайкалье мы любим. Здесь путешествовать комфортно: мало клещей, комаров, змей, диких зверей; много туристских троп, по которым топчемся, пока маленькие. В будущем предполагаются полноценные маршруты с преодолением скалистых перевалов и использованием альпинистского снаряжения, сплавы по горным рекам с порогами и водопадами на надувной лодке-катамаране. Заманчиво зайти в безлюдные места и найти какое-нибудь свое маленькое чудо — озеро, реку, пещеру или просто место у костра. У нас уже есть несколько таких заветных мест, которые дети помнят и куда просятся пойти снова.
В прошлый раз мы не планировали дойти до реки Китой, а только до Шумака, перейдя Шумакский перевал. На Китой можно дойти и от Шумака, но повторяться не хотелось. Мы пойдем через соседний перевал Хубыты. Там тоже есть интересные места, например Хубытский водопад, который мы еще не видели, а на самом перевале — маленькое озеро. Немного в стороне лежат озера Архат, изумительной красоты каньоны с водопадами. Все хочется посмотреть, но с малыми детьми не побегаешь. Поэтому поставим одну цель — Китой. Надо идти медленно, останавливаться и каждое место обыгрывать: детям — в песочке у реки, мне — с фотоаппаратом, блокнотом или просто глядя и слушая. В любом маршруте мы получаем прибавку здоровья, сил, ловкости, так как двигаемся, пребываем на солнце и ветре, пьем и омываемся натуральной и чистой водой. Но сначала три дня едем на поезде, вяжем морские узлы, запоминая их названия, общаемся с мальчиком из соседнего купе, смотрим в окно — там дождь, временами ливень.
Наконец рано утром десятого июня прибыли в Иркутск. Светит солнце, дожди закончились, мы на веселом дребезжащем трамвайчике доехали до автовокзала, сели в автобус и едем в Аршан — известный и очень людный курорт. Любимые Саяны возвышаются впереди, медленно приближаясь. В Аршане в магазинчике попадается именно та батарейка, которая подходит к часам Арсения, до сих пор мы нигде не могли такую найти. Ура! Достаю у Арсеньки ножичек из его рюкзачка, тут же вскрываю часы и вставляю батарейку.
Нам повезло: автобус, полегчавший от части пассажиров и багажа, неторопливо везет нас, урча и плавно качаясь на поворотах. Солнечный день, справа прекрасные виды на Восточный Саян, эта часть его называется Тункинские Гольцы. Последние километры едем по пыльной грунтовке. Автобус переезжает шаткий мост, и мы подъезжаем к конечной остановке на курорте в Ниловке.
Дети бросились к чистой воде, река называется Ихэ-Ухгунь, и они вспоминают название, выученное с прошлого года. Кидают камушки, берут песок в горсти. Жарко, поэтому упаковываю все снятые верхние одежки, и мы уходим к зеленым травам, лесам, речкам и горам. Брошены все недоделанные дела, которые и до смерти доделать невозможно, а значит и не нужно. Оставлена квартира, счета за свет и черт знает за что, покинуто все, что вызывает городскую тоску. Я увожу детей из города, хотя в будущие годы они, возможно, будут оставаться, если не захотят со мной. Сейчас взгляд жадно ловит приметы, знакомые по прошлым походам. Как это здорово — идти! Удаляясь от толпы людей и вступая в единение с окружающей природой. Редкие попутчики и встречные. Тем ценнее вы будете. Одного встретившегося на тропе порой готов обнять и расцеловать. Немного поговорить, переброситься парой слов — это нужнее, чем ежедневная болтовня с десятками людей.
Вперед не спеша, но потом, втянувшись, побыстрее идем по пустынной солнечной дороге. Горы проступают над нею и деревьями, и кажется, зовут к себе. Река течет рядом и шумит. Дети спрашивают про рыбалку. Будет у нас и рыбалка! Удочки в виде лески, крючков, грузил и поплавков я взял.
Возле моста место, знакомое нам, мы снимаем рюкзаки и отдыхаем. Совсем, кажется, недалеко и святое бурятское строение — дацан. Не пойдем мы в него сегодня, бурятские божества и так нас видят. Главным считается Бурхан, он может и непогоду наслать, если его не ублажить чем-нибудь. Но много и других божеств, которых мы почти не знаем ни по именам, ни по делам их. Напротив дацана столовая, она тут зовется Буузы, и там в меню несколько местных блюд. Заказываем пирожки и позы — это большие пельмени с мясом, где-то в других местах есть похожий продукт — манты. За столиком рядом сидит веселая говорливая семья с девочкой, тоже туристы, на машине приехали.
После дацана ошибиться невозможно — стоят указатели, большая схема местности. Нас догнала машина с той веселой компанией, предложили подвезти. Потеснились и продолжают оживленный разговор. Они из Москвы. Далеко путешествуют! Путь их — в следующий поселок Хойто-гол, потом, может, в Монголию. Машина скребет дном кочки, но водитель беззаботно говорит, что если машина доломается, они купят новую, давно пора. Вот турбаза и Сухая речка, им через нее точно не проехать, развернулись. Идут смотреть, в реке сейчас воды нет, да и, как знаю, не часто бывает. Мои пацаны с девчонкой позируют для фото. Прощайте, радостные москвичи! Бывает, что московские туристы высокомерны, но эти — совсем просты. Они путешествуют ради своего удовольствия и заражают им других.
Попрощавшись, идем по дороге около часа. Устали и долго сидим на обочине. Сухо, нет ни одной лужи, а в прошлом году мы тут вязли по голенища сапог. В лесу еще нет грибов. Раннее лето, но уже поднялась трава, зеленеют деревья, летают первые комары. Тепло, значит, не рано мы сюда пришли. Можно приходить раньше, даже в мае. Тишина, спокойствие.
Где устраивать наш первый лагерь? Теплое солнце клонится ближе к горам, еще часа три будет светить. В русле, где был маленький ручеек, воды тоже нет. Дети узнают это место. Вдалеке видна беседка для туристов, но мы сворачиваем к ручью. Он называется Хубыты, течет с одноименного перевала, и в переводе с бурятского означает «Старший сын». Воды нет и в этом ручье! И вообще нигде вокруг ее нет. Знаю, тут всегда была вода, надеялся на это место. Вода нам нужна для питья, для пищи. Дрова есть, но в голове вертится вопрос — где взять воду? Вот задача в первый день похода. Впрочем, паники нет, погода ясная, а солнце на подходе к заснеженным горам даже как-то усмехается. В чем дело? Я иду по сухому руслу вверх метров сто, гляжу в ямы, но все они сухие.
Ставлю палатку, оставляю детей играть и бегу обратно на турбазу, прихватив большую бутыль, кем-то намеренно оставленную у кострища. Это занимает больше часа. На турбазе, пустующей перед началом туристического летнего наплыва, сторожа нашел не сразу. Кратко объясняю, кто мы, когда прошли и что за ситуацию там встретили. Вода у него в бочке, он позволяет налить, сколько надо и не верит, что в том ручье ее нет. Впрочем, он путает название ручья, и я не уверен, часто ли он там бывал.
Возвращаюсь на поляну, к ребятам. Поручаю им натаскать веток для костра. Первый костер этим летом, первый раз стоит палатка, и котелки висят на проволочных крючках. Эти крючки я согнул из проволоки два года назад, да так и ношу с собой.
Солнце закатилось, стало прохладнее. Слышен шум, ветер, что ли, разыгрался? Вдруг дети кричат: «Вода, вода!» Я тоже слышу шум воды. Выхожу к берегу и вижу впечатляющую картину. Издалека, неторопливо, но шумно подвигается водяная масса и заполняет русло ручья. Через десять минут вода, уже чистая, течет по ручью как ни в чем не бывало. Дети радостно прыгают и швыряют камни, строят из песка мокрые башни. Нам дали воду! И все же не зря я бегал на турбазу. Если бы не побежал за водой, может, Бурхан и эту бы не пустил. Значит, еще одно испытание пройдено, и судьба к нам благосклонна. Пусть это будет девизом нашего похода: надо стараться, и Бог нам поможет! Понятно, что жаркое солнце за день растопило часть горного снега, и талая вода к вечеру наполнила удаленные от гор ручьи. Ярослав так написал в своем дневнике: «…и дошли до поляны, но, к сожалению, вода в реке не текла, и папа отправился за водой. Когда он пришел, мы посидели пять минут, и Арсений увидел на речке за десять метров воду, которая текла по речке. Но вода все увеличивалась и увеличивалась, потом вода стала теплой, и я сделал первую башню, а потом вторую и третью, но вторая вечером упала». Перед сном начинаю читать детям по главам «Остров сокровищ», записанный на моем плеере. Июньские дни длинные, засыпаем только к полуночи. Первая ночь проходит совершенно спокойно.
Утро ясное, ручей обмелел и совсем очистился. Пока собирались и завтракали, время подошло к одиннадцати часам. Конечно, набираю воду из ручья в местные пятилитровые бутыли и оставляю на видном месте — днем ручей пересохнет. Весь свой мусор мы уничтожили в костре, и полянка после нас чуть примята, но чиста и приветлива. Хочется приятного отдыха другим людям. Идем по дороге со слабым, но уверенным подъемом. Видны следы автомобилей, они будут заметны до самых озер, где развилка на Шумак и Хубыты. Дети потом всю дорогу, даже за перевалом, будут воображать на полном серьезе, что видят автомобильные следы, и говорить, что по той тропе иногда ходят вездеходы.
Навстречу едут четверо местных бурят на лошадях. Они живут в соседнем поселке Хойтогол и выгоняют скот на горные пастбища. Недаром ценится бурятская тушенка от горных коров. Такую и мы несем в качестве еды. В прошлом году коровы на туристических стоянках давали вечерние и утренние концерты — рвали оттяжки палаток и дочиста вылизывали кострища, оставляя взамен смачные лепешки навоза. А что делать — стоянки у коров и людей одни. Встречаем старого туриста. Он один. Говорит, что болеет и каждый год ходит лечиться на Шумак. Нас то и дело обгоняют группы других туристов — двое из Дальнереченска, пятеро из Ангарска.
Мы остановились пообедать, после чего уходим на развилку в сторону от торной шумакской тропы, по которой уже началось летнее шествие. Идти вверх тяжело, хотя подъем плавный. Наконец, он пройден, и мы резко поднимаемся в горы по петляющему серпантину. Скоро граница леса. Сегодня не надо далеко забираться, будет достаточно, если заночуем где-то здесь. Старая полуобвалившаяся избушка стоит на поляне, обрывающейся ущельем, в котором шумит огромный водопад. Это — одна из целей похода. Не надо говорить и писать, это нечто выше слов. Долго смотрим на него. В ущелье лежит лед, невдалеке на склонах — снег. Избушка совсем неуютна, дров и воды рядом нет, поэтому ставим палатку в стороне от нее. Запускаем пиротехнику — даем салют горам, радуемся сами, да и мой рюкзак будет еще на несколько граммов легче. Дети бегают за упавшими ракетами. Потом мы их бросим в костер. К ночи на небе стягиваются многослойные облака.
Утром дождик проверил наше укрытие на непромокаемость, затем ненадолго появилось солнце, позволив просушить снаряжение перед укладкой в рюкзак. Пока разогреваю завтрак и собираю вещи, дети жгут свой учебный костер и кипятят в учебной баночке учебную воду. Когда иду к речке за водой, они тоже идут и плюхают в воду камни, неохотно умывшись. Погода портится, но решаю идти. Может, успеем перейти через перевал до дождя, а может, дождь не будет затяжным?
Дальше деревьев нет, и открывается горный простор. Тропа хорошо видна, она обходит овраги, заросли кустов и отмечена башнями возле каменистых россыпей. По бокам в нашу долину со всех склонов текут тонкие нити водопадов. Ручейки то скользят по ложбинам, блестя издалека, то отрываются от них и тогда падают, рассыпаясь, в никуда и проявляются ниже мелкими струями между камней. Разнотравье и разноцветье другое, чем вчера в лесу. Там властвовали сиреневые пионы и желтые жарки. Между ними белые звездчатки и миниатюрные ирисы, а поляны были заполнены одуванчиками. Здесь цветут кусты багульника, их сиреневые пятна далеко видны и приятно контрастируют с зеленью кедров. Цветут колючие кусты, не знаю, как называются, их стебли усеяны белыми цветочками, похожими на львиный зев. Легкими желтками обозначились кусты жимолости, и невзрачные, но нежные зеленые сережки висят на мягких кустах горной ивы.
Снега вокруг все больше, и порой он подходит к самой тропе. Подходим к полю огромных камней, многие величиной с дом. Они похожи на замысловатые фигуры и просятся на полотно художника или в фотоаппарат. Отдыхаем возле них. Часто попадаются овраги с бурными ручьями, образующими непростые препятствия, когда накрыты сверху глубоким снежным слоем, под который не хочется проваливаться. В одном месте удается обойти его, найдя каменистый мостик среди снежных полей. В другом — обойти не удается, и мы медленно утрамбовываем снег, прокладывая тропу. Видим небольшой табун коней среди скал. Один вороной конь красиво стоит на фоне белого снежника, позирует, а потом исчезает неведомо куда. Прохладно, горы затягиваются дождевыми тучами. Мы уже высоко, судя по всему, остается подняться метров на двести. Перевал хорошо виден, но тут начинается конкретный дождь, приходится одеться теплее и облачиться в плащи. Становится холодно и мерзко, и думается, что в такую погоду не стоит лезть на перевал, а лучше заночевать. Но мест для ночевки нет. Надо пройти за перевал, спуститься до леса, где будут дрова. Преодолевая сильный встречный ветер, начинаем подъем. Говорю детям, чтобы держались рядом, не отставали. Часто жду, обернувшись. Идти тяжело. Одежда постепенно намокает, несмотря на плащи. Штаны тянут вниз, а у Ярослава нет ремня, и он вынужден постоянно подтягивать их, на что тратит последние силы. У Арсения тоже штаны тянут вниз. Потом выяснится, что они наложили в карманы интересных камней, которые и стягивают штаны. А сейчас у меня замерзли руки, и нет сил и возможности развязать рюкзак, найти веревочку и вдеть в пояс. Подъем наконец закончился, остались только дождь и ветер в лицо. Так встречает нас перевал Хубыты. Надо ли подавлять в себе чувство усталости, превозмогать холод и боль, стойко переносить голод, тяжесть или жару? Не потеряется ли при этом обратное чувство, которое может прийти в другой раз — чувство покоя, удовлетворения, радости? Надо, надо превозмогать и надеяться на радость отдыха, потому что без одного нет другого.
Путь пройден, даже быстрее, чем казалось! На перевале мы, ни на секунду не задерживаясь, начинаем спуск. Горные хребты понижаются, а между ними в пелене дождя где-то на горизонте видимости угадываются первые деревья. Останавливаться нельзя. Надо спускаться, это легче, чем подъем. Надо дойти до леса. Ветер внизу слабеет, но дождь не позволяет остановиться, и мы идем довольно быстро, без привалов, игр и длинных разговоров. Когда дождь слабеет совсем, останавливаемся и осматриваемся.
Мы достигли еще одной цели похода и стали чуточку сильнее. Мы тоже умеем кое-что взрослое преодолевать. Пар идет от нас и от рюкзаков. Вокруг пустынный, безжизненный горный пейзаж под серым небом. Все вершины и склоны заполнены снегом, и тающие болота хлюпают под ногами. Ни одного дерева и кустика, а трава только начинает зеленеть на открытых низинах. Впереди тропа пересекает реку, и перейти ее еще можно по льду, пока не растаял. Идем тяжело, сильно устали, но у первых деревьев негде бивачить — косогор и нет дров. Идем дальше. И только когда спустились к речке по извилистой тропе и увидели место с кострищем, решили останавливаться. Дождь не прекращается — плохо и неудобно. Сразу, как перестали двигаться, всех пробрал озноб, захотелось спать.
Везде сыро, вода течет слоем поверху, и твердое место нашлось только возле обрыва над мутной шумящей рекой. Я все время двигаюсь, чтобы не окоченеть. Дети стоят и натурально дрожат. Раскладываю непромокаемый тент, заставляю детей держать его, и под ним разворачиваю палатку. Палатка не хочет сразу правильно развертываться, в углах тента уже скопилась вода, которая норовит стечь вовнутрь, на наш отвоевываемый участок. Когда я вставляю дуги каркаса, дети залезают внутрь палатки мокрые и принимают горизонтальное положение. Я обхожу вокруг, сливаю лужи с тента, закрепляя оттяжки так, чтобы вода стекала, а не накапливалась. Наконец это мне удается, но дети уже спят… Расталкиваю их, достаю сухую одежду, заставляю двигаться и переодеваться. Мокрые грязные штаны выжимаю за пределы палатки. Дети ворчат и еле шевелятся. Помогая им, продолжаю согреваться и сам. Достаю газ, с ним внутри палатки становится теплее. Варю кашу, довожу до кипения, пока она набухает, кипячу чай. Дети сидят, немного подсохшие и согретые, но играть не хотят. Поели, правда, с аппетитом. Запели песенку про кнопочку, которая им нравится в этом сезоне. Значит, все хорошо! Выгоняю их сбегать под куст и укладываю спать. На ночь, как обычно, читаю вслух очередную главу из «Острова сокровищ». Редкий дождь и капли с деревьев барабанят по крыше, и разбухшая река ревет под нашим обрывом.
Утром дождя нет, собираю дрова, не торопясь готовлю, завтракаем, дети играют на речке. Жду явного изменения погоды, сушу вещи у костра. И только в шестнадцать часов, когда солнце разогнало основные тучи, мы трогаемся. Тропа корячится по кочкам, бревнам, разделяется на несколько альтернативных обходов — на любителя. Вскоре приходится снова переходить речку, хотя по карте тропа должна идти по одному и тому же берегу. Будем верить местности, а не карте! Солнце вовсю сияет, катится рядом по верху высокого хребта. Приятно и идти, и останавливаться, присаживаясь на краю тропы. Дети постоянно что-нибудь рассказывают — пустяковое, бессмысленное, детское, и на душе светло от их щебетания.
Вечер, скоро девять, а мы еще идем. И какова радость, когда за очередным спуском внизу видны ровные места, бревна и кострища. Ставлю палатку, от усталости и позднего времени не собираю дрова, готовлю на газе. Дети успевают побегать у реки, которая здесь уже довольно большая, вброд так просто ее не перейдешь. Весь следующий день мы сидим, надо же когда-нибудь никуда не идти. Дети играют. Выдаю им по коробку спичек, и они снова разводят свои учебные костры. У Ярослава уже получается довольно хорошо, а Арсений все никак не освоит это искусство. Втроем мы прогулялись за дровами и просто так, а вечером запустили оставшуюся пиротехнику. Весь день наблюдаю за рекой — утром уровень низкий, а к вечеру повышается.
В палатке плюс девять, на улице плюс семь градусов, вода — плюс шесть. Солнце быстро согревает землю и нас. Собираю рюкзак и перетаскиваю груз и детей через реку. Поднимаемся по петляющей тропе, которая вскоре приводит к спуску на приток Ямангол. На карте здесь обозначен минеральный источник, но, сколько я его ни искал, пробуя воду на вкус, так и не нашел. Налетают оводы — насекомые, пригодные для наживки. Дети их боятся, а я стараюсь прихлопнуть и собираю в коробок, надеясь на рыбалку. Поплакал дождик, размышляя вместе с нами — идти или не идти?
Я думал, что тропа на Китой пойдет вдоль Ямангола, а ее тут нет. Что ж, придется возвращаться на склон и идти без тропы. Тропа, в конце концов, должна где-то быть. Сворачиваем в лес и ввязываемся в маленькую бездорожную авантюру. Чувствуем себя первопроходцами! Держимся общего направления, временами пользуемся слабыми звериными тропками. Вскоре выходим на тропу! Внизу река петляет между скалами, образуя обширные песчаные пляжи, и дети бегут туда, я же иду смотреть дальнейший путь на Китой. Скала обрывается в воду, и издали кажется неприступной, но по мере приближения к ней, преодоления брода и двух узких проходов, теряет свой грозный вид. Она проходима! Я пролез туда и обратно, следовательно, и дети удачно пролезут. Мы переходим вброд устье Ямангола, перелезаем по скале вдоль обрыва и выходим на просторную речную косу. Красивая лесная тропа больше никуда не петляет, а ведет прямо к самому берегу Китоя. В могучем, глубоком Китое вода темна, а впадающий приток образует светло-мутную полосу вдоль нашего берега. Детям почему-то кажется, что та темная вода грязнее, они называют ее железной. Правильно, что пошли с рюкзаками, это значит, что заночуем здесь, где хотели. Завтра половим рыбу, я слышал, как хвалили здешние рыбные места. Длинный и богатый получился день. Мы опять старались, и Бурхан был к нам благосклонен, не дал в обиду. Мы пролезли во все предоставленные нам лабиринты.
Пока дети жгут большой, прямо пионерский костер, я думаю, как завтра проведем день, ведь не надо торопиться уходить, мы именно сюда и шли. Мы достигли основной цели нашего похода. Темнеет, луна серпом плывет над сопкой, видная впервые за этот поход. На ужин готовлю детям лепешки с изюмом. Утром прохладно и ветрено, поэтому раздеться, позагорать и тем более искупаться не вышло. Что ж, будем просто отдыхать, гулять вокруг, играть, ловить рыбу. Дети не хотят ловить летающую наживку, поэтому рыба у них не клюет, хотя они подолгу стоят с удочкой у реки, насаживая на крючок кусочки хлеба. Я поймал трех хариусов, пожарил, мы их с удовольствием съели.
Собираемся и уходим назад через обмелевший брод на нашу предыдущую стоянку и, посидев там немного, идем по знакомой тропе. Перевала Хубыты отсюда еще не видно. А жертвы Бурхан у нас все-таки взял — Арсений потерял часы на одном из привалов, и у Ярослава часы встали. Над нами пока пасмурно, но по мере подъема поднимаются и облака, и наконец появляется солнце, уже склонившееся на запад. Под ногами болото, но тут, как обычно на природе, совсем не грязно, тина не задерживается на сапогах. Это по проезжей дороге грязь прилипающая. Идется гораздо легче, чем тогда, когда плелись здесь под дождем. Ручей переходим вброд, ледяной мост здесь уже растаял. Во время обеда долго сидим, я успеваю позагорать, а дети полазать по камню, заслоняющему нас от ветра. Потом отпускаю их вперед, кто с какой скоростью хочет идти, и останавливаемся в точке перевала Хубыты, который выглядит совсем по-другому в солнечную погоду. Маленькое озеро плещется под ветром, на болоте зеленеет трава и радует цветочками. Наверху стоит сигнальная палка. Удобных мест для ночевки нет. Здесь просто красиво, как и на других перевалах, виден путь назад, путь вперед, и хочется немного задержаться и подумать о прошлом, будущем. Без слов.
Шагаем старым путем, и Ярослав находит забытый здесь пистолетик, радуется. Любуемся большими серыми камнями причудливых форм. Все чаще речка прячется в ущелье, скоро будет Хубытский водопад. Дети долго вспоминают место с песочком, которое мы проходили. Ярослав даже плачет и настойчиво заявляет, что мы пошли не той дорогой. Но мы просто не дошли еще. А вот и место! Дети сразу зарывают руки в песок, строят запруды и башни, а я хожу вокруг и выбираю площадку для ночевки. Опасаясь, что погонят коров, встаю вдали от тропы, на косе около воды. Показываю место детям и объясняю, почему я его выбрал. Ставлю палатку и варю на газе, затем развожу костер — просто так, для душевной теплоты и отпугивания комаров. Ужинаем возле него, потом попросту сидим. Комаров мало, коров нет, ночь спокойная.
Вот и все, мы вышли на шумакскую тропу, людей много, опять не успеваем говорить «Здравствуйте!». Закончился наш поход. Мы будем помнить трудности и радости пройденного пути, местные названия и обязательно вернемся сюда еще.

 

На Эльбрус

Мы никогда не были на Кавказе. Я долго вертел карту окрестностей Кисловодска, думая, куда сходить, с чего начать знакомство с Кавказом, и решение созрело — на Эльбрус! Альпинисты обычно на восхождение идут с юга. Мы пойдем с севера по дорогам от Кисловодска и пройдем маршрут по-своему, не так, как другие. Будем подходить к великой горе издалека, не спеша, и не полезем на саму вершину, а поднимемся на ту высоту, которую сможем осилить. Самый сложный и спорный пункт пути — перевал Нарт-Джол, высота три тысячи четыреста метров. Описания его так и не нашел. По карте там вокруг скалы, тропа не обозначена, и если ошибемся, то не перелезем, и придется возвращаться. Можно будет обойти через Хурзук, но это несколько дополнительных дней. А если пройдем перевал, то увидим Эльбрус и, спустившись, доберемся до Джилы-Су — известного дикого курорта с нарзанной ванной и множеством источников.
Пятнадцатое июля, самая середина лета. Кисловодск встречает нас мелким дождичком, который быстро заканчивается. Прохладно. Бабушки, предлагающие квартиры внаем, ожидают на перроне гостей, стараются брать их на неделю и больше. Нам же надо на два дня, и мы находим бабушку, у которой комната свободна именно на этот срок. Тут же договариваемся и идем к ней — недалеко от центра и «Нарзанной Галереи». Уютная комната, цены значительно дешевле, чем в Москве. Бросаем вещи, берем ключ и идем гулять. Замечательный и простой город, предназначенный для отдыха. Много санаториев. И не подумаешь, что где-то по Кавказу ходят террористы, идут войны. Все мирно. В городском парке работают почти все аттракционы, мы покатались на колесе обозрения, на автодроме, на карусели-ракете, где тебя крутят, как космонавтов на тренировке. От санатория Орджоникидзе, расположенного наверху, на склоне горы можно пройти на терренкур, на «Аллею роз», в «Храм воздуха». Терренкур — это система пешеходных дорожек, посыпанных песком и мелкими камешками, имеются указатели дистанции и высоты. Вокруг сосновый лес, посаженный, кажется, еще при царе, в лесу много рыжих белок. Наверху смотровая площадка «Красное Солнышко», памятник Лермонтову, дальше — дороги на вершины Малое и Большое Седло. Мы легко добрались до «Красного Солнышка», дети полазили по скалам и по бронзовому памятнику.
На следующий день сделали вылазку на Малое Седло. Тропа туда ведет то по лесу, то по лугу, то даже пробита сквозь скалы. В одном месте скалы естественным образом выветрены, и в образовавшемся гроте какой-то художник вырезал на стене демона. Начинается дождь, но мы, надев плащи, лезем вверх и добираемся до вершины, увенчанной железным триангулятором. В награду к нам выходит из облаков солнце. К сожалению, плотная дымка не позволяет видеть Эльбрус, видны только ближние холмы, лес, санатории, город. Возвращаемся по другой тропе, она приводит нас к канатной дороге. Дети очень хотят прокатиться. Вагончик с пассажирами несколько минут плывет над лесом, над клумбами сада «Тысячи роз». Дети завороженно выглядывают в окна. Небо снова хмурится. Вечером смотрим телевизор, надеясь, что передадут хорошую погоду. Но погоду сообщают по всей стране, а Кисловодск не упоминают. Все равно завтра пойдем, дождь не вечен. В восемь утра сияет солнце, и мы выходим.
Сначала надо добраться до Кичи-Балыка транспортом или пешком. На автостанции мы так и не были и не узнали ни номера автобусов, ни их расписания. Полагаемся на судьбу, на авось, на местное божество. Подождав на остановке, надеваем рюкзаки и идем несколько километров. Тяжело! В начале пути мой рюкзак всегда особенно тяжел. Детям легче: рюкзачки у них маленькие, хотя я и добавил к их игрушкам банки с консервами. Голосуем попутным машинам, никто не останавливается. Но вот едет микроавтобус и берет нас до Кичи-Балыка! В салоне даже есть свободные места. Едут около десяти женщин, говорят на своем наречии. Из мужчин — только водитель да мы. Проявляя к нам интерес, женщины задают вопросы по-русски, выслушивают ответы и живо обсуждают его на своем языке. Между прочим, пугают дикими кабанами. Мы отвечаем, что в наших лесах водятся тигры, а мы и там ходим.
Деревня Кичи-Балык небольшая, расположена на берегу речки Кичмалки. Водитель берет с нас всего пятнадцать рублей и сообщает время трех своих обратных ежедневных рейсов. Прощаемся и уходим из населенной местности на свой маршрут, где горы и перевалы, тропы и переходы через речки, где зависишь только от себя, и хочется идти вперед. Внизу шумит Кичмалка. Со склона сбегает первый, более-менее чистый ручей. Разрешаю детям и себе набрать воду и попить. Видны скалы, они тянутся террасами и порой подходят к дороге. Горы здесь явно вулканические. Речки постоянно и незаметно продолжают размывать их до тех пор, пока через миллион лет Эльбрус снова не проснется, извергнется и зальет все вокруг новым слоем лавы. Последнее его извержение датируется пятидесятым годом нашей эры.
Нас, молча зевая, встречает местный житель. Это огромный пес, ждет, когда мы обойдем лужу, чтобы обнюхать нас и решить — съесть или не съесть? Кажется, он спокоен, значит, будем спокойны и мы. Так же молча нюхая, он сопровождает нас до реки, где наконец-то виден поворот дороги на противоположный берег. Мы останавливаемся, и я думаю, как объяснить псу, что его общество нам неинтересно. Он сидит рядом, потом молча ходит, нюхает и через некоторое время исчезает. Получается, что пропустил он нас на Кавказ. Кажется, что страж этих гор, местный дух, в пса воплотился, а познакомившись с нами, развоплотился. Среди болота, образованного стекающим ручьем, я нахожу ровную сухую площадку, ставлю палатку и прошу детей собирать дрова для костра. Начинается дождь, пережидаем в палатке. Когда он кончается, развожу первый в этом походе костер и варю кашу с тушенкой. Мы сегодня старались, не сидели на месте, и у нас опять все получилось. Нас взял автобус, прошли путь, который наметили, нашли правильную дорогу, место для ночевки и пересидели дождь. Завтра надо преодолеть плато и дойти до Хасаута.
Утро светлое, но туман покрывает склоны гор. Начинаем подъем. Лес редеет, плато совсем голо. Дорога, поднимаясь, перестает петлять. Вдали пасется стадо овец, издалека отдельные животные почти неразличимы, они сливаются в струйки, ползущие по своим тропинкам. Позади осталась деревня Кичи-Балык, а впереди должен быть Эльбрус, но плотный туман скрывает его. Дорога, пройдя вверх-вниз по отрогу, начинает спускаться в открывшееся ущелье. По обочинам цветут огромные сиреневые соцветия. Назовем их кавказской колючкой, так как стебли и листья остры, трогать их неприятно, но само растение красиво.
Начался дождь, мы увидели жилье, идем к нему и просим у хозяев разрешения переждать под навесом. Пользуемся кавказским гостеприимством. Люди эти — пастухи, двое парней и девушка. Она угощает детей конфетами. Мы дарим ей пакет спрессованных сладостей. Пока перекусываем, дождь прекращается. Хозяин рассказывает, где можно набрать чистой воды. Благодарим. Наш путь дальше по большой дороге, но снова пошел дождь, и мы облачаемся в плащи. Идти не хочется, и появилось желание, чтобы нас подобрал кто-то на машине.
А вот и машина. Здесь, вдали от города, другое отношение к попутчикам, остановится почти каждый. Местный дядя везет нас по пути до Хасаута, говорит, что в такой дождь неудобно бросить нас на улице. Мы немного рассказываем о себе, откуда, куда, и что в наших силах. Спрашивает:
— Какой смысл в вашем походе?
— Нагулять силу и здоровье, подышать воздухом, познакомиться с новыми местами. Не сидеть же в городе. Надо ходить, пока ходится, — отвечаю ему.
— Лучше бы изучали минералы, бабочек, травы.
— Это же работа, а я путешествую для отдыха.
— Не тем путем идете на Эльбрус, — решительно заявляет он.
— Я сам выбираю маршрут, так увлекательнее. Можно, конечно, в Кисловодске заплатить полторы тысячи на человека за рейс в Джалысу, но это неинтересно.
Он говорит, что меня понимает, но детей жалко: этот путь и взрослому труден. Я отвечаю, что мы уже давно умеем так ходить, что и ваши дети тоже все лето проводят в кошарах, на пастбищах, ездят на лошадях.
Так за беседой доезжаем до минерального источника и выходим под дождь. Здесь, оказывается, место паломничества. Даже в такую погоду приезжают легковушки, люди пьют и набирают нарзан, собирают на склонах землянику. Рядом каменные стены, развалины древних кавказских жилищ. Все заросло крапивой. Шумят две мутные речки, сливаясь в одну. Я отхожу от замусоренных стоянок и автомобильных следов. В укромном уголке, невидимом от колодца с нарзаном, ставлю палатку. Сегодня мы опять прошли то, что было запланировано — почти взрослое дневное расстояние, и оно нам оказалось доступно. Правда, нас опять подвезли, но мы и сами не сидели, мы старались.
Весь следующий день идет дождь. Когда он ослабевает, я пробую перейти вброд мутную реку и набрать в кустах сухих веток для костра, но промокаю сам и потом сижу в палатке. Есть карты, играем в «дурачка», пока не надоедает. Читаю еще одну главу «Острова сокровищ». Вечером дождь слабеет, и мы с Арсением собираем щепки. Хочется костра, особенно в такую сырость. Сходили за нарзаном. Вся природа вымокла и миллионы капелек висят на траве, сливаясь на идущего холодным потоком.
Встаю до восхода, разжигаю костер. Звездное небо бледнеет и наливается синевой. Лучи рассвета освещают красные скалы. У нас остались мокрые вещи — палатка и ее покрывало, сушиться будем днем. Мы отсидели день, теперь пойдем наверстывать упущенное. Вздувшуюся речку переходим по мосту. На бугорках дети находят землянику, и мы останавливаемся, чтобы полакомиться, но ягод мало после вчерашних местных жителей. Вокруг тишина. Лес островками и отдельными деревьями поднимается по склонам. Вдали возвышается гора Бермамыт — скалистая с плоской вершиной, отсюда кажется неприступной крепостью, выдвинутой вверх из глубин плато.
Где же наша главная гора? Дети уже несколько дней хотят увидеть ее, а я все обещаю и ссылаюсь на погоду и расстояние. Лезем вверх, выходим на безлесное плато. И тут ребята первыми увидели белый двугорбый контур Эльбруса, безошибочно отличив его от облаков! Отсюда исполин кажется маленьким, но мы шагаем дальше, и он поднимается во всей красе, радуя взор. Мы увидели это чудо, и наш план-минимум можно считать выполненным. Но мы способны на большее и подойдем совсем близко к нему. У нас вполне взрослый поход, далеко не детский километраж и не детские высоты над уровнем моря. Эльбрус, позволив на себя поглядеть, закрывается плотными облаками. Впереди очень далеко просматриваются зубчатые хребты Главного Кавказского хребта. Ходим босиком по траве, дети сооружают канатную дорогу через ручеек из веревочек.
Поднимаемся выше. Вокруг ровное пространство, справа по карте Карачаево-Черкесия, слева Кабардино-Балкария. Граница, судя по карте, идет ровно по дороге, по водоразделу. Вдали пасутся кони, когда мы проходим мимо, они всем стадом окружают нас. Пастух на коне незло ругается, что, мол, мы пугаем коней. Отвечаем, что идем своей дорогой, а кони вольно пасутся на лугах. Спрашивает: умеем ли мы ездить на коне? Услышав отрицательный ответ, гордо отъезжает от нас. Ручьев здесь нет, есть только маленькие грязноватые озера для водопоя скотины. Дальше встречаются большие стада коров, овец, снова коров. Вдали на достаточном расстоянии друг от друга видны постройки — летние лагеря пастухов. Зимой, судя по высоте над уровнем моря и мелкой растительности, здесь очень холодно и сурово. Наверно, на зиму все живое покидает плато и спускается к селениям. Идем хорошо, то есть быстро, и не особо уставая. Пора достать вторую карту, так как первую почти всю прошли. Мы молодцы! Сколько же сегодня протопали? Примерно двадцать пять километров: двенадцать до обеда и тринадцать после. Пора и ночевать.
Вот очередная развилка с указателем: «Джилы-Су, 33 км». Поблизости виден летник и скотный двор. Иду туда, пастух издалека встречает. Привязаны несколько собак по периметру лагеря. Спрашиваю, можно ли где поставить палатку и есть ли вода? Он говорит, ночуйте у меня. Пристанище — бывший вагончик без колес — разделен на жилую и нежилую часть. В жилой части большие нары, все там поместятся. Посередине стоит небольшая печка, он говорит, что сейчас не топит. В углу — большая газовая плита; хозяин ставит на нее наполненный водой чайник. Привожу детей, объясняю, что мы в гостях и надо вести себя спокойно. Вода тут привозная, в бидонах, но чистая, и можно пить просто так. Для мытья рук стоит кувшин у входной двери. Сидим за столом, в вагончике тепло, тепло и от доброго приема. Хозяин угощает хлебом, который ему привозят. Спрашиваю про сыроваренный завод, обозначенный на карте. Говорит, что давно уже развалился, и достает свой самодельный сыр — белый, пузырчатый, на вкус как обычный, хранится в стеклянной банке и, видимо, долго не портится. Спасибо! Поев, выходим во двор и любуемся закатом. Эльбрус не виден. Дети осмелели и бегают. Хозяин сел на коня и поехал собирать стадо. У него двести пятьдесят коров. Ложимся спать, не дождавшись его. Ночью он приезжает и показывает нам, где теплые одеяла.
Хозяин первый встает, я следом. Выхожу на улицу и восхищаюсь видом Эльбруса, возвышающегося над плато. Белая двугорбая гора стоит вдали, а вокруг солнце красит пологие зеленые склоны оврагов. Хозяин не восхищается, этот вид окружает его все лето, всю жизнь, и он здесь на работе, занят делом. То, что мне кажется диковинной красотой, для него обычная обстановка. Он выгнал коров со двора, животные медленно побрели прочь, сам сел на коня и уехал. Большие собаки сидят на привязи в некотором отдалении от коровника. У хозяина есть ружье, впрочем, как у всех местных, кого мы видели. Он говорит — от волков.
Мы завариваем лапшу, сдабривая тушенкой. Солнце радостно сияет, мы снова двигаемся в путь! Дорога разворачивается, распрямляется и снова кривится, часы поглощаются ходьбой, облака проносятся над нами. Впереди высятся небольшие, по сравнению с Эльбрусом, горы, и среди них нам надо найти проход. На самом деле они высокие, выше трех тысяч метров, на них даже летом сохраняется снег.
Через каждые полчаса мы отдыхаем. Приближаемся к горному хребту, за которым скрывается Эльбрус. К середине дня постепенно наплывают облака. На обед останавливаемся возле ручья Худес. Он течет в овраге, спускаемся и набираем воды, потом сидим, перекусываем. Дети снова протягивают веревку от камня к сосенке по колено высотой и двигают по ней качалку с игрушками. Уж очень им запомнилась настоящая канатная дорога, по которой мы прокатились в Кисловодске.
Собираем дрова, Ярослав сам проявляет инициативу и тащит несколько веток. Я привязываю собранный груз на свой рюкзак. Начался дождь, но нам не привыкать — надеваем плащи и входим в ущелье. Дорога пошла круто вверх, стало тяжелее идти, скорость, набранная на плато, упала. Будем двигаться до первого места, где можно поставить палатку. Вот это и есть минеральный источник, который можно было бы обозначить на карте, водозабор построен, кажется, много лет назад. Но нет ни приюта, ни ванны, ни просто площадки для пикника. Никто сюда не приезжает, не отдыхает. Дикая зона, неприветливая. Место для палатки находим на широком изгибе дороги. Выше не пойдем. Дождь кончился, но холодно и пасмурно. Набираю воду из ручья, но она очень кислая! Поищу мелкие дождевые ручейки с пресной водой.
Утро спокойное, но холодное. Значит, будет хорошая погода. Из мокрых дров, принесенных вчера, развожу костерок и вешаю на палку котелки. Иногда для упрощения кухни я вечером варю много еды, а наутро разогреваю, и мы все доедаем. Так и сейчас. Солнце ярко жжет соседний склон и наконец добирается до палатки. Под его лучами ночная роса, осевшая на тент, быстро высыхает. Арсений перестает дрожать и радуется. Поднимаю Ярослава. Сегодня, если мы постараемся и не побоимся, нам откроется перевал, где на каждом шагу все ново и интересно. Я не ожидал, что хорошая дорога углубится так далеко в горы и поведет куда надо; не думал, что здесь целые речки кислые; догадывался, но не знал, как тут красиво.
Идем вверх на перевал Нарт-Джол. Быстро не получается, да и не надо. Видны постройки — судя по всему, геологические; выше по склону — штольни. У каждой насыпан большой отвал породы. К каждой ведет отвилок дороги, и наша тоже кончается на такой площадке. Дороги дальше нет, идем прямо на склон. Тут видны отдельные следы, и минут через десять мы выходим на тропу. Здесь только камни и сухая земля.
Забираемся еще на десяток метров и встаем пообедать. Обеды у нас небольшие, да и есть обычно днем не так хочется. Главное — посидеть и отдохнуть. Видны люди, они спускаются в нашу сторону. Обмениваемся с ними приветствиями и краткими впечатлениями. Они — с Украины, из Запорожья. Говорят, что наверху ветер валит с ног. И удивляются, как такие маленькие идут в такие большие горы. Туман то плотнеет, то редеет, и порой становится темно, будто вечер. Нам еще двести пятьдесят метров вверх и метров пятьсот в сторону, но в какую — неизвестно. Карты врут на таких маленьких расстояниях. В просвете мелькнул совсем близкий перевал. Смотрю на компас — запад, значит, ложный, нам надо на юг. И высота его нереально мала. Потом в просвете мелькнул перевал на юге — наш Нарт-Джол! По пути к нему нет скал, только осыпи, по которым мы сможем пройти. Карабкаемся вверх. Крутизна увеличивается, камешки катятся из-под ног. Я устаю, поминутно отдыхаю. Жду детей. Впереди просвет, подъем скоро кончится, перевал ясно виден. Мы его сделали! Мы это можем! Восторг переполняет душу.
В награду открывается шикарный вид на Эльбрус. Великая гора в облаках, но теперь она совсем рядом. Мы к ней подошли с севера, как и хотели. Впереди расстилаются ледники, речки, долины. Западный ветер сдувает с ног. Он несет рваные облака, образуя за нами сплошную стену темного тумана. Отдыхаем за бугорком, где ветра меньше, и едим конфетки с витаминками. В каменном туре обнаруживаем записку прошедших туристов из Москвы, датированную маем этого года. Значит, два с половиной месяца здесь никто не был. Все написано по строгой форме. Я пишу нашу записку вольным стилем и добавляю ее в коробочку. На сегодня осталось спуститься, чтобы найти удобное место для ночевки.
Спуск. Солнце жарит наши лица, высохшие от высоты. Наверно, именно сейчас мы и обгораем, обшелушиваемся под ветром и солнцем. Спускаться приятно по камушкам, то скользя, то даже вприпрыжку. Камушки красные, вулканических пород. В овраге, где от травы совсем зелено, встаем возле чистого ручейка. Впереди шумит мутная река, стекающая с ледника. Иду к ней и смотрю, где можно перейти. Таких мест не вижу, но не особенно беспокоюсь, потому что утром она обмелеет — у ледниковых речек свои простые правила. Ярослав, молодец, набрал немного дров с местных кустиков, но на костер мало. Прошу его помазать мне рану на спине, все-таки натер рюкзаком.
Целый склон состоит из пемзы, дети набирают и пускают эти камешки плавать по ручью, как кораблики. На закате Эльбрус медленно очищается от облаков и становится красно-розовым. Ночевки на высоте неизбежно холодные, забираемся в спальник, не раздеваясь. Утром, действительно, речка совсем обмелела, я перенес детей и рюкзаки. Дальше просто. Тропа постепенно превращается в автомобильную колею. Справа с Эльбруса, кажется, стекает каменная лавовая река. Я такие видел на Камчатке. Огромные застывшие потоки из бесформенных камней заполняют целый склон. Напротив Эльбруса тянется хребет, который мы перешли, на нем тоже красные вулканические пятна. На равнине между горами, как нам вчера сказали, должен быть немецкий аэродром: во время Отечественной войны фашисты добрались и сюда.
Внизу открылась огромная поляна, с добрый квадратный километр площадью. Слева ее подмывает грязная и бурная река Малка. С риском перепрыгиваем поток в узком месте. Оставляем рюкзаки и идем пить из источников. В Серебряном ключе вода до боли холодная и кристально чистая. Машины и люди стоят с краю гигантской поляны. Домики и часть стационарных палаток огорожены заборчиками. У каждого свой вымпел и название. Возвращаемся к рюкзакам. Туристы рассказывают, что «Северный Приют» находится на высоте три тысячи семьсот пятьдесят метров. Ставим палатку вдали от народа, скрытно, даже не видно с тропы.
Наступивший день посвящаем осмотру Джилы-Су. Оставляем палатку, авось никто не тронет. Вдали от городов не принято воровать из палаток. Ценные вещи, конечно, беру с собой. Выходим на дорогу, внизу открывается сказочный вид: ущелья, скалы, домики, машины, палатки, треугольные останцы на склонах. Вдали высятся бесконечные горы. Дорога вьется по склону и приближается к нарзанной ванне. Мы идем смотреть сорокаметровый водопад, называемый «Султан». Вдоль тропы текут кислые источники. Останавливаемся и пробуем каждый. Водопад виден выше, он вырывается из массива скал и исчезает внизу, прямой и мощный. Возле него загорают мужчины, ждут очереди в ванну.
По наклонному аварийному мосту переходим через реку.
Вот и Джилы-Су, в переводе «Теплая вода». В ваннах с нарзанными источниками температура двадцать два градуса круглый год. Пока стационарного курорта здесь нет, только несколько построек местных жителей да магазин. Вдали красивое каменное здание, похожее на средневековый замок. Весь остальной поселок состоит из машин и палаток. Стоят во всех удобных местах — в распадках возле ручья, на пологих буграх и на крутой скале, под которой огромный обрыв и река. Красота соседствует с опасностями. Мы проходим сквозь лагерь на самый конец обрыва и смотрим водопад Эмир. Он тоже выпадает из крепкого лавового слоя и рушится в бездну. Опасно тут стоять, и нет никакой ограды.
За домиком видим следующий водопад, что на боковом ручье. Этот маловодный, но из чистой воды, и по высоте не уступает первым. Мы гуляем вверх по этому притоку, потом поворачиваем назад. В ванне должно начаться мужское время. По дороге в обе стороны, пыля, едут автомобили. Ванна оказалась прохладной, Ярослав только разделся и сунул ногу, Арсений даже не захотел раздеваться. Я погрузился в нарзан и прислонился к стене, из которой пузырится газ. Чтобы был лечебный эффект, надо ежедневно принимать ванны, но я здоров, от чего этот источник лечит, толком не знаю. Народ купается, а я вылезаю, одеваюсь, и мы взбираемся на свою гору, любуясь сиреневыми цветками кавказской колючки. Заходим на серебряный ключ, пьем вкусную воду. В палатке все в порядке.
Наступил долгожданный день. Вперед на Эльбрус! Погода не идеальна, но идти можно. Встаем на тропу под опасным обрывом. Выше тропа отклоняется и выходит на тот самый аэродром, защищенный со всех сторон горами. Говорят, это дно древнего озера. Поверхность настолько ровная, что авиаторам можно садиться и взлетать хоть сейчас, без укатки и чистки полосы. Тропа снова взбегает вверх по камням. Навстречу идут люди, по одному и группами. Холодает, солнце прячется в тумане. Идти несложно — просто затяжной подъем, но надо смотреть под ноги. Можно петь, думать, медитировать. Дети поют и просят подпевать веселую песенку. Пока дух не захватывает от напряженной ходьбы вверх, я подпеваю. Они находят интересные предметы. То Арсений отыщет треугольный камень, то Ярослав приносит набор дощечек и банку консервов. Встречаем наших знакомых украинцев. Они вчера поднимались наверх, но вершины не достигли, самый сильный из них не добрался до цели всего метров двести. Завтра у них машина и поезд. Такой вот темп. Рассказывают обычные в этих случаях впечатления: идешь, и сил нет сделать следующий шаг, отдышаться. Шаг — и минутный отдых, снова шаг — и снова минуту приходишь в себя. Вершина всегда отнимает силы и замедляет подъем. Впрочем, здесь высота еще не чувствуется, и мы, попрощавшись, снова бежим вверх. Все больше вокруг снега и льда.
Вот и «Северный Приют»! Оглядывая места, вижу три группы построек и палаток. Возле самой верхней стоит антенна, похоже, сотовой связи. Пониже — две огромные палатки необычной формы. Здесь, куда мы вышли, построек больше всего. Строится каркас легкого дома, рядом собран и накрыт другой, на площадках — множество палаток. Народу мало, два работника МЧС скучают у своего вагончика. По снежному слепящему склону Эльбруса пробита мощная тропа, и по ней вверх и вниз, в основном вниз, в связках и без них, по одному-двое и группами, идут альпинисты. Эльбрус работает, и дело поставлено на поток.
Поднимаемся выше. От тающего снега бегут ручьи. Посидев на возвышении, решаем дальше не идти. Поднимемся на следующее взгорье и там отметим свою наибольшую высоту, на какую еще никогда не поднимались. Две трети высоты горы пройдено. Дальше нужно специальное снаряжение, ну, хотя бы черные очки. Сейчас облака и туман, но, когда появляется солнце, без слез невозможно смотреть даже на свою тень на снежной тропе под ногами. Мы поднялись так высоко, как смогли, как запланировали, и заслуженно сидим, отдыхаем, но чувствуем, что силы еще есть. Мы выше «Северного приюта» на сто метров! Высота, покоренная нами, — три тысячи восемьсот сорок два метра!!! Рядом на скалах сидят черные птицы с ярко-желтыми клювами, это птенцы орлов. Они гордо и молча учатся перелетать со скалы на скалу.
Время идти назад. Спустившись, обнаружили, что палатка повалена, тент порван. Хулиганки-коровы постарались. Вон они ходят с виноватым видом и удаляются сразу, как только я беру хворостину. Хорошо, что не было дождя, и наши вещи в палатке не залиты и не затоптаны. Ремонтирую тент и варю еду. Как бы то ни было, сегодня удачный день: мы сходили к Эльбрусу; поднялись на большую высоту. Нам здесь нравится. Неплохо бы остаться тут пожить и поработать. Иду в одну из коммерческих палаток, где подзаряжаются мои аккумуляторы, спрашиваю про работу. «Надо говорить с хозяином», — отвечают. Несерьезные мысли: детям скоро в школу, а мне — зарабатывать им на хлеб. Не хочется спускаться с покоренной высоты, но приходится.
Рано утром воздух прозрачен, и я любуюсь величавым Эльбрусом. Над ним в синем небе висит луна. Если сильно приглядеться, можно увидеть тропу по снегу от верхней границы камней, и даже точки людей, ползущих по тропе вверх. Мы собираем палатку и уходим. Перейдя Малку, набираем из источника в бутылки нарзан. На прощание оглядываем этот край. Жаль, не успели зайти на поляну Эммануэля, где поставлен памятный знак далекому 1829 году. Тогда русский полководец Эммануэль стоял здесь лагерем, и кто-то из его команды впервые поднимался на Эльбрус.
На спуске нас догоняет авто «буханка», водитель ждет и даже выходит посидеть и перекусить с нами. Потом везет нас в сторону Кисловодска. Сегодня мы хотим переночевать в низовьях знакомой реки Хасаут. Водитель рассказывает про дороги и мосты, про штольни и раскопки, про менуры — древние каменные столбы, стоящие у дороги и обозначающие древний шелковый путь. Дорога на Тырныауз проложена по месторождению молибдена, но его не добывают. А на пастушьих летниках можно ночевать любому человеку, даже ничего не говоря. Прийти, расположиться и утром удалиться без единого слова — это нормально.
Машина по петляющей дороге спускается в одно ущелье, потом в следующее — это уже Хасаут. Рядом почти безлюдный дом отдыха. Просимся пройти за ограду частного владения и находим в лесу у реки место для ночевки. Вместо пронзительно бездонного неба и звезд, ветров и облаков, солнца и тумана, теперь над крышей палатки полог леса. Река шумит, и вода в ней не так холодна, как в горах. Умываюсь и сбриваю щетину. Дети играют на речке и жгут костер, ужин варится на плитке, я дожигаю последний газ. Завтра уедем в Кисловодск, успеем взять билеты и сесть на наш поезд.
Бог видит, что мы хорошие парни, стараемся, и не даст нас в обиду.

 

 

 


 

 

 


Марина ЗАРУБИНА

Дорога на север

 

Однажды в газете «Правда Севера» появилась статья «Лесная избушка спасла грибницу». История Нины Мельниковой поразила меня. Фантазия живо рисовала невеселые осенние пейзажи, страх перед темнотой и жгучее желание отыскать дорогу домой. Так родилась эта история. Она во многом отличается от реальной, но главное в ней осталось неизменным — это сила духа и способность человека оставаться собой даже в тяжелых испытаниях. Тем, кто нашел дорогу домой, посвящается.

 

1

Я перестала смотреть на север. Просто проснулась однажды утром, и все показалось другим. Мысли текли спокойно. Завтрашний день не сулил больше перемен. Жизнь будто остановилась, и сутки тихо сменяли друг друга. Я неподвижно лежала на деревянном настиле, накрывшись старой в заплатах фуфайкой. Дрова в печи мерно потрескивали. Лес там снаружи, за пыльным окошком, был серым и неприветливым. Красивая в золоте осень ушла. На смену ей пришли сырые, промозглые дни. Ветер с шумом носился между деревьями и срывал листья. Ночью все затихало, и было слышно, как капли падают с крыши.
Утром, когда дождь ненадолго прекращался, я шла собирать грибы. Урожай возле моей избушки был невелик, но уходить далеко я боялась. Повезло с ягодами. Лес на них не скупился. Брусника еще не отошла, и я ела ее горстями. По болоту рассыпались красные бусины клюквы. Привычно кислые, они тогда казались удивительно вкусными. Но все же с вареными грибами ничто не могло сравниться. Оставленный кем-то котелок, бережно завернутая соль и спички… Было ясно, что люди сюда заходят, и рано или поздно меня кто-нибудь найдет.
Я плакала, когда увидела эту избушку. Она показалась между деревьями, точно видение из сказки: приземистая, из грубо отесанных бревен, с поросшей мхом крышей. Пол был наскоро выстелен досками разной толщины. Напротив скрипучей тяжелой двери стояла небольшая печь. Поначалу она дымила, но со временем дело пошло лучше. Слева от печки был широкий деревянный настил, где лежали обрывки рыболовной сетки и, о чудо, фуфайка! Нашлись и шерстяные носки, пусть старые, с дырками в нескольких местах, они все равно давали приятное колючее тепло. К другой стене была прибита длинная лавка, на которой тоже можно было спать. Под ней лежали тонкие сосновые щепки на растопку, топор, береста и несколько сухих березовых поленьев.
Шесть дней я бродила по лесу в надежде отыскать тропинку, по которой мы с мужем пришли. Не было сомнений, что меня ищут. Муж, должно быть, поднял на поиски всех знакомых, но это не утешало. Ночью малейший шорох или хруст упавшей ветки сводили с ума. Казалось, что темные духи леса шепчутся и танцуют вокруг. Я вспоминала зверя, страх перед которым стал причиной моих теперешних скитаний.

 

2

Был теплый солнечный день. Корзина наполнялась медленно. Дно еще не было закрыто, когда мы свернули с тропы вправо и разошлись. Разговаривали, перекликались. Иногда голос мужа звучал тише, иногда громче. Мне попался крепкий белый гриб. Хотелось похвастаться добычей, и я стала искать глазами мужа, не мелькнет ли за деревьями его серая куртка. И тут я увидела зверя. Он неподвижно стоял метрах в ста на пригорке и странно фыркал. Было трудно разглядеть: медведь это или лось. Я почувствовала холодок внутри и какое-то время просто не могла пошевелиться, а потом пришла в себя и бросилась бежать. Ни крика, ни звука, не помня себя, я неслась по лесу, ломая ветки. Оглянуться было страшно. Я слышала только удары своего сердца, они отдавались в ушах и становились все громче. Казалось, какая-то струнка внутри натянулась до предела и вот-вот оборвется. Я споткнулась, упала и с минуту просто лежала, жадно глотая воздух. Подняться не было сил. Я огляделась и стала слушать. Вокруг было тихо. Немного отдышавшись, встала и потихоньку пошла в ту сторону, где, по моим расчетам, была тропа. Муж не откликался. Я стала сомневаться, в правильном ли направлении иду. Еще раз хорошенько огляделась и взяла влево. Забыв про зверя, снова безуспешно звала мужа. Мой крик отдавался гулким эхом по всему лесу, но ответа не было.
Представилась ночь в лесу, и меня охватил ужас. Я присела на ствол упавшей березы, привела в порядок одежду, пошарила по карманам. Нашла коробок с дюжиной спичек и стала собирать ветки для костра. По щекам текли слезы: у мужа в рюкзаке были еда, термос с чаем, зажигалка и прочие нужные теперь вещи. Сумерки спустились быстро. Костер никак не разгорался. Я извела несколько спичек впустую. Наконец береста скрутилась в трубочку, и слабый огонек занялся, затрещали самые тонкие сухие ветки, а за ними и остальные. Стало тепло, во всем теле чувствовалась усталость, но страх не давал заснуть. Костер освещал лишь маленький спасительный островок пространства, а сразу за этой зыбкой границей начиналась непроглядная тьма.
Когда стало светать, зловещие чудовища, которые мерещились в темноте, обрели вполне безобидные очертания. Я наскоро похватала ягод и отправилась в путь. Вспомнила разговор мужа за ужином о том, что «мужики по южной дороге за грибами были и вроде набрали». Должно быть, мы тоже шли в южном направлении, и выходить надо в другую сторону. Оставалось решить, где север.
Ночь не прошла впустую. Когда страх отступал, я пыталась вспомнить все, что знаю или когда-то могла знать о лесе. Говорят, человек задействует лишь малую часть своих способностей, а остальное бережет на случай опасности. Видимо, страх, отчаяние и усталость заставили мой мозг работать иначе, и откуда-то из детства, из тайных кладовых моей памяти возникло слово «муравейник». Но к чему это?
Представился муравейник, большой, весь в коричневых сосновых иголках, с его крошечными, вечно копошащимися жителями. Отец в потертой армейской куртке. Он держит меня за руку, и мы неторопливо обходим это чудесное строение. «Муравьи свои дома обычно с южной стороны дерева строят, они к свету, к теплу тянутся. И пологий склон муравейника на юг смотрит. А вот мох, тот больше прохладу любит и деревья с северной стороны кутает».

 

3

С деревьями ничего не получалось. Мох обнимал стволы со всех сторон. Если и попадались однобокие экземпляры, неподалеку обязательно находились соперники, указывавшие в другую сторону. Не выбрав направления, покидать уже знакомое место не хотелось. Поэтому я старалась не уходить далеко от своего ночного пристанища и расширяла круг поиска постепенно.
День уже клонился к вечеру, когда я наконец нашла муравейник. Он стоял под высокой елью. Маленькие его обитатели суетливо бегали по своим муравьиным делам. Я решила довериться их инстинктам в определении сторон света. Оставалось еще солнце. Оно всходит на востоке и, если встать к нему лицом, север будет слева. Но меня взяли сомнения: времена года меняются, должно быть, летний и осенний рассвет отличаются. К тому же, солнце за этот день ни разу не показалось из-за облаков. С муравьями было проще.
Я запомнила дорогу к муравейнику и отправилась к прежнему месту ночлега. По дороге попалась сломанная сухая березка. Решила взять ее на дрова и тащила волоком. Костер разгорелся быстро. Наученная горьким опытом, днем я собирала редкие клочья сухой травы, бересту и тонкие, с хрустом ломающиеся ветки. К вечеру набились полные карманы.
Страха почти не было. Той ночью я преодолела какой-то внутренний рубеж и могла теперь рассуждать здраво. Надо было позаботиться о себе: не умереть с голоду, не простудиться и сделать все, чтобы найти дорогу домой.
Я грелась у огня и думала о том, какая погода будет завтра. Ужин был весьма скромным. Не имея возможности сварить грибы, которые попадались на пути, я просто проходила мимо. Конечно, их можно было поджарить на ветке, но я побоялась получить несварение. В каждой семье свое отношение к грибам, меня приучили варить их часа два, прежде чем жарить или затевать суп. Осторожность оказалась сильнее голода, пришлось довольствоваться брусникой.
После ягод очень хотелось пить. Еще днем я нашла воду в низине. Небольшая, глубиной в полметра, яма, дно которой выстилали опавшие листья, была на четверть заполнена. Зная, что прожить без еды человек может дольше, чем без воды, я оставила опасения и утолила жажду, но взять воду с собой не было возможности. Как бы она пригодилась теперь… С этими мыслями я добавила дров в костер, набила под куртку листьев и легла на колючую подстилку из елового лапника. Усталость просто опрокинула меня в сон.

 

4

Рассвет я проспала. Когда открыла глаза, солнце уже касалось земли своими утренними лучами. Небо было высокое, чистое, светлое. Понадобилось время, чтобы согреться. Я села и стала медленно наклонять голову в разные стороны, шевелила плечами, растирала руки, дышала в ладони. Поднявшись на ноги, сделала несколько шагов и начала прыгать. Потом бегала между деревьями до тех пор, пока не почувствовала прилив тепла во всем теле.

Я поела брусники и отправилась к муравейнику. Юг получался каким-то неприветливым: дальше от муравейника тянулась низина, плавно переходившая в болото. К счастью, мне нужно было в другую сторону. Я повернулась и бодро зашагала навстречу неизвестности.
Настроение было приподнятое. Я представляла, как меня найдут, как будут удивляться моей смелости и бодрости духа, как муж похвалит меня за муравейник. Мне уже виделся вечер дома: теплая печь, горячая еда, сладкий чай, слезы радости, разговоры. Я так живо себе все это представила, что спасение показалось мне близким, простым и очень скорым. Кажется, я даже разговаривала в пути, шла и рассказывала своим воображаемым спасителям о звере, о потерянной корзине с ножом, о ночном холоде.
Спустя какое-то время передо мной открылся чудесный сосновый бор. Он именно открылся. Я шла по самому обычному лесу: березы, осины, ели. Миновала небольшой овраг, где нашла воду. В луже плавали какие-то живчики, поэтому пить я не стала. Дальше мой путь шел вверх по крутому склону. Подниматься становилось все труднее, но зато наверху, когда я отдышалась и подняла глаза, на многие метры вперед, большими седыми островами стелился по пригоркам белый мох, а над ним стояли высокие стройные сосны.
Идти по таким местам было одно удовольствие. Все чаще грибы смотрели на меня своими бурыми шляпками. День стоял ясный. Солнечный свет лился тонкими струями между стволами. Теплые лучи были такими ласковыми, что мне хотелось смеяться и радоваться жизни. И так же внезапно, как этот сосновый бор начался, он закончился крутым песчаным склоном, спустившись с которого, я обнаружила тропу.
Идти на север — означало оставить тропу и двигаться прямо. Но разве это возможно, когда вот он — путь, протоптанный людьми. Я совершенно растерялась. В конце концов, без какой-либо видимой причины решила пойти вправо.
Тропинка так и бежала вдоль этого белого бора, а ему все не было конца. Отвесный склон остался позади, а наверху по-прежнему безмятежно шумели о своем красивые в лучах солнца сосны. Я торопилась. Ноги сами несли меня вперед. В голове мелькали самые разные мысли, но была одна главная: там впереди обязательно будут люди. Это была даже не мысль, а какой-то внутренний крик, отчаянная надежда, которая оборвалась на краю болота.
Я не заметила, как расступились сосны. Березы щедро сыпали листья на мохнатые кочки. Любой след терялся в этом мягком и влажном ковре. Далеко, на той стороне, стояла угрюмая изгородь черных корявых стволов — там было топко. Болота всегда пугали меня. Я помнила фильмы, герои которых тонули в трясине. И хотя ни разу не слышала, чтобы кого-то в наших краях постигла такая страшная участь, всегда старалась держаться подальше от мест, подобных этому.
Вечерело. Горевать было некогда. Я напилась воды, благо добыть ее в болоте несложно, и принялась рвать рассыпанную по кочкам клюкву. Скоро ее набрался целый карман. Береста на молодых березках была тонкая, почти прозрачная. Торопливо сдирая ее со стволов, я злилась оттого, что завтра придется все начинать сначала. Ночевать в низине не хотелось. Я поднялась повыше, нашла большую раскидистую ель, набросала под нее побольше сухих листьев и лохматых зеленых веток. Получилось что-то вроде шалаша. На костер ушло три спички, в коробке оставалось всего две. На душе стало тревожно, но думать об этом не хотелось. Когда совсем стемнело, я подбросила дров в костер и забралась в свое укрытие. Сон в ту ночь был крепким.

 

5

То же холодное утро, та же ломота в спине, вынужденная гимнастика и бег по кругу. Все это казалось знакомым и даже нормальным. Я снова спустилась к болоту. Напившись из небольшой ямки, обнаружила другую — побольше. Немного посомневалась, но все же рискнула раздеться и ополоснуться. С минуту я с визгом плескала на себя воду, а потом спешно вытиралась снятым с головы платком.
Ходьба быстро разогрела меня. В одном кармане лежала припасенная с вечера береста, другой был заново набит клюквой, я специально выбирала ягоды покрепче, чтобы не раздавить по дороге. Над головой опять шумели сосны, солнце светило так же ярко, но и следа прежнего настроения не осталось. Я была хмурая и собранная.
Навстречу выскочил заяц. Он пронесся мимо так быстро, что я не успела его толком разглядеть, но, судя по скорости и ушам, хотя не таким уж и длинным, как это принято рисовать в детских книжках, это точно был заяц. За несколько дней это был первый зверь, встреченный мной в лесу (я старалась не вспоминать того, действительно первого), хотя мне всегда казалось, что места наши богаты разной живностью. Похоже, лесные обитатели знали о моем присутствии и избегали встречи. Это успокаивало. Мне бы не хотелось наткнуться на волка или медведя.
Мама рассказывала, как однажды они с дедом видели двух медвежат в лесу. Это случилось на широкой лесной дороге. Дедушка убирал корзины в багажник машины, а мама бродила рядом в надежде отыскать еще пару грибов. Медвежата вышли на пригорок неподалеку. Она заметила малышей и спокойно на них смотрела (не каждый день такое бывает). Когда же дедушка увидел происходящее, он велел немедленно сесть в машину. Маме, конечно, не хотелось, но слова его прозвучали так строго и тревожно, что пришлось подчиниться. Он тоже поторопился. Убедившись, что все двери закрыты, дедушка включил зажигание и с опаской посмотрел по сторонам. И тут мама начала понимать причину его волнения: где медвежата, там и медведица. Они быстро ехали по дороге и боялись подумать, чем могла обернуться эта встреча, окажись они далеко от машины. Такие истории навсегда остаются в памяти, они хороши и забавны в дружеской компании, но их не рассказывают в лесу, как говорится, не буди лихо… Заяц не медвежонок, его появление развеселило меня.
Наконец я вернулась к тому месту, где вчера спустилась со склона. Так и стояла: за спиной была зыбкая песчаная стена, на вершине которой шумели сосны, под ногами — тропа, а впереди, то есть на севере — обычный, по-осеннему пестрый лес. Посмеялась своим мыслям: направо пойдешь — богатым будешь, налево — коня потеряешь, или как там, в сказках. Двигаться дальше по тропе я не решилась. Скорее всего, она просто огибала бор и на том конце также терялась в болоте. Пошла прямо.

Вдруг под деревом, шагах в десяти от меня, что-то блеснуло на солнце. Я присмотрелась: так и есть, консервная банка! Старая, большая, с клочками намокшей нечитаемой этикетки. И хотя до сумерек оставалось еще порядком времени, я стала искать место для ночлега. Вскоре нашла вполне подходящую ель. Сломала несколько веток. Надо сказать, ломать еловые и вообще любые ветки непросто. Когда дерево упало и высохло — ничего сложного, а если вот оно, живое, перед тобой — попробуй возьми, гнется, сопротивляется. Чувствуешь, что поступаешь плохо, но иначе никак, спать на земле холодно.
Вода была совсем рядом, в небольшой яме под корягой. Мне не терпелось использовать ценную находку: сварить грибов (их вокруг росло предостаточно), сделать горячий клюквенный морс. Оставалось самое трудное — огонь. В коробке сиротливо лежали две спички. Права на ошибку не было. Подготовив все необходимое, решила, что лишняя береста не помешает. Я неторопливо щипала с берез тонкие белые полоски и бережно прикладывала их одну к другой, точно совершала какой-то ритуал, ритуал последнего костра. Я понимала, что одной спички не хватит точно, да и на вторую надеялась из последних сил. Предыдущий опыт не радовал. Ругала себя за то, что не готовила костер так же тщательно вчера, и позавчера, и в самую первую ночь. Сколько спичек ушло впустую!
Первая погасла, едва успев загореться. Ветер был слабый, едва ощутимый, но этого хватило. Представилась темная холодная ночь, какой уж там морс. Подождав немного, попыталась вновь. Огонь буквально вспыхнул, глотая завитки бересты. Я шептала: «Спасибо, спасибо, спасибо», — точно боялась, что невесомые духи леса дали мне это благо случайно и вот-вот передумают. Когда огонь хорошо разгорелся и начал обгладывать положенный в костер ствол упавшей березы, я не выдержала и разрыдалась. Это были слезы радости, облегчения, благодарности и вместе с тем нестерпимой тоски.
Я мелко накрошила несколько грибных шляпок в закипевшую воду и снова поставила банку к костру. Скоро над лесом поплыл вкусный знакомый запах. К тому времени, когда совсем стемнело, я уже осторожно пила немного остывший суп. Потом тщательно вытерла банку мохом, помыла и стала варить морс. Горячая, похожая на привычную, пища стала первым по-настоящему радостным впечатлением за несколько суток. Я добавляла веток в огонь и снова варила грибы, точно пыталась выжать из этого костра все возможное. Так прошел еще не один час, но сон, в конце концов, победил.

 

6

С утра зарядил дождь. Я проснулась оттого, что капли стали капать с елки мне за воротник. Лежа там, под деревом, в куче листьев, я пыталась собраться с мыслями. Несколько дней я приспосабливалась к этим невыносимым условиям, боролась со страхами всех мастей, уговаривала себя не отчаиваться и, казалось, неплохо справлялась. И вот теперь дождь.
Не выбираясь из листьев, дотянулась до банки с холодным супом. После вчерашнего пиршества есть особенно не хотелось, но оставлять сваренную на огне еду было бы глупо. Наконец я встала, согрелась, как могла, и стала умываться. Мелкие капли падали в яму с водой, распуская паутинку кругов. Круги сливались друг с другом, таяли и исчезали. Я смотрела на свое отражение и пыталась разглядеть в нем надежду.
День тянулся медленно. Дождь не прекращался. Это был даже и не дождь, а едва заметная изморось, но мне было ужасно тоскливо от мысли, что так пройдет следующая и без того невеселая ночь. Неожиданно я наткнулась сразу на два муравейника. Они стояли неподалеку друг от друга и оба смотрели примерно туда, откуда я шла. Такая новость приободрила меня.
Еще утром я решила, что главной задачей дня станет поиск подходящего места для ночлега. Конечно, где-то глубоко, выше всех остальных помыслов по-прежнему стояла идея спасения, но за это время она заметно потускнела и уже мало трогала душу. Я все так же шла на север, но теперь заботы, которые были здесь и сейчас, стали занимать меня больше. Небо было хмурое, а с правой стороны наползали серые тяжелые тучи. Я спешила вперед, прилежно осматривая окрестности, с одной лишь целью: спрятаться от непогоды. И тут вдалеке заблестела полоска воды.
По берегу озера росли тонкие совсем молодые березки и кустарник с частыми упругими ветками. В местах пониже выглядывала еще зеленая, по-осеннему растрепанная трава. В одном месте среди кустов шелестело на ветру что-то светлое. Это были обрывки парниковой пленки. Возможно, кто-то по весне делал здесь шалаш. Подходящего для ночлега места я по-прежнему не находила, а тучи тем временем подползали все ближе. Озеро казалось чем-то новым и необычным, уходить от него не хотелось, но все-таки я поднялась туда, где берег был выше. Пробравшись сквозь скользкий лабиринт веток, я остановилась на пригорке и стала думать, что делать. Если каким-то образом связать макушки кустов вместе, могло бы получиться что-то вроде крыши…
Я вытянула шнурки из промокших кроссовок и побежала обратно. Прошло немало времени, прежде чем я выбрала место. На пологом склоне, очень близко друг к другу стояли три невысоких куста. Под ними было достаточно сухо. Стянуть упрямые ветки шнурками оказалось непросто, но, в конце концов, это удалось. Поверх свода своего шалаша я приделала куски пленки. Оставалось выстелить дно и придумать, из чего сделать «крышу». Я собирала с земли мокрые листья и укладывала их охапками на свое укрытие. Часть из них, конечно, осыпалась, остальные прилипали друг к другу и каким-то образом держались наверху. Спать на таких листьях было бы невозможно, поэтому пришлось собирать по округе упавшие ветки. Первые тяжелые капли настоящего дождя уже сыпались на землю, когда я принялась выстилать ветками дно: один слой — вдоль, другой — поперек, так несколько раз.
Горевать о костре я перестала. Мне бы не удалось разжечь его в такую погоду. Куртка и брюки за день намокли, но все еще сохраняли тепло. Пока я торопливо сооружала шалаш, было даже жарко. Теперь же, сидя внутри, я понимала, что эта ночь будет особенно трудной.
С наступлением темноты дождь усилился. Сверху вода почти не лилась, но она скатывалась по загнутым веткам, падала сбоку, текла вниз по склону. Пришлось садиться на корточки, чтобы сохранить хоть немного тепла. Окажись поблизости раскидистая ель, укрытие было бы куда надежнее, но мне не повезло. Этот сырой бесконечный лес был чужим и безжалостным.
Я чувствовала себя загнанным зверем. Отчаяние подступало все ближе. Меня бил озноб. Холод забирался под куртку, цеплялся за плечи. От сидения в неудобной позе ноги затекали, приходилось время от времени просто вставать на колени. Я пыталась забыться, хватаясь за светлые воспоминания из той безмятежной жизни, полной уюта и тепла, но лес не отпускал. Меня поглотило ощущение своей беспомощности, ничтожности перед его суровой силой. Помню, что в какой-то момент я просто легла на землю, устав за себя бороться.
В это время на озере что-то с плеском ударилось об воду. В ужасе я сжалась в комок, закрыв глаза и обхватив колени. Хотелось стать как можно меньше, сделаться совсем незаметной. Потом я расстегнула куртку и спряталась в нее с головой. Дождь брызгал на открытую поясницу, но мне было все равно.
Тем не менее этот внезапный испуг привел меня в чувства. Через пару минут я поднялась на корточки с холодной земли и стала себя уговаривать, что в воду упала тяжелая ветка или даже дерево, а может быть, большая рыба (должна же в этом озере она водиться) ударила по воде хвостом. Как бы то ни было, я снова могла думать о чем-то вполне реальном. Призраки леса отступили.

 

7

К утру силы меня покинули. Дождь почти прекратился, но это уже не имело значения. Одежда насквозь промокла. Я с трудом смогла подняться. На спину навалилась такая усталость, точно я всю ночь бродила с пудовым мешком. В кроссовках угрюмо чавкала вода. Я выбралась из кустов к озеру. На гладкой его поверхности не нашлось ничего, что объяснило бы вчерашний плеск, да и какая теперь была разница.
Мысли в голове путались. Я понимала, что нужно двигаться, и бесцельно шла куда-то, хватаясь за деревья. Озеро осталось позади, а вокруг стоял все тот же осенний лес. Земля под листьями была скользкой. Один раз я упала так неловко, что ушибла плечо. Желания подниматься не было. Перевернувшись на спину, я несколько минут просто смотрела в небо. Безразличие ко всему — вот что я испытывала в тот день. Мне не хотелось ни есть, ни пить, ни спать.
Странное дело, за все время в лесу мне не приходило в голову молиться. Не скажу, что я человек религиозный. Да, я иногда бываю в церкви, ставлю свечи за здравие дорогих сердцу людей, но не более того. Я верю, но где-то внутри, не до донышка, и вспоминаю о вечном лишь в минуты скорби или страха за жизнь близких. И вот теперь заветные слова нужны были мне самой. Должно быть, многие молились обо мне в эти дни, но сама я — почему-то нет. Или так устроен мир, чтобы в трудную минуту благословения для тебя просили другие? Как бы то ни было, испытывая все тяжести теперешних скитаний, оставшись один на один с собой, я ни разу не обратилась к небу. Скорее наоборот, что-то древнее, языческое проснулось внутри. Все мои страхи превратились в темные образы, в почти осязаемые воплощения. Лес казался живым, сильным и суровым существом.
Слабая, измотанная, с пустым, без надежды, сердцем, я шла вперед. Север потерялся, как и юг, как вообще все на свете. Так прошел день. Когда же наступили сумерки, далеко между деревьями показалась та самая избушка. На какой-то миг сердце буквально замерло. У меня перехватило дыхание. Я стояла, прижав руки к груди, и не верила собственным глазам. Это был дом! Настоящий деревянный дом!
Слезы радости катились по щекам. От волнения у меня дрожали колени. Я медленно подходила все ближе и ближе, будто боялась спугнуть это видение. Наконец, дотронувшись до дверной ручки, я ощутила реальность происходящего.
Дверь подалась не сразу. Пришлось изо всех сил толкать ее ноющим плечом. В конце концов она неохотно скрипнула и со вздохом открылась. Внутри было темно, но я сразу заметила печь и светлые березовые поленья под лавкой. В крохотное, как в бане, окошко заглядывали слабые лучи света. С трепетом прикасаясь ко всему, что еще можно было разглядеть в уходящих сумерках, я безуспешно искала спички. Нашла котелок, соль, старые шерстяные носки. Каждая вещь заставляла меня ликовать, а фуфайка… в нее я просто уткнулась лицом и заплакала.
Темнело. Стало понятно, что спичек уже не найти, но мне и так несказанно повезло: дом был надежной защитой от дождя, холода, ветра и вообще всего-всего, что пугало и заботило до этого. Впервые за несколько дней мне предстояло спать не на земле, зарывшись в кучу листьев, а на высоком деревянном настиле, в избушке, под настоящей крышей.
Сырую одежду на гвозди, вбитые в стену, пришлось развешивать уже на ощупь. Снаружи снова шел дождь, я же лежала в своем убежище, обернувшись фуфайкой (на удачу) очень большого размера. Как ребенок не выпускает из рук любимой игрушки, так и я все трогала в темноте котелок и, подогнув колени, поглаживала ноги в теплых носках, точно проверяла, все ли тут, не украл ли кто.
То ли от простуды, то ли от волнения у меня поднялась температура. Сначала я даже не обратила на это внимания. Я была так удивлена, что вмиг позабыла о невероятной слабости, которая мучила меня днем, забыла, как шла, не разбирая пути. За радостными вечерними хлопотами все потерялось, стерлось из памяти. И вот теперь, успокоившись, придя в себя, вытянувшись в рост на постели, я в полной мере ощутила ломоту во всем теле и головную боль. Окажись я в такую ночь на улице, лес, пожалуй, забрал бы меня навсегда.


8

Когда я проснулась, за окном было светло, насколько это возможно в хмурый сентябрьский день. У меня оставался жар, но виски уже не стучали от боли. Ужасно хотелось пить. Вспомнила, что за прошедшие сутки я совсем ничего не ела и почти не пила. Нужно было сходить за водой.

Я села на лавку и оглядела свое жилище. Несомненно, главной ценностью в избушке была маленькая железная печка, только вот спичек не было. Котелок тоже был очень кстати. Одежда моя за ночь немного подсохла, а вот кроссовки остались сырыми, разве что вода в них больше не хлюпала. Я с неохотой сняла фуфайку и натянула на себя влажные джинсы и все остальное.
На воздухе у меня закружилась голова. Я немного постояла, прислонившись к двери, и отправилась искать воду. Метрах в десяти от избушки увидела небольшую яму с пустыми банками и стеклянными бутылками. Похоже, что люди, которые останавливались здесь, следили за порядком: вокруг было чисто, никакого хлама, даже яму для мусора вырыли. Как бы унизительно это ни выглядело, я взяла палку и стала перебирать банки, пытаясь найти что-нибудь полезное. Поиски мои результатов не дали. Я взяла пару чистых бутылок и отнесла к избушке. Между двумя деревьями неподалеку была приделана палка для сушки сетей, а на полянке рядом лежало короткое бревно и сохранились следы костра, по-видимому, очень давнего.
Скоро я увидела небольшое болотце, где, кроме воды, нашла клюкву. Была в этих местах и брусника, да и грибы росли, как везде. Я напилась воды и стала рвать ягоды. Мне было плохо, знобило, но и чувство голода никто не отменял. На случай сильного дождя я насобирала полный котелок и отнесла в избушку. Набрать воды можно и в дождь, ягоды — дело другое. И тут, закрывая за собой дверь, в щели между бревнами я заметила что-то маленькое, завернутое в прозрачный пакет. «Только бы спички», — шептала я, доставая сверток. Так и есть, полный коробок сухих спичек!
Сидеть возле печки, пить горячий клюквенный морс, спать в тепле — сколько счастливых событий обещала эта находка! Правда, затопить печь оказалось не так-то просто. Пока я приспособилась к ее упрямому нраву, прошел не один час. Сходить за грибами не удалось, поскольку дождь зарядил с новой силой. За хлопотами вокруг печки вечер пролетел незаметно. К ночи температура спала, и я забылась счастливым, спокойным сном.


9

Итак, мне повезло: я ночевала в тепле, ела горячую еду. В сосновом бору, неподалеку, росли грибы, а на болоте было достаточно ягод. Оставить теплую избушку и снова наугад бродить по сырому лесу? Нет, мне хватило и прежних скитаний. Следовало поберечь спички и придумать способ поддерживать огонь как можно дольше.
Унылые ночи сменяли дождливые дни, но иногда небо светлело, и дождь прекращался. Тогда я изучала окрестности. На всякий случай принялась запасаться клюквой, и скоро все пространство под настилом скрылось под темно-красным блестящим слоем. Потом я занялась сушкой грибов и начала подумывать о заготовке дров, с топором это не составило бы особого труда. Но, по большей части, мне приходилось оставаться внутри и ждать сухой погоды.
Я лежала напротив окна и слушала дождь. Думала о людях, построивших избушку. На озере, возле которого мне пришлось ночевать, не было лодки, а нести лодку издалека, пусть даже резиновую, сомнительное удовольствие. Скорее всего, где-то рядом была дорога. В крайнем случае, она находилась на расстоянии дневного перехода: кто-то же тащил сюда эту печь и доски. Озеро было совсем небольшое. Неужели рыбалка на нем стоила того, чтобы выстроить в лесу дом? Возможно, были и другие озера — эта мысль долго занимала меня.
Так прошло дней пять. Я перестала считать, когда почувствовала себя в безопасности. Все стало относительно. В лесу жизнь проще: светло — значит, день, темно — ночь. С утра я забывалась в хлопотах, а когда в окно глядели слепые сумерки, закрывала глаза и засыпала.
В одну из таких ночей мне приснился особенный сон. Я увидела икону, которая хранилась у бабушки в доме. Стою я под ней, а в комнате светло-светло. Пол под ногами гладкий, чисто вымытый, нагретый лучами солнца. И во всем ощущение лета, тепла, покоя. Я решила, что это добрый сон.
На рассвете пол возле печки залили солнечные лучи. Они падали наискосок, и от окна к дверям тянулась приветливая полоска света. Я поспешила на улицу и вместе с прохладным утренним воздухом вдохнула ощущение радости. Дождь кончился. Небо было высокое и чистое.
Я увидела уток, не стаю, что потянулась к югу, а просто трех уток. Они летели с той стороны, где я впервые вышла к избушке. У меня не было сомнений, что маленькое озеро находилось именно там. И летели они к другой воде! Мысли, что где-то недалеко может быть еще одно озеро и дорога, снова взволновали меня. Я запомнила направление и стала собирать ветки, чтобы затопить печь.
Лес был еще сырой. О том, чтобы идти сразу, не было и речи. Я решила запастись едой и все тщательно обдумать. Что ждало меня там, впереди? Утки могли лететь на какое-нибудь болотце. Даже если там было озеро, откуда я взяла, что рядом, в самом деле, есть дорога? Я пыталась заглянуть себе в душу и понять, чего я жду от предстоящего похода. Вчера я бы не обратила внимания на птиц, но теперь все было иначе. Хороший сон, ясная погода и проблеск надежды — все это вернуло меня к жизни.
День прошел в сборах. Я сварила морс, налила его в стеклянные бутылки, а потом сделала две неплохие пробки из скрученной в трубочку бересты. В двухлитровую пластиковую бутылку, которая нашлась в яме, я насыпала клюкву. Остальные запасы ягод мне некуда было положить. Кто знает, может, через пару дней я вернусь, и они еще пригодятся… Я скорее отогнала эти мысли прочь и отправилась за грибами. К вечеру у меня был целый котелок вареных обабков, их после дождя наросло много. Для сохранности посолила их чуть крепче, чем обычно. Среди мусора мне попался вполне приличный, хоть и немного дырявый, пакет с ручками. Я сполоснула его в луже и повесила сушиться на дерево.
День простоял сухой, без намека на дождь. Лес точно расправил плечи, каждый листочек радовался солнцу. К вечеру, кроме луж в низинах, о плохой погоде мало что напоминало. Я запаслась берестой, тщательно упаковала спички и спрятала драгоценный сверток подальше, во внутренний карман куртки. Все было готово к походу. До того, как лечь спать, я часа два провела возле печки, стараясь хорошенько просушить фуфайку. Когда мне, наконец, показалось достаточно, я завернулась в нее и спокойно заснула.

 

10

Покидая утром избушку, я отметила для себя положение солнца: оно светило в спину. Теперь, в случае неудачи, я могла вернуться. Для этого на рассвете нужно было лишь повернуться к солнцу лицом и все время идти в одном направлении. На случай, если на обратном пути зарядит дождь и солнца не будет видно, я делала метки: развешивала на деревьях мох и шляпки грибов (они попадались часто), иногда делала зарубки на стволах. Это был трудный путь: одно дело в большой, с мужского плеча, фуфайке спать, другое — идти в ней по лесу и, к тому же, нести тяжелый пакет и топор.
До озера я добралась к концу дня. Большое, с сухими открытыми берегами, оно ничем не походило на то маленькое, в плотных зарослях кустов. У воды, на двух брошенных поперек бревнах, лежала вверх дном деревянная лодка без весел. Должно быть, находчивый рыбак припрятал их в березняке неподалеку. Лодка меня очень обрадовала. Она, как ничто другое, говорила о близости дороги.
Сумерки застали меня у воды, и хотя дальше, в лесу, стояла роскошная, с широкими ветками ель, я решила ночевать на берегу. Не торопясь выстелила под лодкой пахучую хвойную постель и легла.
Проснулась я рано. Горизонт только начинал светлеть, над водой тянулись полупрозрачные хлопья тумана. Было по-настоящему холодно. Я разожгла костер и стала греть воду. Из припасов осталась только клюква. Я сварила морс и выпила почти треть котелка, а остальное разлила по бутылкам. Горячее питье придало мне сил, и я отправилась на поиски еды. В березняке нашлось несколько грибов, а в том месте, где по берегу стояли сосны, росла брусника. Прежде я бросилась бы искать тропу, но время, проведенное в лесу, научило меня не пренебрегать возможностями. День только начинался, нужно было позаботиться о том, чтобы чувство голода не отвлекало в пути. Поэтому я сварила суп, погасила костер и, хорошо подкрепившись, пошла собирать ягоды. Пластиковая бутылка наполнилась быстро и, когда за деревьями стало уверенно проглядывать солнце, все было готово к тому, чтобы продолжить путь.
Несмотря на холодное утро, день выдался ясный и теплый. Казалось, вовсе и не было тех сырых промозглых ночей. Наступило наше северное бабье лето. Фуфайку пришлось снять и нести под мышкой. Идти с такой ношей было непросто, я скоро устала. Все чаще приходилось останавливаться, чтобы передохнуть.
Вокруг озера тянулась тропа. Кроме нее, было много коротких тропинок, которые сворачивали в лес, но потом снова возвращали меня к воде. Наконец, сделав примерно половину пути, я увидела на берегу две полосы примятой травы — следы от машины. Дальше они терялись, но деревья в том месте расступались в стороны. Метров через двести этот узкий коридор вывел меня на обычную лесную дорогу. Две четкие песчаные колеи, разделенные полоской зеленого моха, уже невозможно было потерять. Это было спасение.

Надежда шевельнула мое сердце, но как-то тихо и осторожно. Мне казалось, что я уже никогда не стану прежней. Разве можно забыть этот лес, глухое одиночество и яростное желание просто жить! Неужели когда-то будут обычные дни, дом, семья, работа…
Предстояло снова выбирать, в какую сторону идти. Муравейника поблизости не оказалось, но зато мох сразу на нескольких деревьях рос с одной стороны. Для наглядности я начертила на песке крест и обозначила стороны света. Дорога, по моим представлениям, тянулась с юго-запада на северо-восток или наоборот, смотря куда нужно.
До заката еще оставалось достаточно времени и, решив не терять его понапрасну, я снова пошла, на северо-восток. Идти по дороге куда легче, чем по лесу. Теперь не было необходимости пробираться между деревьями и обходить низкие болотистые места. К тому же, я надела фуфайку, поскольку становилось прохладно, и руки стали свободнее. Припасы мои поубавились, пакет стал легче, и я положила в него топор, обернув острие широким куском бересты.
Через несколько километров прямой участок дороги кончился и пошли повороты. Направление стало совершенно условным. Дорога попеременно сворачивала то вправо, то влево, огибая поросшие молодым сосняком косогоры. Шляпки грибов то и дело мелькали в волнах белого моха. Котелок наполнился быстро, и мне ничего не оставалось, кроме как с сожалением проходить мимо щедрых осенних даров.
День клонился к вечеру. Пора было подумать о ночлеге. Рядом с дорогой я увидела вывернутое вместе с корнем дерево и решила остановиться в этом месте. Под корнями получалось что-то вроде пещеры. Большая песчаная яма сверху была прикрыта плотным навесом из корней и земли. Я нарубила лохматых веток с макушки, выстелила ими дно и занялась костром. Воду мне не пришлось искать, поскольку я набрала ее в пути, когда проходила мимо болота. Скоро аромат вареных грибов поплыл сквозь сумерки.
Я понимала, что спасение близко: даже если впереди ничего не окажется и придется повернуть обратно, рано или поздно дорога все равно приведет меня к людям. После всего, что со мной произошло, странно было сидеть в этом таинственном месте, вдыхать запах костра и спокойно размышлять о чем-то отвлеченном. Трудно будет рассказать, каким он был этот лес. Никто не поймет до конца. Я удивлялась тому, что не утратила способности видеть его красоту.

 

11

На следующий день я вышла к развилке, где моя дорога примыкала к другой, более широкой. Если повернуть налево, пришлось бы и дальше идти лесом, но с правой стороны за деревьями проглядывало пустое пространство с редкими ветками кустов. Я направилась туда и вышла на открытое место. Далеко, до самого горизонта, тянулись брошенные поля. Кое-где виднелись островки тонкого березняка, но это уже был не лес. Лес отпустил меня. Счастливая и растерянная, я села на землю и расплакалась.

Именно такой, смеющейся сквозь слезы, увидел меня водитель машины, которая ехала навстречу. Я бросилась вперед, как только услышала шум. Когда же машина остановилась и из нее вышел удивленный и немного напуганный странным зрелищем мужчина, я в нерешительности замерла на месте, не зная, что делать. Неловкую тишину нарушили полные простого человеческого сострадания слова: «Это вы потерялись?»
Дальше все плыло, как в тумане. Я не могла остановить слезы. Георгий, так его звали, бережно усадил меня в машину, достал откуда-то термос и, протягивая пакет с печеньем, извинялся, что больше у него ничего с собой нет, что знай он заранее… хотя откуда он мог знать, он ехал куда-то по своим делам… Видя, что кружку в руках я держать не могу, он убрал ее и решил дать мне время успокоиться. Он все говорил и говорил, суетился вокруг, спрашивал что-то, отходил в сторону, возвращался и снова утешал, осторожно похлопывая по плечу. А я просто сидела и плакала.
Потом мы пили горячий сладкий чай. Я о чем-то говорила, перескакивая с одного на другое. Георгий жадно слушал, курил. Он был очень взволнован моим сбивчивым рассказом. Когда я заплакала снова, он завел машину, развернулся, поскольку ехал до нашей встречи в другую сторону, и повез меня домой. Не было необходимости спрашивать куда мне надо, поскольку весь район и без того уже знал из газет и разговоров, как меня зовут, где и когда я потерялась.
Конечно, меня искали, но, как оказалось, не там. Глядя на карту, близкие недоумевали, как я смогла уйти так далеко. Карт теперь было множество, потрепанных, исчерченных какими-то линиями, с короткими надписями. Друзья и родные, спасатели и просто незнакомые люди с отзывчивым сердцем безуспешно прочесывали всевозможные маршруты. Корзину с ножом отыскали на следующий день после моего исчезновения. Подумать только: всего этого могло и не быть, останься я там! Какая сила толкала меня вперед, уводя все дальше и дальше от дома? В целом, я двигалась в правильном направлении, только идти надо было не на север, а на северо-восток, поскольку я отклонилась на многие километры в сторону, добравшись почти до границы районов.
Но все это было позже, а пока я покачивалась на заднем сидении автомобиля и все не могла поверить, что мои скитания закончены. Георгий, видя, как я устала, посоветовал лечь отдохнуть, так как путь ждал неблизкий. Но прежде чем заснуть, я еще долго лежала, перебирая в мыслях все пережитое. И последнее, что помню в этих счастливых спокойных сумерках, что всегда буду хранить в душе — это прошептанные мной горячие слова искренней благодарной молитвы.

 

Архив номеров

Новости Дальнего Востока