Марина САВЧЕНКО. Смутные времена глазами французского офицера

Георгий ТУРОВНИК. Часовой над Сучаном

Марина САВЧЕНКО

Смутные времена глазами французского офицера

«Все началось в 1918 году. В первых числах октября. Вот уже два месяца, как в войне наступил перелом. Наконец-то после четырех лет жизни в землянках, пропитанных кровью погибших, враг сдался, наконец-то он был сломлен. Оставив окопы, шли миллионы мужчин, грязные, обросшие. Одни — немцы — отступали все дальше и дальше. Другие постоянно преследовали их. Наша эскадрилья опережала всех, перемещаясь с одного импровизированного аэродрома на другой. Так мы оказались поблизости от Сент-Менехульда».
Так начинается роман известного французского писателя Жозефа Кесселя «Смутные времена. Владивосток 1918–1919 гг.». Ж. Кессель (1898–1979) — признанный классик французской литературы ХХ века, кавалер ордена Почетного легиона, участник Первой и Второй мировых войн, член Французской Академии. Русскому читателю хорошо известен его роман «Дневная красавица», который обрел вторую жизнь благодаря экранизации Луиса Бунюэля с Катрин Денев в главной роли, принесшей актрисе мировую известность.
Жизнь самого автора похожа на захватывающий роман. Участник двух мировых войн, свидетель послереволюционной смуты и разрухи в России, участвовавший в рядах движения французского Сопротивления против фашизма, писатель всегда умудрялся быть в гуще интересных событий, оказывался не просто свидетелем, но и активным участником.
Жозеф Кессель родился в городе Клара в Аргентине, где после учебы в г. Монпелье практиковал его отец. С 1905 по 1908 год будущий писатель с семьей живет в Оренбурге. В 1908 году семья поселилась во Франции. Юноша окончил лицей Массена в Ницце, затем лицей Людовика Великого в Париже, филологический факультет университета. С 1915 года молодой автор выступал с очерками во французских журналах.
Вскоре на жизненном пути Жозефа начинаются серьезные перемены. Добровольцем поступает во французскую военную авиацию и участвует в сражениях Первой мировой войны. Заканчивает войну миссией в Сибирь. В послевоенное время оканчивает филологический факультет Парижского университета, сотрудничает в одной из уважаемых газет Парижа «Журналь де Деба».
В 1922 году Ж. Кессель написал несколько очерков на русском языке для газеты «Последние новости» Милюкова. В том же году на французском языке издается сборник новелл «Красная степь».
Все увиденное непременно находит выход в творчестве. Прежде всего, молодой автор рассказывает о пионерах авиации. В 1923 году пишет роман «Экипаж», принесший ему первую славу.
Затем из-под пера писателя выходят другие романы: «Ветер пустыни» (1929) и «Мермоз» (1938), написанные простым и образным языком, принесшие Кесселю успех как беллетристу. Роман «Княжеские ночи» (1928), посвященный жизни русских эмигрантов в Париже, принес писателю настоящую славу.
В начале Второй мировой войны Жозеф Кессель работал военным корреспондентом, а после падения Парижа бежал в Англию, где служил в особой французской эскадрилье. Совместно со своим племянником Морисом Дрюоном и Анной Марли написал в 1943 текст популярной «Песни партизан». Движению французского Сопротивления Кессель посвятил книги-хроники «Армия теней» (1944) и «Небесный батальон» (1947). В центре послевоенных репортажей и романов Кесселя — цельная личность, хотя и склонная к анархизму, но объективно противостоящая продажности буржуазного общества (романы «Лев», 1958; «Всадники», 1967; повести «Во имя чести», 1964). Его роман «Лев» до сих пор считается самым переводимым французским романом. По другому роману Кесселя «Дневная красавица» снят известный фильм Луиса Бунюэля с Катрин Денев в главной роли.
К еврейской теме Ж. Кессель обратился в 1926 году в рассказе «Махно и его еврейка». Книги о сионизме («Земля любви», 1927) и о рождении молодого еврейского государства («Земля огня», 1948), переработанные и дополненные очерком о процессе над Адольфом Эйхманом, вошли в его книгу «Земля любви и огня; Израиль 1925–1948–1961». Израильским воинам в Шестидневную войну Кессель посвятил книгу «Сыны невозможного» (1970).
В 1962 году Ж. Кесселя избрали членом Французской Академии наук. Причислив, таким образом, его к когорте прославленных знатными деяниями земляков.
Роман «Смутные времена» был написан автором в 1975 году. Русскоязычное рождение произведения состоялось в 2013 году. Оно произошло благодаря инициативе «Альянс Франсез — Владивосток».
Двадцать второго февраля 2013 года в помещении ассоциации, расположенной на улице Светланской во Владивостоке прошла презентация новой книги. Как рассказала директор «Альянс Франсез» Елена Никитина, идея познакомить русских читателей с произведением Жозефа Кесселя принадлежит Седрику Гра, бывшему директору «Альянс Франсез-Владивосток». Произведение, повествующее о смутных временах в послереволюционном Владивостоке с воспоминаниями очевидца, могло бы стать неотъемлемым вкладом в исследование истории города и края.
— К переводу и изданию этой книги, — продолжает Елена Никитина, — мы шли около пяти лет. Необходимо было решить вопросы с французским издательством «Галемар», владеющим правами на книгу Кесселя. В процессе переговоров Французский институт в Париже оплатил авторские права издательства. Затем мы обратились к программе «Пушкинская премия-программа», которая поддерживает переводы французских авторов на русский язык. В итоге издание увидело свет. Это произошло благодаря общим усилиям: посредством этой программы при поддержке МИД Франции, при содействии Посольства Франции в России и Французского института в Париже, а также благодаря личной поддержке Паскаля Мартен-Даге, руководителя филиала Freyssinet International — французского строительного концерна, устанавливавшего ванты на наших мостах с 2010 по 2012 год.
Перевод на русский язык был сделан переводчиком и сотрудником «Альянс Франсез» Натальей Сакун. В конце 2012 года долгожданный роман был напечатан в известном за пределами края издательстве «Рубеж». Издательство прославилось интересными книжными проектами, посвященными историческому прошлому Приморья и Владивостока. Недавно к читателю пришли мемуарные издания: «Нэнуни», посвященное семье Янковских, «Письма из Владивостока» — воспоминания американки Элеоноры Прэй, жившей в городе на окраине Российской империи в конце XIX — первой половине XX века.
— Кстати, по поводу выхода романа, — продолжает Е. Никитина, — у нас были некоторые сомнения. Мы даже советовались с бывшим директором Музея имени Арсеньева В. Н. Соколовым и его сотрудниками. О необходимости издания романа положительно высказывался действительный член Русского Географического общества, историк Сергей Корнилов.
Восприятие первых читателей было неоднозначным. Дело в том, что в произведении неоднократно возникают негативные страницы изображения города. Слишком много чернухи и подчас весьма спорных и неоднозначных моментов в толковании действительности. Но было очевидно, что выход данного произведения, посвященного далекому прошлому, без сомнения, расширит кругозор, внесет необходимые исторические реалии, о которых явно замалчивалось в советские времена.
Подкупает искренность и правдивость автора. Он смотрит на русский город времен смуты глазами иностранца и видит его без прикрас и ретуширования. Может быть, поэтому сто сорок с лишним страниц текста читаются как на одном дыхании.
В небольшом по размерам романе почти равное количество страниц приходится на три основные главы. Первая — «Большое путешествие» — посвящена прибытию французских летчиков в Соединенные Штаты, бурным и торжественным встречам с американцами, а также морскому путешествию через моря и океаны, вторая — «Властелин Востока» (так называли иностранцы в начале прошлого века русский город на краю света) — рассказывает непосредственно о городе на Востоке бывшей Российской империи, и третья — «Люби меня грешной» — романтически повествует о недолгой любви героя романа к русской девушке.
Как известно, второе рождение произведению дает переводчик.
От него зависит художественная правдивость текста, его ценность и образность. Коллеги отозвались о работе Натальи Сакун в целом положительно. Отмечено, что переводчица сумела передать атмосферу и специфику романа, который создавался сквозь призму видения молодого романтичного иностранца.
Хочется обратить внимание, что в истории «Альянс Франсез» во Владивостоке издательский проект был осуществлен впервые. В основном ассоциация занимается культурно-просветительскими проектами, знакомя приморскую публику с современными французскими художниками, фотографами, музыкантами, актерами, представляя разнообразные программы культурно-исторического значения. Нетипичный для ассоциации в целом проект прошел успешно. Приморчане сумели обойтись местными силами, издав роман немалым по нашему времени тиражом — тысяча экземпляров. Теперь благодаря автору Жозефу Кесселю многие французы знают о Владивостоке — городе-мифе, находящемся на краю света, — и мечтают побывать здесь, увидеть места, описанные Кесселем. Выход книги — несомненный вклад «Альянс Франсез-Владивосток» в исследование истории города и края.
В немалой степени русскоязычное издание украшают фотографии времен Гражданской войны. Старые снимки, опубликованные в книге, были предоставлены Агентством коммуникации и визуальной продукции Министерства Обороны Франции. Уникальные кадры были сняты французскими корреспондентами, побывавшими в составе Французского экспедиционного корпуса, в послереволюционные годы во Владивостоке. Эти бесценные фотографии вошли в фотовыставку «Русские французы в Первой мировой войне», экспонировавшейся во Владивостоке в 2010 году — в год России во Франции. Торжественное открытие выставки проходило при участии военного атташе Рика Гальярда.
Будущий писатель Жозеф Кессель прибыл во Владивосток в самый разгар гражданской войны, поздней осенью 1918 года. Добровольцем поступил он во французскую военную авиацию и участвовал в сражениях Первой мировой вой-ны. В октябре 1918-го судьба двадцатилетнего офицера круто меняется — он записывается добровольцем во Французский экспедиционный корпус. В планах корпуса — отправка добровольцев с миссией в русскую Сибирь. Путешествие, начавшись в Бресте, чуть не обрывается в Америке — неожиданно заканчивается война. Но добровольческая миссия продолжается. Жозеф с товарищами пересекает Атлантику и Тихий океан, минует Японию и наконец прибывает на русский Дальний Восток.
Молодой офицер вспоминает, что русский город встретил его с попутчиками тусклым светом и замерзшим портом. «После такого количества солнца, столь насыщенной жизни и красоты, — пишет автор, — что же предстало перед нашим взором? …Корабли в тисках льдов, на набережных китайские кули, одетые в лохмотья… Все: небо, лед, люди — все было серого цвета, все было мрачным и грязным. … В тумане стояли японские броненосцы. В этой войне они был нашими союзниками… Военные корабли, словно закованные во льды чудища, охраняли подступы к мертвенно-бледному континенту».
Книга воспоминаний французского автора — еще одно свидетельство очевидца, который открывает новые грани далекого времени. Вескими, колоритными штрихами воссоздается исторический портрет города у моря. Владивосток в книге автора — город, где правит закон джунглей. Бывшая казарма, ставшая пристанищем для шести тысяч проституток. Атаман Семенов и его казаки, наводящие на всех ужас.
В один котел событий брошены молодые, полные сил офицеры разных армий и континентов. Многие из них не понимали, зачем они прибыли на край земли в неуютный и заброшенный город. Их примиряла ночь кутежей в знаменитом ресторане «Аквариум». В одну из таких ночей молодой офицер встретил свою первую любовь, познакомился с русской девушкой Леной, здесь он познал боль разлуки и разочарования и ни с чем не сравнимую радость возвращения на родину своих предков.
Что же побудило молодого человека предпринять столь рискованное путешествие в далекую, объятую войной Россию? Несомненно, вехи биографии: его отец был выходец из России. С 1905 по 1908 год семья жила на Урале в Оренбурге, после чего вновь вернулась во Францию. Именно «русское» происхождение и русские корни автора повлияли на столь рискованное для своего времени решение. А еще врожденное чувство любопытства и жажда новой интересной жизни.
Вот как описывается момент, когда был зачитан новый приказ Генерального штаба: «Союзники формировали новую армию. Где-то в Сибири. В нее должны были войти французские, английские, американские, канадские, чешские и польские части. Цель этой армии — остановить немецкие войска между Уралом и Волгой. Французские части должна сопровождать ближняя разведывательная авиация. Осталось найти добровольцев».
Когда капитан закончил читать, сначала воцарилось гробовое молчание. Потом все разом заговорили: Сибирь, зима, каторжные... В представлении товарищей по эскадрилье Сибирь виделась проклятой богом ледяной пустыней, а вся затея — сплошной нелепицей… Но в молодом Жозефе вдруг «заговорили» русские корни. Тем более, что французский офицер хорошо знал русский язык, а русские сказки были книгами его незабываемого детства, проведенного в заснеженном Оренбурге. «Мне нужна была и эта экспедиция, и эти бескрайние просторы, мне нужна была Сибирь».
Итак, французская миссия вместе с молодым Жозефом добралась до своего месторасположения. Французское представительство разместили в Музее этнологии, археологии и естественной истории в центре Владивостока. Сейчас это здание Музея им. Арсеньева по ул. Петра Великого, рядом расположена знаменитая Триумфальная арка.
Город круглосуточно контролировали интернациональные патрули. В их состав входили офицеры двенадцати стран: Соединенные Штаты, Франция, Англия, Канада, Новая Зеландия, Австралия, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Сербия и Япония. И, наконец, Россия.
Порт Владивосток, рассказывает автор, контролировали японцы, железная дорога была в руках чехов. Именно поэтому в помощники молодому офицеру определили опытного чешского офицера Милоша. Теперь задание менялось противоположным образом. От (двадцатилетнего!) Жозефа понадобились не навыки вождения самолета, а знание русского языка плюс организационные способности. Офицеру поручалось доставить во французскую ставку в Омске оружие, боеприпасы, теплые вещи. Переправленный морем груз необходимо было погрузить в вагоны и отправить в Сибирь. Здесь-то и начиналось самое трудное. Молодого офицера ждали полная неразбериха на железной дороге, нехватка вагонов и самое главное — отсутствие надежных и преданных машинистов, которые и повезут «французский» состав на Запад.
Но трудное задание подкреплялось немалой суммой денег, вместе с приказом Жозефу был вручен портфель, крепко набитый купюрами, который должен был стать ледоколом, пробивающим брешь в непростом деле. Свои первые шаги офицер начинает со встречи с начальником вокзала.
Поражает картина, которую офицер увидел в зале ожидания:
«Ветка, соединившая Владивосток и Транссиб, была построена не так давно. При ближайшем рассмотрении вокзал производил весьма благоприятное впечатление. Но как только мы вылезли из саней и оказались у верхней платформы, я потерял способность думать, о чем бы то ни было. Повсюду был этот запах. Мерзкий, неотступный… отвратительный.
Но и это было еще не все. От двери до самых дальних уголков зала пол был устлан густой отвратительной массой, мягкой, похожей на торф или трясину. Никто не знал, жива ли она или мертва. Сквозь окна, грязные от копоти, толстого слоя пыли и инея, пробивался слабый серый свет… То тут, то там слышались плач ребенка, душераздирающий кашель, хрипение… Эти люди были на краю… дальше пустота. Они бежали от красных, белых, пожаров, грабежей… Крестьяне, буржуазия, ремесленники — никто не мог преодолеть препятствие, ставшее для них концом всего: океан. И тогда они пришли на последний в их путешествии вокзал и остались здесь… У края надежды. На краю света».
Постепенно офицер свыкается с новыми для себя обстоятельствами. Перед ним стоит главная задача, которую он старательно выполняет. Багаж, доставленный японцами, постепенно грузится китайскими кули в вагоны. А сам Жозеф проводит ночи в незабываемом офицерском клубе «Аквариум». На сон оставалось часа два-три. С раннего утра до темноты — работа по погрузке багажа. Непонятно, как удавалось автору жить несколько недель в таком режиме? Странно, но ночные кутежи придавали ему силы…
«Сколько удивительных ночей, уже позже, во времена белой эмиграции, провел я в барах, бистро, клубах, погребках и русских кабаре, которых было бессчетное множество в Париже… Здесь можно было послушать знаменитые ансамбли из Санкт-Петербурга и Москвы. Увидеть адмиралов-швейцаров, князей-поваров, а в гардеробе встретить княгинь… Ни одна из них не может сравниться с ночами в «Аквариуме».
Сотни иностранных офицеров, юных, полных сил, отделенных тысячами километров от того, что им было знакомо и дорого, обреченных на выполнение бессмысленной и никому не нужной миссии, в мрачном городе, получали двойное, а то и тройное жалованье и не знали, куда потратить эти деньги. Где, как не здесь, они могли найти забвение и убежать от реальности?
Русские жили как на вулкане. Это были последние оргии перед крахом их мира. Миллионеры-коммерсанты из Сибири, спекулянты на черном рынке, полковники, высокопоставленные чиновники, беженцы, обменявшие на деньги драгоценности, спасенные при бегстве. Они чувствовали, что предначертанный конец приближается. Уже красные партизаны проникали в порт, пытались захватить предместья».
Не случайно на фоне непростых событий вспыхивает любовь французского офицера и молодой русской певицы Лены. Она была швеей в Омске. Во Владивосток ее привозит возлюбленный колчаковский офицер Федор и здесь бросает. Любовь к пению спасает девушку, дает ей возможность хоть небольшого заработка. Встречи молодых людей, их неожиданно вспыхнувшее чувство приподнимают повествование, но отношения изначально обречены. Ведь они как будто с разных планет. Французский офицер и русская девушка Лена, которая мечется как подраненная птица, боясь верить новому счастью. Молодой офицер с упоением слушает русские песни в исполнении певицы, он готов признаться ей даже в любви. Февральским морозным вечером 1919 года происходит их драматическое объяснение.
А через несколько дней Жозеф Кессель отправляется в Кобе на японском корабле на родину. Он выполнил порученное задание. И не его теперь забота: дойдет ли груз до адресата во французскую ставку до генерала Жанэна. Или же будет перехвачен в Чите бандитами атамана Семенова. Главное, что он сумел с честью выдержать одно из самых опасных и необычных приключений в своей жизни.

Георгий ТУРОВНИК

Часовой над Сучаном

«…Подъесаул Завьялов ручной гранатой
взорвал себя, но не отдал себя живым
красным палачам. Этот самоотверженный
подвиг подъесаула Завьялова да послужит
примером, как можно и должно жертвенно
бороться с интернациональной  сволочью.
Да будет этому герою вечная память!!!»

Командир Оренбургской казачьей
бригады на Сучане в 1921–1922 годах
генерал-майор Зуев А. В.

Николай Демин, высокий, широкоплечий молодой мужчина, каждую весну брал отгулы и уходил в тайгу. Он особенно любил именно это время года, когда зима уже ушла, а настоящая весна еще не наступила. Три ночи он спал у таежного костра, днем бродил по отрогам величественного Сихотэ-Алиня, готовил на огне чай из прошлогодних листьев бадана и варил незамысловатую пищу. Это то время, когда в тайге можно встретить лишь охотника или геолога — праздношатающихся в эту пору здесь не сыскать.
И он шел в любимые с детства места подальше от человеческих голосов и шума сучанских шахт. Проделав свой «весенний моцион», Николай спускался в долину к людям, чтобы вновь окунуться в море обыденных страстей, необязательных споров, душевной тесноты и пустых переживаний. Это не жизнь, жизнью он считал эти трое суток, которые ранней весной проводил он вдали от общества.
Поднявшись еще до рассвета, ежась от холода, Николай собрал хворост и бросил в догоревший костер, развел огонь, поставил котелок с водой, посмотрел вниз. Там вдали, за много километров, просыпался его город, которого в белой пелене тумана еще и не видно. Умывшись в ледяной воде родника, он позавтракал, собрал немудреный скарб и пошел вниз по отрогу. Часа через два туман рассеялся, и он увидел бледные пятна городских построек, где среди шахт жили его родители, жена и дети.
Времени до вечера оставалось много, и он шел, как это часто делал, обходной тропой, через отрог, уходящий вдаль от города, который заканчивался на грунтовой дороге. Оттуда еще час ходьбы, и он дома. Уже виднелись дома и постройки, копры шахт и терриконы.
Выйдя на залитую ярким солнцем поляну, Николай остановился как вкопанный. Под столетней елью, подоткнув под себя ватник, на еще не просохшей после талого снега земле, сидел старик. Николай не раз встречал в тайге разных людей. Иногда перебрасывался с ними незначительными фразами, а чаще молча проходил мимо. Старика он узнал с одного взгляда — это был учитель Антон Семенович. Он учил его родителей в далекую пору, потом выросшие дети приводили к нему своих детей.
То, что уважаемый в городе человек вдруг оказался в еще не расцветшей тайге, изумило Николая. Старый учитель сидел перед удлиненным метра на три ухоженным холмиком, который почти скрывали раскидистые лапы ели. Перед сидящим стоял граненый стакан с прозрачной жидкостью, накрытый ломтем черного хлеба. Второй стакан был у старика в руке, на холмике аккуратно постелена небольшая белая скатерть, на которой среди богатой домашней закуски возвышалась большая бутылка чистого самогона. Но не поминальный стол привлек Николая. Он, любитель тайги, проходил десятки раз по отрогу с каменистыми осыпями и по этой поляне тоже, но никогда не замечал скрытой под хвоей могилы.
Старик, услышав шаги, поднял голову (на его груди зазвенели ордена и медали), внимательно посмотрел на неожиданного путника:
— Не иначе, как Николай.
И, не дожидаясь ответа, пригласил:
— Присаживайся, сынок, помянем русских воинов.
Демин ничуть не удивился: он знал, что Антон Семенович обладает необыкновенным даром помнить лица. Своих учеников он узнавал и через много лет.

***

Нужно было до темноты по кишащей партизанами тайге добраться до Сучанского рудника. За несколько дней непрерывных, неравных боев и неожиданных стычек от взвода подъесаула Завьялова осталось девять человек при одном пулемете и минимуме патронов. К нему подошел пожилой урядник георгиевский кавалер Овчинников:
— Перекрыли дорогу, не пробиться…
Офицер опустил бинокль. Он и сам видел, что шансов прорваться через многочисленные толпы противника нет. Коротко бросил:
— Занять круговую оборону.
Урядник тяжело вздохнул и пошел к казакам. Они оба, и молодой офицер, и видавший виды казак, отлично понимали, что это их последний бой. Вопрос лишь в том, кто из них умрет первым. Партизаны пока не нападали: видимо, ждали удобного момента, чтобы начать бой в более выгодных условиях, и просчитались — казаки заняли господствующую над окружающей местностью скалу и оказались в удобном положении.
Красные раз за разом пытались атаковать, но, столкнувшись с разящим огнем профессиональных военных, с потерями откатывались назад. Так долго не могло продолжаться. Численный перевес противника должен был сказаться, боеприпасы заканчивались.
— Сдавайтесь! — кричали из красных цепей. — Все равно не уйдете!
Но сдаваться никто не собирался. Это были воины Оренбургской казачьей бригады. Они за долгие годы войны дошли от Урала до Тихого океана. Там, на родине, у них никого не осталось. Комиссары похозяйничали основательно. Станицы уничтожались вместе со стариками, женщинами и детьми; командир 25-й дивизии Кутяков, мстя за разгром красного штаба, оставлял только пепелища. Редко кому удалось бежать в другие края. Теперь у них, кроме Родины, отмеченной маленькой точкой в Уссурийской тайге, ничего не осталось. Для них это не просто безымянная скала — это их последняя Россия, за которую предстояло умереть: другой России уже не будет.
На предложения сдаться они отвечали выстрелами. Глухо стукнул курок у есаула Завьялова — выстрела не последовало. Он оглянулся на урядника, тот показал глазами: патронов нет. В последнюю схватку казаки шли с шашками в руках, читая вслух молитвы.
Офицер слишком поздно увидел летящую в него гранату, вместе с ее хлопком он рухнул на землю… Поднял голову: в двух десятках шагов партизаны окружили четверых израненных казаков. Трое стояли, подняв руки, у их ног сидел, покачиваясь, с лицом, залитым кровью, старый урядник. Раздалась известная в таких случаях команда:
— Сымай сапоги! Гимнастерку! Шаровары!
По сторонам лежали четверо убитых казаков, возле которых уже столпились китайские «интернационалисты» с красными лентами на шапках, готовые делить бедные пожитки павших воинов.
Красные, увлекшись пленными и скромными трофеями, не сразу заметили, как поднялся и встал во весь рост окровавленный подъесаул. С матерками его окружали партизаны. Чтобы не упасть на землю, казак прислонился спиной к березе.
— Сдавайся, золотопогонная сволочь! — кричали из надвигающейся толпы. — Бросай оружие!
Подъесаул бросил на траву ставший ненужным револьвер. Его окружила с ликованием толпа разношерстно одетых партизан. Вот они перед ним, не знающие пощады, не отягощенные интеллектом, послушные человеку, пришедшему в их мир из ниоткуда. Толпа раздалась, и образовался узкий проход, в котором возник человек.
У фронтового офицера давно выработался стереотип красного комиссара: инородец с черными волосами и карими глазами, в хрустящей кожанке, с маузером на боку, речь с акцентом. Но к нему шел русский парень с голубыми глазами, из-под фуражки виднелись прилипшие к потному лбу пряди светло-русых волос. Одет он был в потрепанную, измятую солдатскую шинель. Стволом вниз держал берданку. В средневековой России выжигали на лбу слово «Вор», чтобы преступника можно было отличить. В этом русском парне и без клейма Завьялов безошибочно узнал комиссара. Он научился узнавать их в любом обличье, независимо от цвета кожи и глаз: по-звериному скошенный рот, в котором дымилась самокрутка, глаза с отпечатанной навеки наглой вседозволенностью. В мирное время у русских людей таких глаз не было.
Он остановился перед офицером, широко расставив ноги, с видом великого победителя. Казак стоял, держа руки в карманах, и улыбался. Комиссар сделал шаг вперед и протянул руку, чтобы сорвать серебристый погон. Раздался взрыв, через мгновение еще один. Рука комиссара отлетела в сторону. Вопли копошащихся раненых, чужие голоса китайцев, заполошные команды командиров слились в единый вой боли и страха. На месте, где секунду назад стоял казак, клубился дым. Он уже не видел, как послушные приказам, простые русские парни с крестьянской старательностью кололи штыками сдавшихся в плен израненных казаков, как собирали тела убитых партизан.
Красные похоронили своих тут же, на косогоре. Произнесли речи, подобающие случаю, дали залп и ушли. Вечером приехал на подводе мужик с сыном-подростком, они вырыли могилу, куда и перенесли тела погибших русских воинов. Мужик укрепил в свежем холмике деревянный крест и прочитал молитву…

***

Спят русские воины на необозримых просторах родной земли, за которую они отдали все, что у них было. Но не видать их могил: ни на погостах, ни в тайге, ни в полях — они стерты с лица земли неистовствовавшими врагами. Давно упали кресты, не плакали около них вдовы, не придут туда сегодняшние потомки павших героев, только трава забвения полынь в тишине охраняет их покой, слегка покачиваясь в такт легкому дуновению ветра. Вековые кедры, немые свидетели тех событий, пишут своими разлапистыми ветвями немую музыку погибшим героям. Лежат рядом белые и красные воины до Страшного Суда, ждут своего часа, когда будут судимы по делам своим…
Старик, закончив рассказ, налил в стаканы, и они молча выпили.
— Вот здесь мы с батей, царство ему небесное, и похоронили героев. — Старик вздохнул. — Здесь они все девять аккурат и лежат, а под тем дубом другие…   
Они встали и подошли к корявым ветвям огромного старого дерева. Между елью и дубом было не более тридцати шагов. На месте, указанном стариком, длинный, размытый горными потоками холм. Ни креста, ни звезды.
— А здесь их девятнадцать лежат, вместе с комиссаром, — дед указал на дуб. — Вот так и лежат почти рядом. Здесь, под елью, которые за Россию, за народ. А здесь, — он кивнул на дуб, — те, что за Интернационал, за чужебесие.
— А что ж, — удивленно спросил Николай, — ни памятника, ни звезды? Никто не знает об этой могиле?
— Почему же, знали и помнили. Китайцы были пришлые. У местных родни не осталось: кого выселили, кто сам уехал, а кто-то был издалека. А кому они нужны, покойники? Много забытых могил в тайге, да и в полях. Там, — учитель показал на небо, — все равны, что красные, что белые. Да что говорить, на кладбищах давно многие могилы исчезли, ненужными стали.
Николай сначала слушал старого учителя с удивлением: ему раньше никто не рассказывал о белых воинах. В конце рассказа Антона Семеновича он уже иначе смотрел на историю Гражданской войны.

После этой встречи несколько лет подряд весной, переночевав в тайге, Николай шел по знакомому отрогу. Там у могил его ждал Антон Семенович. На девятый год старик умер. Теперь Николай пришел один. Он долго, молча сидел и думал об учителе, об убитых борцах, которые потеряли в той войне все: родную землю, семьи, но сохранили воинскую честь и человеческое достоинство.
Демин знал, что почти во всех религиях мира воины, павшие в битвах, попадают в рай. Он представил, что где-то в райских уголках сидят рядом черноусый есаул, белоголовый комиссар, седеющий урядник, другие казаки и партизаны, а рядом с ними, позванивая орденами и медалями, улыбается Антон Семенович, и ведут они тихие беседы.
Николай выпил, неспешно принялся закусывать. Он думал и сожалел хмельной головой, что райская идиллия возможна лишь по ту сторону жизни, а на земле… Вдруг ему показалось, что у могилы стоит добрый Антон Семенович. Затем видение исчезло.
«Вот так, — думал Демин, — простоял часовым в почетном карауле почти пятьдесят лет у забытой могилы, охраняя покой предков, старый учитель. Ведь он и выезжал-то из города надолго всего два раза: на войну да на учебу. Теперь мне стоять на его месте…»

Прошло еще лет тридцать. У забытых могил сидел высокий седой старик. Уже выпита водка и доедена закуска, а он сидел и ждал, что вот скоро-скоро выйдет из кустов тот, кого он еще не знает, но обязательно тепло встретит и передаст свой пост в почетном карауле новому часовому, а сам в назначенный срок присоединится к компании, которая ему пригрезилась три десятилетия назад. И будут они вместе пировать и вести тихие беседы. Вот он, общий стол, вокруг сидят есаул, комиссар, урядник, казаки, партизаны, Антон Семенович и он — простой сучанский житель Николай.
«А допустят ли меня? — усомнился старик. — Они воины, их место в раю, а где мое?»
Он очнулся от своих мыслей и стал собираться. Разбросал по поляне остатки пищи, собрал посуду и упаковал ее в рюкзак. Распрямил еще могучие плечи и посмотрел на ясное апрельское небо. «И наши предки радостно смотрят на нас с небес», — вдруг пришла на память строка. «Нечему им радоваться, — заключил он. — Лучше бы они всего, что творят сегодня с Россией ее «новые хозяева», не видели».
Николай не спеша спускался по склону и думал о вечном, о том, как в назначенный день и час посмотрит в глаза своим прародителям: «Там не спрячешься ни от себя, ни от Бога. Грозно глянут на нас пращуры — не уберегли Русскую землю. Хоть сквозь небо провались… Стыдливо опустят к ногам взоры потомки: христиане и безбожники, за ними коммунисты и монархисты, белые и красные, а первыми те, кто не считает себя причастным. Нечего будет ответить… — Не будет у душ бестелесных ни политических, ни религиозных убеждений, только стыд перед Великими предками за себя и за Россию, которую они оставили потомкам…»