К 70-летию Победы

Владимир Щербак

В  бой идут танкера

Это неизвестные страницы трагедии каравана PQ-17. Валентин Пикуль в своей документальной повести о PQ-17 почти ничего не рассказал

об участии в том караване двух дальневосточных танкеров «Донбасс» и «Азербайджан», о героической борьбе с фашистами наших земляков-моряков

и об их последующей судьбе. Автор повести «В бой идут танкера» попытался восполнить этот пробел.

О вечной славе говори, гранит.
Огонь, в сердцах потомков будь священным.
Когда опасность Родине грозит, —
Торговый флот становится военным.
Игорь Шаферан

АГЕНТЫ И АГЕНТЕССЫ

Каких только кличек не давали энкавэдэшники своим агентам и фигурантам! Вот навскидку несколько реальных, ныне рассекреченных наших разведчиков в США: «Адам», «Рыжая», «Чита», «Либерал», «Арена», «Сатир»… За каждым этим словом, известным очень узкому кругу лиц, скрывался человек со своей судьбой, со своим местом в обществе; это мог быть сын миллионерши, член парламента, куртизанка, офицер, студент… Клички не берутся с потолка, каждая что-то означает, подчеркивает какую-то особенность, деталь в происхождении, внешности или фамилии человека. Например, один из резидентов советской разведки в США Яков Голос имел кличку, напоминающую о фамилии, — «Звук». Однако это вовсе не означало, что «Сатир» был похотлив, а «Рыжая» — обладательница огненной шевелюры, скорее, наоборот: он скромен и застенчив, а она жгучая брюнетка. То же самое и с фигурантами: всем известный Александр Федорович Керенский, живший тогда в США, в документах советской разведки именовался насмешливо «Неудачником», чекист-невозвращенец Вальтер Кривицкий с ненавистью — «Врагом».
А вот капитану дальневосточного танкера «Азербайджан» Владимиру Изотову достался немудреный оперативный псевдоним — от его собственного имени — «Владимиров». Так окрестили его во Владивостокском УНКВД, на улице Суханова, 8 — в здании бывшего Коммерческого училища. Это было в начале июня 1941 года, когда на тополях только-только проклюнулись клейкие и пахучие листочки, а на улицах появились тележки с газированной водой и разноцветными колбами с сиропом.
У капитана было волевое лицо, с ямочкой на подбородке, сейчас оно было бледно-серым, как стеарин, веки — воспаленными, а на виске тревожно пульсировала голубая жилка.
Изотов предъявил на входе повестку и в сопровождении дежурного поднялся по широкой лестнице с красным ковровым покрытием на второй этаж. В кабинете, выходившем окнами на Суйфунский рынок, человек в сером костюме, неприметной, но приятной наружности, отрекомендовавшийся товарищем Петровым, усадил гостя на стул и сказал полувопросительно:
— Владимир Николаевич, на днях ваше судно снимается в рейс на США, так?
— Совершенно верно. Идем за дизтопливом, везем немного пушнины для Амторга.
— Вы должны будете доставить в один из портов западного побережья Америки — в какой именно, вам будет сообщено позже, — нашего человека…
«Всего-то?» — мелькнуло в голове капитана. Встревоженный внезапным вызовом туда, откуда многие не возвращались, он готовился к самому худшему. Но после такого сообщения Изотов заметно расслабился, уселся поудобнее (до этого сидел на краешке стула). Улыбнулся.
— Доставим, товарищ Петров, в лучшем виде. Не сомневайтесь!
Чекист построжал лицом.
— Я и не сомневаюсь. Но все не так просто, как вам кажется. Это очень важная и совершенно секретная миссия. О пребывании нашего человека на вашем судне будут знать, кроме вас, только четыре человека — старший помощник, боцман, донкерман и буфетчица. Кстати, фамилия старпома — Коба — настоящая?
— Конечно. А в чем дело?
— А в том, что «Коба» — подпольная кличка товарища Сталина времен его революционной молодости. Неудобно как-то… Вдруг этого вашего Кобу однажды придется, хе-хе, посадить? Как это будет выглядеть? Короче, вернется из рейса, пусть сменит фамилию, мы поможем. Теперь о пассажире. Звать его… «Икс». Но не «мистер Икс», как в оперетте Кальмана, а товарищ «Икс». Разницу чувствуете?
— Да…
— Вот его фото.
Капитан взял протянутый ему снимок, вгляделся и изумленно пробормотал:
— Вы, очевидно, перепутали. Это же наш донкерман Черноусов Иван Павлович!
Петров довольно ухмыльнулся.
— Никакой путаницы. Это и есть товарищ «Икс», который случайно, — чекист акцентировал последнее слово, — случайно оказался похож на вашего донкермана. По документам Черноусова «Икс» сойдет на берег в американском порту…

Капитан дальнего плавания Изотов, фигурант, задействованный в операции по высадке в США советского нелегала, сотрудника ГРУ Генштаба Красной армии, был опытный моряк, ветеран торгового флота, если так можно сказать о тридцатипятилетнем человеке. Плавая юнгой на речных суденышках, он, как и все салаги, мечтал об океанских лайнерах, о дальних походах и экзотических странах. В 1924 году впервые вышел в море на парусном судне «Товарищ». Окончив Ленинградский морской техникум, Изотов получил диплом штурмана и начал работать на танкерах. Выплавал необходимый ценз и стал капитаном. Миссию, возложенную на него НКВД, ему предстояло выполнить впервые.

Танкер «Азербайджан» загружался на Первой Речке. На перестое шла обычная размеренная жизнь. Увольнения в город были отменены, и моряки потихоньку отвыкали от берега. Когда газеты и журналы, захваченные в рейс, были прочтены, начались разговоры, обмен новостями, сиречь, сплетнями… Тут никто не мог сравниться со старой морячкой, буфетчицей Анастасией Илларионовной Смыка.
Ее, конечно, предупреждали не болтать о таинственном пассажире. И подписку о неразглашении взяли, и устно велели помалкивать. Но Смыку так и распирало желание поговорить на эту тему. В конце концов она не выдержала. Остановив в коридоре свою подружку, уборщицу Устинью, начала сплетничать про товарища «Икс», сидевшего в каюте в строгой изоляции от экипажа:
— …А я тебе говорю, милочка, это ревизор! С проверкой к нам прибыл и сидит один, как сыч, в каюте, от всех прячется. Уж я-то таких видала-перевидала, когда в ресторане на вокзале работала официанткой. Скоко они моей кровушки попили! Окромя, конечно, дармового коньяка. А этот сидит в каюте, постучишь к нему с подносом, а он: кто да что, да по какому вопросу. Войдешь — сидит, набычившись, бумажками шуршит и всегда недовольный, подозрительный. А чевойта, говорит, кофэ холодный? Заметь: не холодное, как все говорят, а холодный. Он, наверно, и про какаву говорит: холодный. Неграмотный ни разу, а еще ревизор!
Случившийся поблизости боцман Бочкарев, также посвященный в тайну, отозвал буфетчицу в сторонку и прошипел ей в ухо: «Ну ты, русалка на пенсии, укороти свой язык, не то… сама знаешь…»

Другой дальневосточный танкер — «Донбасс» — тоже стоял на отходе. Но не во Владивостоке, а в Совгавани. Обстановка царила соответствующая. Почти все каюты были заперты изнутри; из одних доносились пение патефона или женский плач, из других — торопливый стук пишущих машинок, из третьих — обрывки служебных разговоров, по морскому обычаю густо пересыпанных матом. Вахтенный матрос у трапа косился на проносимые мимо него кошелки и портфели, в которых звякало и булькало, понимающе ухмылялся и индифферентно отворачивался. Сегодня многое дозволялось или, по крайней мере, не осуждалось, потому что после обеда танкер снимался в длительный рейс.
Капитан Цильке работал с бумагами. Ему без малого сорок лет, у него аккуратный прямой пробор, близко посаженные глаза и черный квадратик усов под продолговатым носом. В пятнадцать лет пошел он работать юнгой на частных парусниках. Окончил годичную мореходку, а потом и Херсонский морской техникум. Срочную служил на Черноморском флоте. С 1924 года плавал четвертым, третьим, вторым и старшим помощником на различных морских судах на Черном море.
Тридцатые годы — уже капитанские годы. Сначала ходил на сухогрузах. Повидал всякое. Однажды получил важное задание.

В дверь постучали.
— Ну, кто там еще? — недовольно крикнул капитан, не отрываясь от бумаг.
— Виталий Эмильевич! — в каюту просунула голову вахтенный штурман Нина. — Там у трапа какая-то странная гражданка. Говорит по-русски, но с сильным акцентом. У нее куча чемоданов, все с иностранными наклейками…
Капитан с доброй улыбкой посмотрел на своего четвертого помощника. Нина Карандадзе, миловидная двадцатитрехлетняя девушка в берете, синем кителе и черной юбке, и сама говорила с акцентом. С грузинским, естественно.
— Ну и чего хочет эта гражданка с акцентом?
— Рвется к вам. Говорит, что вас предупреждали о ее приходе.
— Ах, да! Совсем забыл о ней в запарке. Ну, проводи ее сюда.
Прошло несколько минут, и через комингс капитанской каюты перешагнула женщина довольно экзотической внешности. «Похожа на цыганку», — подумал капитан Цильке и попал в точку.

Одной из ее семнадцати (!) фамилий и кличек была «Джипси», то есть «Цыганочка». Вообще-то сначала это была детская дразнилка подруг тех далеких лет, когда Китти Харрис, как и знаменитая гитана, героиня повести Проспера Мериме «Кармен», работала на табачной фабрике, только не в Испании, а в Канаде. Помнится, при знакомстве с Кармен писатель пытался определить ее национальность: испанка она, мавританка или еврейка. Она утверждала, что цыганка, он поверил, хотя и усомнился в ее чистокровности. То же с Китти Харрис. Кто она была по национальности, установить трудно. Может быть, цыганка, может, еврейка, а может, представляла собой коктейль из перечисленных кровей. Родители, бедные выходцы из России, скитались по свету в поисках лучшей доли, сначала уехали в Англию, где родилась Катя, ставшая Китти, затем перебрались за океан, в Канаду. В тринадцать лет девочка была вынуждена пойти работать, да еще на такое вредное производство, как табачная фабрика.
Однако девка была шустрая, бойкая, под стать Кармен. Такие вечно ввязываются в авантюры — любовные, политические et cetera. Сначала Китти просто била окна фабриканту. Повзрослев, перешла на более цивилизованные методы борьбы за права трудящихся — стала активным участником международного профсоюзного движения, точнее, его агентом-связной, развозившей по всему миру соответствующие документы, литературу и крупные суммы денег. Позже продолжала делать это уже в рядах Коминтерна, а от него до сотрудничества с советской разведкой — всего шаг, который Харрис и сделала в 1931 году. Кодовое имя ей дали — «Джипси», но были у нее, повторюсь, и другие клички. Шпионскому ремеслу она обучалась в Москве, у Вильяма Фишера, ставшего впоследствии легендарным разведчиком под именем Рудольф Абель.
Хорошо поработала она в нацистской Германии. В Берлине ей удалось заловить в сети шпионажа ценного источника научно-технической информации — жадного до денег сотрудника химической фирмы «Бамаг», получившего характерную кличку «Наследство». Он передал советской разведчице проекты заводских химических установок. Получив за свою информацию хорошие деньги, «Наследство» купил себе загородный дом и решил «завязать» со шпионажем. Однако Китти проявила настойчивость: через жену агента, еще более алчную, чем он, она принудила его возобновить сотрудничество. В этот второй период своей деятельности «Наследство» передал Харрис рабочие чертежи генератора по получению бензина из газов, добываемых из угля, и другие достижения в области химии. Уже перед самой войной агент сообщил секретнейшие сведения о германских пороховых заводах, эту информацию Генштаб Красной армии оценил особенно высоко. Всего за время сотрудничества с нашей разведкой «Наследство» заработал тридцать пять тысяч марок, польза же, принесенная им, а следовательно, и Китти, оценивалась во многие миллионы…
Но большинство женщин все-таки не годятся в шпионы: они уступают мужчинам в физическом отношении, у них замедленная реакция, а главное, они живут эмоциями, а не разумом, в частности, нередко влюбляются в своих противников и переходят на их сторону. Поэтому роль женщин в агентурной работе чаще всего второстепенна: они собирают или распространяют слухи, работают радистками, связными или хозяйками конспиративных квартир, им часто приходится спать с нужными людьми... Всем этим занималась и Китти Харрис. Ее любовниками и мужьями были и генеральный секретарь компартии США, и видный советский дипломат, и английский студент, один из членов знаменитой «Кембриджской пятерки»...
Перед войной разведчица находилась в СССР, была в резерве, а когда война началась, обратилась к своему руководству с письмом, в котором просила привлечь ее к активной работе: «Я могу идти радисткой на фронт. Я могу шить гимнастерки солдатам. Наконец, имея большой опыт нелегальной работы, я не побоюсь пойти в тыл врага…» Просьбу Китти Харрис уважили и послали ее в очередной раз на работу в Америку. Так она оказалась на борту танкера «Донбасс».

— Слушаю вас, — сказал капитан Цильке, все еще разглядывая гостью.
— Я есть Катя Ивановна. Here’s my passport. Мне сказать приходить на шип «Донбасс», чтобы плыть ин Америка…
— Да, да, я в курсе. Добро пожаловать на наше судно. Велкам! И можете переходить на английский. Я понимаю его, хотя говорю плохо, примерно так же, как вы по-русски.
— Хорошо, ладно. Мои родители, уехав из России, как и многие другие эмигранты, старались побыстрее забыть родной язык, со мной говорили только по-английски, только, когда ругались между собой, переходили на русский. Кое-что я запомнила.
Цильке, боясь, что она тут же начнет демонстрировать свои познания в русских ругательствах, перешел на другую тему.
— Каюту мы вам предоставим, но особых удобств не обещаю: у нас не пассажирский лайнер. Питаться будете в кают-компании. Еда, извините, простая, деликатесов не ждите.
— Спасибо. Я неприхотлива. Скажите, капитан, неужели девушка, что меня провожала сюда, служит на вашем корабле матросом?
— Нина Карандадзе — штурман, помощник капитана.
— Значит, я не единственная женщина на борту, и если случится какое-нибудь несчастье, то не я буду виновата.
— У нас на судне четыре женщины. И мы не верим в приметы.

ОТКУДА ЕСТЬ ПОШЕЛ ТАНКЕР?

Танкер представляет собой однопалубное самоходное судно с машинным отделением, жилыми и служебными помещениями в корме. На нефтеналивных судах пожарные устройства подают не воду, а углекислый газ. Танкер весьма проблематично потопить, а вот сжечь — ничего не стоит. Недаром моряки прозвали его «плавучим крематорием». Зажечься он может от чего угодно — от окурка, спички, от любой искры, даже от карманного зеркальца. Да, да, «солнечный зайчик» может обернуться «красным петухом».
С началом войны добыча нефти в СССР резко, почти наполовину, сократилась. Вот почему большое значение для обороны страны имели поставки нефтепродуктов по ленд-лизу. Особое значение имели поставки высокооктанового авиабензина и компонентов для его производства. Импортные самолеты, получаемые из-за границы, на другом бензине не летали. Следует также добавить еще поставки мазута, спирта, и получится довольно внушительная цифра поставок так называемых жидких грузов, которые перевозились на танкерах. Поставки нефтепродуктов стояли в общем перечне ленд-лизовских грузов на четвертом месте, уступая только поставкам вооружения, продовольствия и металлов.
Перевозка нефти и нефтепродуктов была опасным делом, и эта опасность многократно увеличилась в годы войны. За танкерами, заполненными под завязку горючими материалами, в первую очередь охотились вражеские субмарины и самолеты-торпедоносцы. Порой достаточно было попадания одной бомбы или торпеды, чтобы на судне начался ад кромешный! При пожаре на танкере даже стекло становится мягким, как тесто. Когда горят миллионы галлонов высокооктанового бензина, мощное пламя сжигает весь кислород на судне и вокруг него, и те моряки, которые не сгорели, погибают от удушья.

Танкер «Азербайджан» типа «Москва», капитан Изотов. Танкер «Донбасс» типа «Эмбанефть», капитан Цильке. Оба теплохода построены на Николаевском заводе в тридцатых годах, прибыли с Черного моря и вошли в состав Дальневосточного морского пароходства в 1940 году. Они совершали регулярные рейсы в порты Калифорнии, доставляя во Владивосток и Нагаево авиационный бензин и дизельное топливо.

Девятнадцатого июня 1941 года «Азербайджан», имея балласт в виде не только забортной воды, закачанной в танки, но и советского разведчика «Икса», тайно прибывшего на борт в ночь отплытия, снялся в рейс на Сан-Франциско.
Двадцать второго числа радист танкера Василий Агафонов, как обычно, принимал радиограммы. После первой же из них, когда точки и тире, выловленные из эфира, сложились в слова, он какое-то мгновение сидел ошеломленный, с трудом осознавая происшедшее. Потом сорвал с головы наушники и помчался в капитанскую каюту. Вломился без стука.
— Владимир Николаевич! Война!
Капитан Изотов перестал крутить ручку арифмометра, замер на мгновение, пристально вглядываясь в перекошенное, но вроде трезвое лицо «маркони».
— Повтори, что ты сейчас сказал!
— Война… — пробормотал Агафонов, как будто уже сам сомневаясь.
— Ты ничего не напутал?
— Да нет же, как можно! Вот РДО из пароходства, читайте сами.
«Мастер» взял протянутый ему листок, вчитался в корявые строки, сделанные торопливым карандашом. Да, все верно: Германия напала на СССР! По всей западной границе от Белого до Черного морей бомбят города, военные базы, аэродромы. Вот сволочи!
Капитан знал, что надо делать в таких случаях. Сразу же были погашены навигационные огни, произведена полная светомаскировка, усилено визуальное наблюдение за морем. Вечером моряки на своем собрании решили: «До окончания войны, до полного уничтожения фашистских орд плавать без вывода судна из эксплуатации, ремонт главных и вспомогательных механизмов производить своими силами…» Ну, и далее в том же советском духе. А что они могли еще написать? Заявления об отправке их на фронт? Это они сделают на берегу.
Лишь через несколько часов Изотов вспомнил о своем пассажире. Об этом шпионе, черт бы его побрал, мало нам своих проблем! Надо сообщить ему о начале войны; может, «Иксу» теперь и не нужно в Америку, ему теперь самое место в Германии.
Примерно так и сказал капитан своему гостю, зайдя в его каюту. На что «Икс» ответил примерно так: не суйтесь, товарищ, не в свое дело, выполняйте, что вам велено, и помалкивайте! Изотов пожал плечами и вышел.
Вообще товарищ «Икс» возбуждал у капитана вполне понятное любопытство: разведчик явно был неординарным человеком. Он никогда не спешил, но и не опаздывал, никогда не смотрел на часы, но время называл точно, плюс-минус одна-две минуты; он не смотрел по сторонам, но видел все вокруг, говорил тихо, но отчетливо, слух и обоняние у него были, как у зверя. Выглядел он сутуловатым увальнем, склонным к полноте, было заметно, что очень силен. Кисти рук были красными, словно никогда не знали перчаток. Забавная деталь: «Икс» в Америке владел магазином перчаток.
Коллега «Икса» в Москве как-то поинтересовался, почему даже в холода он не надевает рукавиц или хотя бы перчаток. Ответ был неожиданным:
— Сначала принципиально, а потом привык. Я их ненавижу! Перчатки… Каких только нет в моем магазине! Кожаные, меховые, резиновые, замшевые, лайковые, шерстяные, шелковые, нитяные, кружевные. Перчатки для вождения автомобиля и мотоцикла, для пилотирования, для верховой езды, для игры в гольф, для футбольного вратаря. Перечислять долго. Но не для меня все это! Я фашистов хочу душить голыми руками. Помните, Чапаев в кино говорил, что, мол, нельзя воевать в перчатках? Василий Иванович был прав!
Немного поостыв, «Икс» добавил:
— А знаете, для чего люди вообще придумали перчатки?
— Ну, ясно. Чтобы уберечься от холода.
— Наоборот. Чтобы брать горячее мясо руками. Когда еще не было вилок.

В АМЕРИКЕ

Недавно в руки автора попал ранее неизвестный и совершенно секретный «Рапорт агента «Владимирова»:
«Перед выходом вверенного мне теплохода в очередной рейс в порты западных берегов Америки 11 июня с.г. мною было получено от командования Владивостокского водного отделения НКВД задание по переброске в один из портов захода Америки товарища «Икс».
На судне его поместили в пустующую каюту рядом со старпомом, где он находился на протяжении всего перехода. К операции были привлечены: Коба Николай Данилович — старший помощник, Бочкарев Григорий Емельянович — боцман, Черноусов Иван Павлович — донкерман, Смыка Анастасия Илларионовна — буфетчица. Старпом обеспечивал неприкосновенность каюты «Икса» и тайну его пребывания, боцман был нужен для укрытия гостя с приходом в порт, так как в его распоряжении находятся все служебные помещения; Черноусов — его пропуск был использован для выхода «Икса» на берег, буфетчица носила пищу и убирала каюту.
Прятать «Икса» по приходе в порт было решено в насосном отделении — в помещении высотой в полтора метра. Если бы власти захотели посмотреть там, туда пустили бы воду высотой 50 см. «Иксу» выданы сапоги. Свет зажигать там было запрещено. В ночь на 2 июля «Икс» залез в насосное отделение.
2 июля в 6.00 у Сан-Франциско приняли лоцмана. В 8.10 встали на якорь. В 8.20 подошел санитарный катер, на котором прибыли врач и его секретарь. После проверки санитарных документов экипаж был вызван на кормовой переходной мостик для проверки. Врач пересчитал всех и отпустил. Потом прибыли таможенник и полицейский. Полицейский ходил по палубе, заглядывал в помещения. В 8.45 опять прибыл лоцман для швартовки к 41 причалу для выгрузки пушнины. Капитан угостил всех, никто не отказался, кроме полицейского. Врач и таможенник уехали, а полицейский остался на борту.
В 10.20 пришвартовались. В 10.30 прибыли генконсул т. Скорюков, представитель Амторга и три представителя U.S. Department of Justice, immigration service. Американцы стали проверять экипаж. Каждый моряк вызывался в кают-компанию, имея на руках американский пропуск (у тех, кто раньше бывал в США). По пропуску брали мореходную книжку, сличали фотографию на мореходной книжке с личностью владельца и, поставив номер пропуска в судовую роль, отбирали мореходную книжку и возвращали американский пропуск на руки. Потом тем, у кого были пропуска, разрешили выход. Тем, кто прибыл впервые, стали оформлять пропуска вместе с консулом т. Скорюковым.
В 13.00 выход на берег всему экипажу был разрешен. «Икс» ждал. К 14.30 на судне уже работали американские рабочие — выгружали пушнину. Пришли советские моряки с других судов. Мы решили выводить «Икса». Он вымылся и переоделся. В 15.30 решили выходить — я, боцман Бочкарев и тов. «Икс». У трапа полицейский проверял документы. Он посмотрел пропуск Черноусова (двойника «Икса») и вернул его, ничего не заподозрив.
Мы вышли в город и сели в автобус. В центре купили «Иксу» чемодан и личные вещи для того, чтобы он мог поселиться в гостинице. Сели в такси и поехали в Окленд. На одной из улиц тов. «Икс» вышел, пересел в другое такси и поехал в нужном ему отправлении. Мы отправились по своим делам».

Такой отчет представил в УНКВД агент «Владимиров», он же капитан танкера «Азербайджан» Владимир Изотов по возвращении в порт Владивосток.
Дома некоторых моряков с «Азербайджана» ждали повестки из военкомата. Сразу две получил и второй помощник капитана двадцатишестилетний Федор Турчин, коренной приморец, выпускник Владивостокского мореходного техникума. Он пошел с ними в отдел кадров. Там ему сказали:
— Воевать будешь на своем танкере.
— Как это?
— Очень просто. Ты где служил срочную?
— В артиллерийском полку. Младший лейтенант…
— Значит, продолжая выполнять обязанности второго штурмана, будешь еще и командиром орудия в составе военной команды.
— Но ведь у нас не…
— Свободен! Отчаливай!
Позже Федор Афанасьевич вспоминал:
«Из Владивостока мы направились в Лос-Анджелес, там произвели профилактику двигателей и нагрузились изооктановым бензином на Чарльстон. Военный представитель (атташе) СССР предупредил капитана, что в Карибском море нас могут ожидать подводные лодки противника. В Мексиканском заливе немцы уже успели потопить немало транспортов. Самое удивительное, что лодки невозможно было обнаружить, — как оказалось в дальнейшем, у немцев на американском берегу действовал хорошо законспирированный агент, которому становились известны маршруты всех судов. Он их сообщал по радио немцам, и те не искали пароходы по всему пространству океана, а преспокойно лежали на дне на пути следования, всплывали, заслушав шум винтов, и торпедным залпом приканчивали очередной транспорт.
Мы, таким образом, были обречены на потопление. Но здесь случилось чудо. Дело в том, что наш танкер имел два винта и работали они со скоростью сто тридцать два оборота, точно так, как двигатели на американских охотниках за подводными лодками. Наверняка, услышав грозный рокот наших винтов, субмарина еще крепче прижималась к грунту, и подводники облегченно вздыхали: пронесло! Как-никак, а получить серию глубинных бомб на закуску ни один подводник не имеет ни малейшего желания.
А мы все еще оставались безоружны, если не считать нескольких пистолетов, выданных членам комсостава. Пистолетом субмарину не запугаешь! Что было делать? В Лос-Анджелесе мы попросили у американцев несколько листов фанеры и длинное ровное бревно. Судовой плотник с краснофлотцами быстро соорудил носовое «орудие» — брашпиль обложил фанерными листами, при этом бревно высовывалось из башни аж метра три за борт. Покрасили все шаровой краской — получилось довольно правдоподобно. Я стал командиром деревянной пушки. Как в детстве.
Так мы сделали несколько рейсов из Чарльстона в Батон-Руж на реке Миссисипи, а потом пришли в Нью-Йорк, где застряли на три месяца для формирования большого каравана. Тут уже нас вооружили по-настоящему: на корме и носу установили не бревна, а полуавтоматические пушки, кроме того, поставили четыре «эрликона», столько же «браунингов» и еще на мостик — пулемет «марлин», древний, времен Первой мировой войны…»

Что же касается другого танкера — «Донбасса», то он снялся в рейс на Америку из Совгавани значительно позже, когда вой-на уже набирала обороты и наша оборона трещала по всем швам. Поэтому плавание получилось невеселым. Зато пикантным: на борту была пассажирка американка — пусть не очень молодая и замужняя, но красивая, раскованная, благосклонно принимающая все ухаживания, правда, не пускающая распаленных морячков ни в свою душу, ни в свою каюту. В отличие от товарища «Икс», идущего тайно на «Азербайджане», она шла на «Донбассе» легально, открыто, поэтому была внесена в судовую роль как пассажирка. Шла она до Сан-Франциско, где ее должен встретить муж. Таковым он был по легенде, а на самом деле такой же разведчик, как и она.
«Донбасс» ненадолго зашел в Петропавловск-Камчатский, затем взял курс на Калифорнию. Когда уже подходили к устью реки Колумбия, произошло ЧП. Старпом потом рассказывал:
— Проснувшись от сильного толчка, я сел на койке, свесил ноги и готовился спрыгнуть на палубу каюты, но, глянув на часы, увидел, что до вахты осталось еще больше часа. Очень не хотелось терять время сна, не так уж много нам его отпускалось в войну.
Подождав с минуту и убедившись, что у судна нет крена и нет сигнала боевой тревоги, я снова лег и крепко заснул под мерное покачивание океана.
Без четверти четыре меня разбудил на вахту матрос. Вскочив и направившись, как обычно, к умывальнику, я вдруг почувствовал, что двигатель не работает, корабль стоит. В тревоге я быстро поднялся на мостик.
Была тихая черная беззвездная ночь. На правом крыле мостика в абсолютной тишине при полной светомаскировке неподвижно стояли две едва различимые фигуры. Подойдя ближе, я узнал капитана и вахтенного, второго штурмана. Вахтенные матросы были на левом крыле. Там же стоял и радист с сигнальным фонарем направленного действия. Капитан передавал ему фразы по-английски, а он старался передать их по азбуке Морзе куда-то в темноту. Я спросил штурмана, что случилось.
— Да вот, в темноте столкнулись с каким-то американцем. Уже час не можем договориться и выяснить, какие у него повреждения. Вон там лежит в дрейфе, — показал он влево от носа.
Взяв бинокль, я едва различил слабый силуэт судна. С него начали передавать неясные, слитые вместе точки-тире, не все знаки можно было разобрать.
Глянув на карту, я увидел, что до устья реки Колумбия осталось тридцать миль. Приняв вахту, пошел на нос судна осмотреть повреждения. Оказалось, что они незначительны, хотя удар был довольно ощутимый. Интересно, что у нашего соседа? Мы даже не знаем его названия, так как он умалчивает об этом. В войну ночью все осторожничали.
Мы долго пытались договориться с американцем, но тщетно. Нужна ли ему наша помощь, и вызвал ли он буксир-спасатель из Астории, расположенной в лимане реки Колумбии? Но вот часов в пять, когда еще было совсем темно, суда, дрейфуя с разной скоростью, сблизились настолько, что стала слышна речь. И мы услышали... Нет, не пение сирен, едва не погубившее Одиссея. Это было нечто более приятное, учитывая обстоятельства. На чистом русском языке зычный баритон «перемывал» богов и родителей того, неведомого, к кому обращался. Так не мог ругаться ни один иностранец, ни один даже русский эмигрант на американской службе. Так мог выражаться только боцман нашего родного торгового флота.
Мы с радостью схватили мегафоны:
— Так ваше судно советское, что ли?! Какого черта вы до сих пор молчали?
В ответ последовало весело:
— А вы какого х… молчали? Мы «Вишера»!
— А мы «Донбасс»!
Все выяснилось. Оба судна развернулись и малым ходом пошли к устью реки. С рассветом увидели, что «Вишера» заметно осела кормой. Против кормового трюма зияла брешь, в которой пенился бурун.
Оказалось, что буксир-спасатель уже был вызван «Вишерой» по радио через наше представительство. Вскоре он появился и взял ее на буксир. А мы пошли сами. Оба благополучно добрались до порта.

Во Фриско экипаж не без сожаления расстался с веселой и общительной Китти Харрис. Поцеловав кое-кого из своих ухажеров в щечку, а остальным послав воздушный поцелуй, она покинула танкер.
(Кстати, на другой день, после того как советская разведчица десантировалась на тихоокеанское побережье Америки, Япония напала на военно-морскую базу США Перл-Харбор. Но, уверяю вас, эти два события не связаны между собой.)
«Донбасс» продолжал свое плавание. Ему предстояло пройти Панамским каналом из Тихого океана в Атлантический, доставить в Бразилию десять тысяч тонн дизельного топлива, а затем идти в Аргентину за грузом масла для Советского Союза.

…Стоял январь, была жара. Она усиливалась с каждым днем, с каждой пройденной милей — танкер спускался на юг сначала вдоль мексиканского побережья, а потом мимо Гватемалы, Сальвадора и разных прочих Коста-Рик. На юте с помощью донки и трехдюймового парусинового шланга устроили душ забортной воды, и моряки то и дело прибегали туда освежиться. Три из четырех «донбасских» женщин воспользовались случаем, чтобы продемонстрировать купальники, купленные в Сан-Франциско, четвертая — четвертый помощник капитана Карандадзе — стеснялась. К великому сожалению матроса Жени Лямкина, сильно и тайно любившего гордую и неприступную грузинку с черными очами в пол-лица. Нина, несмотря на жару, ходила в неизменном синем кителе, черной юбке и берете.
«Донбасс» подошел к Панаме, принял на борт лоцмана и потянулся через канал. Преодолев один за другим все три шлюза, теплоход поднялся на высоту восемьдесят два фута над уровнем Тихого океана и выполз на акваторию озера Гатун. Это было фойе Атлантики. От порта Колон, что стоит на выходе из Панамского канала, до Рио-де-Жанейро 14 200 миль, а от бразильской столицы до аргентинской еще три тысячи восемьсот. Танкер проделал этот путь в обоих направлениях, и с погрузками, разгрузками и стоянками у него на это ушло больше двух месяцев.
Теплоходу везло: за все это время почти не было штормов, в мире царила безмятежная, идиллическая синь южных морей и небес. Ни одна подводная сволочь — немецкая или японская — не напала на него. Но это никого не обманывало: идя мимо берегов США, экипаж по ночам слышал сигналы бедствия с торпедиро­ванных транспортов, а днем видел остовы полузатопленных судов. Это было время разбоя вражеских субмарин у американского побере­жья, так как беспечные янки все еще не наладили систему охраны конвоев. Капитан «Донбасса» переживал, что его судно безоружно, а потому беззащитно, и постоянно говорил: «Такое ощущение, что тебя посадили в окоп, а винтовку не дали!»
Двадцать пятого марта 1942 года «Донбасс» с почти десятью тоннами растительного масла и более полутонны сала, полученными в Буэнос-Айресе, прибыл в Нью-Йорк.
Благополучная, сытая Америка оставалась таковой и во время войны. Она, как ни в чем не бывало, «лежала, лакала кофе, какао». Советские моряки, гуляя по Нью-Йорку, ощущали себя пришельцами в каком-то ином, марсианском мире. Ночью на Бродвее от миллионов огней светлее, чем днем. Гремит музыка, сверкают, бегают-крутятся разноцветные лампы — реклама буквально тащит тебя куда-то, выкручивая руки, выворачивая карманы.
Экипажу танкера ничего не было известно о предстоящем рейсе, но ходили неясные слухи о том, что «Донбасс», скорее всего, отправится в Рейкьявик, где войдет в состав очередного каравана судов, направляющихся в Архангельск или Мурманск с грузами для фронта. Слухи окрепли, когда на теплоход явился американский инженер с тем, чтобы решить проблемы вооружения судна. Это был высокий рыжеволосый человек, лет сорока пяти — пятидесяти, в штатском, но с военной выправкой. В сопровождении капитана он обошел судно, задерживаясь в тех местах, где предполагалось установить орудия и пулеметы. Вытащенным из кармана складным метром он делал замеры и результаты записывал в блокнот. Время от времени спорил с «мастером», размахивая руками. Продолжалось это довольно долго, а у капитана было много дел на отходе, и он ушел, оставив возле иностранца старпома и матроса Лямкина, знавших английский язык.
— Типичный англосакс! — мотнул головой Женя в сторону инженера. — Видать, зануда и говно.
Американец, услышав это, повел себя неожиданным образом. Он захохотал:
— Да здесь русский дух, здесь Русью пахнет!
Моряки остолбенели. Лямкин даже стал заикаться.
— Т-так в-вы наш, что ли? Countryman?
Инженер перестал смеяться, затуманился.
— Да, земляк… А насчет того, наш или не наш… Бывший штабс-капитан, артиллерист с соответствующей фамилией — Пушкарев. Зовут Иван Матвеевич.
— Белогвардеец? — нахмурился старпом.
— Бывший.
— Капитан знает?
— Да.
— И он не отказался от ваших услуг?
— Как видите. Очевидно, капитан навел справки в посольстве и узнал, что я был и остаюсь патриотом России. Как и мой бывший командующий, генерал Деникин, я осуждаю гитлеровскую агрессию против России и сделаю все, что в моих силах, для нашей победы.
— Ладно, коли так, — пробормотал «чиф» и, сделав знак Лямкину оставаться возле сомнительного эмигранта, помчался к «мастеру». Тот успокоил его, сказав, что все будет о’кей: личность инженера согласована «с кем надо».
О’кей-то о’кей, но русский американец, сделав замеры, ушел с танкера и более не появлялся. Между тем до отхода оставались сутки. Капитан начал психовать:
— Они не успеют. Надо ведь изготовить чертежи, потом их утвердить, уточнить, переделать, только после этого отдать на завод для изготовления деталей, привезти все на судно и установить. Не успеют они, ей-богу, не успеют! Придется идти безоружными.
— Я же говорил: этот Пушкарев — враг, — угрюмо повторял старпом.
Инженер с дюжиной мастеровых появился на танкере после полудня; у борта уже покачивалась баржа с орудиями и «эрликонами», со всеми необходимыми деталями для их крепления на палубе, с цементным раствором для фундамента.
— Утром мы снимаемся в рейс, — укоризненно сказал капитан инженеру. — Вы не успеете установить вооружение.
— Установка будет закончена в полночь! — последовал твердый ответ.
Оказывается, американцы все детали сделали не по чертежам, а пользуясь только теми записями, которые набросал себе в блокнот инженер Пушкарев. Поэтому получилось по-американски быстро и добротно.
После полуночи, действительно, все было закончено. На «Донбассе» стояли: на носу и корме по трехдюймовому орудию и по два спаренных пулемета, на палубе верхней надстройки, вдоль бортов восемь «эрликонов». Не многие наши торговые суда могли похвастать таким арсеналом. На переходе в Исландию моряки под руководством военных инструкторов осваивали всю эту боевую технику.
Утром судно вышло в море и в составе каравана из шестидесяти восьми судов, следуя курсом: Бостон — Галифакс — Сидни, пересекло Атлантику. В конце мая 1942 года прибыло в Исландию.

О необходимости регулярных конвоев PQ в СССР все время говорили большевики, и больше всех главный из них — Иосиф Сталин. Догадываясь, что открытия второго фронта от союзников дождешься еще не скоро, он справедливо требовал, чтобы поток военных грузов в нашу страну, воюющую в одиночку с Гитлером, не прерывался ни на один день. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Об этом озабоченно переписывались руководители Великобритании и США.
Рузвельт — Черчиллю. 27 апреля 1942 года:
«По поводу поставок в Россию. Я чрезвычайно обеспокоен вашей телеграммой на имя Гарри, так как боюсь не только политических последствий в России, но еще больше того, что наши поставки не дойдут до них быстро. Мы приложили такие колоссальные усилия, чтобы наладить отправку наших материалов, что задержка их иначе, как по самым уважительным причинам, представляется мне серьезной ошибкой. На основании бесед, которые я имел сегодня утром с Паундом и с моими советниками по военно-морским вопросам, я понимаю, что это дело чрезвычайно трудное. В особенности я надеюсь, что вы сможете пересмотреть вопрос о численности судов в конвоях, отправляемых в ближайшее время, с тем, чтобы можно было перебросить материалы, накопившиеся сейчас в Исландии. Я могу произвести и произведу немедленно кое-какую реорганизацию с нашей стороны, но предпочитаю, чтобы в данный момент мы не добивались какого-либо нового взаимопонимания с Россией об объеме наших поставок, учитывая предстоящий натиск на их армии.
Мне кажется, что если бы до Сталина в данный момент дошло, что наши поставки по каким-либо причинам приостанавливаются, это имело бы самый печальный эффект».

Рузвельт — Черчиллю. 30 апреля 1942 года:
«Адмирал Кинг свяжется сегодня с Паундом по вопросу о неотложной необходимости отправить в мае еще один конвой, чтобы ликвидировать затор, созданный судами, уже погруженными или на которые грузятся материалы для России. Мне чрезвычайно хотелось бы, чтобы эти суда не разгружались и не перегружались в Англии, потому что, по моему мнению, это произвело бы невозможное и очень тревожное впечатление в России. Наша проблема заключается в том, чтобы отправить до 1 июня 107 судов, погруженных к настоящему моменту или стоящих под погрузкой в Соединенном Королевстве или в Соединенных Штатах».

Черчилль — Рузвельту. 2 мая 1942 года:
«...Трудность эскортирования судов, направляющихся в Россию, состоит в том, что необходимо иметь по меньшей мере столько же надводных кораблей высокой боеспособности, сколько противолодочных судов. Мы предприняли отчаянные атаки на «Тирпиц» в Тронхейме, но, увы, хотя и были близки к цели, не причинили ему никакого ущерба.
Прошу Вас не настаивать вопреки нашему здравому суждению насчет этой операции, которую мы весьма тщательно изучили, и мы пока еще не смогли полностью определить все связанное с этим напряжение. Могу заверить Вас, господин президент, что наши силы напряжены до предела и я не могу еще больше нажимать на морское министерство».

Рузвельт — Черчиллю. 3 мая 1942 года:
«Нам сейчас необходимо согласиться с Вашими взглядами в вопросе о конвоях в Россию, но я по-прежнему надеюсь, что Вы сможете сохранить численность судов в каждом конвое на уровне 35. Предлагаю настаивать перед русскими, чтобы они сократили свои требования до абсолютно необходимого, на том основании, что подготовка к «Болеро» (Кодированное наименование приготовлений к вторжению во Францию, которые в дальнейшем явились основой для операции «Оверлорд», осуществленной в 1944 году) потребует всех возможных военных материалов и судов».

Черчилль — генералу Исмею для комитета начальников штабов.
17 мая 1942 года:
«Не только премьер Сталин, но и президент Рузвельт будут очень сильно возражать против нашего отказа проводить сейчас конвои. Русские ведут тяжелые бои и будут рассчитывать, что мы пойдем на риск и уплатим цену, связанную с нашим вкладом. Образуются скопления американских судов. Я лично считаю, хотя и с большой тревогой, что конвой должен отплыть 18-го. Операция будет оправдана, если половина доберется до места. Если мы не предпримем эту попытку, это ослабит наше влияние на обоих наших главных союзников...»

Черчилль не только строчил многочисленные и многословные послания своим союзникам, он еще то и дело их навещал. Во время рождественских праздников он гостил в Белом Доме. Однажды он по своему обыкновению диктовал что-то стенографистке, лежа в ванне. Текст был довольно длинным, поэтому Уинстон вышел из ванны и, завернувшись в полотенце, продолжал диктовать, расхаживая по комнате. Он при этом так темпераментно размахивал руками, что полотенце соскользнуло с бедер, но премьер этого либо не заметил, либо не придал этому значения. Зато заметила стенографистка, но вида не подала и, как истая дочь Альбиона, с каменным лицом продолжала строчить в своем блокноте. В это самое время в комнате возник Рузвельт. Он растерялся, увидев премьер-министра Великобритании, расхаживающего в чем мать родила и что-то диктующего. При виде хозяина Белого дома, Черчилль нисколько не смутился и объявил Рузвельту: «Вот видите, мне нечего скрывать от президента Соединенных Штатов!»

РОЖДЕНИЕ КАРАВАНА PQ-17

Остров Исландия Господь создал на второй день сотворения мира, когда отделил твердь от воды, и больше к ней не возвращался. «Страна льда» (Island) — это почти полное отсутствие растительности и обнаженный рельеф — скалы, кратеры, ледники, пески и плоскогорья, покрытые застывшей лавой. Куда ни глянь — горы, горы и среди них самая большая — вулкан с непроизносимым названием Эйяфьятлайокудль. Унылый и пустынный пейзаж, напоминающий лунный, только реки с водопадами и гейзеры свидетельствуют о том, что это все-таки не Луна, а Земля, точнее, ее северная окраина, и здесь есть жизнь.
Исландия в два с лишним раза больше своей бывшей метрополии — Дании, значительно больше Голландии, Ирландии или Венгрии. Между тем существует резкий контраст масштаба страны с количеством ее жителей: в Исландии тогда проживало всего сто девяносто тысяч человек, причем почти половина из них в столице — Рейкьявике.
Исландцев настолько мало, что они прекрасно обходятся без фамилий, довольствуясь именами и отчествами (эти отчества иностранцы и принимают за фамилии). Страна, по сути, большая деревня, поэтому все друг друга знают, на улицах здороваются, никто никого не боится, воров не существует. Если ты потерял, например, портфель, никто его не возьмет, и он будет лежать, пока ты сам его не найдешь. Собаки хоть и лают, но не кусают и в дом пускают, лай — это приветствие.
Исландия — единственная страна в мире, где не берут чаевые, где нет пропусков, бюрократов, вооруженной охраны, а самое главное — нет армии. Есть только несколько десятков полицейских; доброжелательные рослые парни в черной форме с серебряными пуговицами и в фуражках с белым верхом в основном охраняют иностранцев от иностранцев же.
Исландцы никогда ни с кем не воевали, своей независимости от Норвегии и Дании они добивались мирным путем — не шпагой, но пером, пиша различные воззвания и декларации. Это продолжалось семь столетий. Когда почти удалось освободиться от иноземного, скажем условно, гнета, началась Вторая мировая война, и на остров вторглись сначала английские войска, а чуть позже, седьмого июля 1941 года, страну оккупировали американцы. Естественно, что местные жители, питая природное отвращение к насилию вообще, и к человеку с ружьем в частности, встретили союзников довольно прохладно. На советских моряков эта неприязнь не распространялась, к ним даже проявлялось сочувствие: ведь Россия подверглась нападению.
Такой была страна, служившая транзитной станцией на пути следования союзных конвоев из США и Великобритании к северным берегам СССР.
Караваны PQ, выйдя из исландского порта, следовали вдоль западного побережья острова, а потом поворачивали на северо-восток, проходя мимо островов Ян-Майен и Медвежий, прижимаясь к самой кромке вечных льдов, чтобы находиться как можно дальше от немецких аэродромов в Северной Норвегии. Затем конвои попадали в Баренцево море и поворачивали на юг, к Кольскому полуострову, к Мурманску, который был единственным незамерзающим портом на севере России. Если позволяла ледовая обстановка, транспорты шли дальше на восток, в Архангельск, до которого было еще четыреста миль.
А формировались караваны в одном из глухих, даже по исландским меркам, местечек — в глубоководном Хваль-Фиорде, расположенном чуть севернее Рейкьявика. Отсюда готовился выйти в море и печально знаменитый PQ-17.

Американские моряки в своих письмах домой не хвалили Хваль-Фиорд: «Привет, Фрэнки! Пока ты там в сопровождении Слима, Боба и Джонни шлифуешь нашу родную 24-ю улицу, не пропуская ни одного бара, я сижу в ужасающей дыре — одной из гаваней Исландии. За какие грехи Господь меня так наказал — не знаю. Здесь все не как у людей. Конец июня, но холодно, солнце висит в небе 24 часа, и порой не понимаешь, какое сейчас время суток, пора завтракать или ужинать. Воздух здесь удивительно прозрачен, так что видишь окружающее с необычайной четкостью и резкостью. Случаются, как это ни странно, и миражи; например, корабль, находящийся у горизонта, вдруг на твоих глазах уходит ввысь, переворачивается вниз мачтами и уже плывет по небу, а не по морю. Не отсюда ли возникла легенда о Летучем Голландце? Ты скажешь, романтика? Да, но я нахлебался ее уже по самые ноздри. Корабли подходят в Хваль-Фиорд постоянно, их уже здесь несколько десятков, но мы все еще чего-то ждем. В Рейкьявик нас в увольнение не пускают, а в местной деревушке заняться нечем. Один-единственный бар — лачуга — с подачей крепкого канадского пива не может вместить всех жаждущих, каждый вечер там драки. Исландские девушки, высокие, стройные, симпатичные, с белокурыми волосами до самой попы, смотрят на нас, моряков, как на пустое место. Вообще американцев здесь почему-то не любят. Что мы им плохого сделали? Подумаешь, оккупировали. Так ведь это для их же пользы…»

Караван, получивший кодовое название PQ-17, был крупнее всех предыдущих караванов, отправленных с начала войны в СССР с ленд-лизовскими грузами. К выходу в рейс готовились тридцать семь судов, две трети из которых американские, поэтому уделим им больше внимания.
Четыре парохода носили имена знаменитых политических деятелей, подписавших в свое время Декларацию независимости: «Сэмюэл Чейз», «Джон Уайтерспун», «Уильям Хупер» и «Бенджамин Харрисон». Тем не менее это были неуклюжие, громоздкие и тихоходные транспорты типа «Либерти», которые тогда выпекались, как блины, на верфях Генри Кайзера. Но они были, по крайней мере, новыми. А вот построенные более двадцати лет назад на верфях Пенсильвании «Эксфорд», «Хузиер», «Айронклэд», старые и ржавые, производили удручающее впечатление, про них сами моряки говорили: «Не станут немцы тратить торпеды на эту рухлядь!» Следует также упомянуть «Кристофер Ньюпорт», экипаж которого немного побузил в Хваль-Фиорде оттого, что его не угостили виски, обнаруженным в трюмах, но предназначенным для американского посольства в Москве. Вместительные суда из Филадельфии «Алкоа Рейнджер», «Вашингтон» и «Хоному», а также «Дэниэл Морган» из Балтимора были нагружены танками, автомобилями, боеприпасами, взрывчаткой, сталью, продовольствием — грузов было так много, что пароходы глубоко сидели в воде, и это, конечно, уменьшало их скорость и маневренность.
Британских торговых судов было восемь, панамских — два, голландское — одно и, наконец, два советских — оба дальневосточные танкеры. Кроме наших, было еще два танкера — английские — «Олдерсдейл» и «Грей Рейнджер», на которых установили фальшивые трубы для маскировки под обычные транспорты. Первый из них должен был бункеровать корабли сопровождения в рейсе на Архангельск, второй — на обратном пути. Кстати, оба свою миссию до конца не выполнят…
Караваны торговых судов, вооруженных в спешке, с бору по сосенке, устаревшими орудиями и пулеметами, как правило, сопровождались конвоями боевых кораблей, оснащенных самой современной боевой техникой. Охранение каравана PQ-17 было не просто большим — огромным — и состояло из нескольких групп. Их диспозицию продумывали лучшие умы Британского Адмиралтейства; не исключено, что в это время над ними реял призрак великого Горацио Нельсона. Итак…
Эскорт (под командованием капитана второго ранга Дж. Брума, находившегося на «Коппеле») насчитывал шесть эсминцев, четыре корвета, три минных тральщика, четыре траулера противолодочной обороны, две субмарины и три спасательных судна. Последние были обычными пассажирскими судами небольшого размера, специально оборудованными для спасения экипажей торпедированных торговых судов; на них имелись врачи и оборудование для оказания первой помощи раненым.
Ближнее прикрытие (под командованием контр-адмирала Гамильтона) состояло из британских крейсеров «Лондон» и «Норфолк», американских «Тускалуза» и «Вичита» и трех эсминцев.
Дальнее или тяжелое прикрытие включало в себя британский линкор «Дюк оф Йорк» (под флагом командующего Флотом метрополии адмирала Тови), американский линкор «Вашингтон», авианосец «Викториес», крейсера «Нигерия», «Кумберленд» и четырнадцать эсминцев.
Был еще придуман фальшивый конвой, состоящий из пяти минных тральщиков и четырех угольщиков, в сопровождении крейсеров «Сириус» и «Кюрасао», пяти эсминцев и нескольких траулеров. Он должен был изображать военно-морские силы, отправившиеся в рейд к южным берегам Норвегии для отвлечения внимания противника от двух главных конвоев, тем более что передвижение основных сил флота должно было создать видимость поддержки именно этого дополнительного конвоя. Но немцы на него не клюнули, потому что попросту не заметили его в тумане.
Итак, обладая столь мощным щитом, PQ-17, казалось, был обречен на успех. А успех был необходим, как воздух: обстановка на фронтах летом сорок второго складывалась тяжелой, немцы выиграли Харьковское сражение, рвались к Сталинграду и на Кавказ. Все то добро, что взвалили на караван — 297 самолетов, 495 танков, 4246 грузовых автомашин и орудийных тягачей, более 156 000 тонн других генеральных грузов, — очень пригодилось бы нашей стране, изнемогающей в неравной борьбе с матерым врагом, который пользовался всеми ресурсами Европы.
Кто же плавал на всех этих судах, кто решился идти в столь трудный и опасный рейс к северным берегам России? Многонациональный экипаж каравана можно условно разделить на три части; первая — это добровольцы, восторженные мальчишки, салаги, многие из которых и моря-то раньше не видели, вторая — профессиональные моряки, соблазнившиеся хорошим заработком (пятьсот долларов в месяц плюс надбавка за опасность), и третья — «бичи» и уголовники. Да, да, не удивляйтесь, были и такие на английском флоте; эта традиция возникла еще во времена королевского пирата Френсиса Дрейка.
Про наших моряков Ирвинг пишет как о храбрецах, «находившихся в такой же угрожающей обстановке и тем не менее решивших во что бы то ни стало довести свои суда и груз в порт назначения».

ВЫШЕЛ НЕМЕЦ ИЗ ТУМАНА, ВЫНУЛ НОЖИК ИЗ КАРМАНА

Ожидание в Хваль-Фиорде затягивалось, моряки сатанели от скуки, тоски и неопределенности, ведь многие даже не знали, куда именно пойдет их судно. Узнали благодаря радиопередачам из Германии англичанина, продавшегося немцам, Уильяма Джойса, по кличке «Лорд Хау-Хау». Этот самозваный «лорд», похохатывая, советовал американским и английским морякам не выходить в Баренцево море, ибо они неизбежно пойдут на корм рыбам, а если и доберутся до Мурманска, то там сдохнут от голода или погибнут под бомбами доблестной немецкой авиации. И вот результат: часть команды американского парохода «Трубадур», а точнее двадцать человек, взбунтовались, как только узнали, что их судно пойдет в Россию. Они направили к капитану судна норвежцу Джорджу Сэлвисену своего представителя, нет, не с «черной меткой», а с заявой о том, что они отказываются от дальнейшей службы на «Трубадуре» и требуют отправки на родину. Начальник Рейкьявикского порта порекомендовал Сэлвисену использовать для подавления бунта свою военную команду. Что и было сделано, совсем как когда-то на нашем «Потемкине». Артиллеристы окружили моряков и загнали их в трюм. Бунтовщики просидели там под охраной пятьдесят часов и после этого капитулировали.
Шли дни, а торговые суда все еще стояли на якоре. Постоянно назначались новые сроки выхода в море, и постоянно они нарушались: то еще не все суда собрались, то не на всех судах в достаточном количестве имеются спасательные шлюпки, то еще что-то. Моряки от вынужденного безделья придумывали себе развлечения одно глупее другого: то сражались экипаж на экипаж, кидаясь картошкой, то соревновались в пабе, кто дальше плюнет.
Наши моряки оказались культурнее: на «Донбассе» дали концерт художественной самодеятельности. Пригласили всех желающих. Пришли как свои — с танкера «Азербайджан», — так и иностранные моряки и даже местные жители.

Адольф Гитлер, довольный ходом весенне-летней кампании на Восточном фронте 1942 года (выиграно Харьковское сражение, Сталинград и Кавказ скоро будут в кармане!) попросил сам у себя отпуск и получил его, правда, кратковременный. Решил провести его в своем имении в горах, но там неожиданно пошел снег. Гитлер терпеть не мог снег и вообще зиму: она напоминала ему промерзшие окопы Первой мировой войны, в которых он все время простужался, и недавний разгром под заснеженной Москвой. Поэтому он прервал свой отпуск и уехал в Берхтесгаден. Узнав, что Гитлер вышел на работу, из Берлина на всех парах примчался главнокомандующий ВМС гросс-адмирал Эрих Редер. Ему надо было срочно доложить фюреру план атаки конвоя PQ-17. Рассматривая разложенную на столе карту северных морей, Гитлер шмыгал носом (кажется, все-таки простыл, доннер веттер!) и слушал пояснения адмирала:
— Мой фюрер! По данным нашей разведки, в двадцатых числах июня из Исландии в северные порты России выйдет караван транспортных судов PQ-17 — самый крупный из всех предшествующих. Мы разработали операцию «Rösselsprung», в которой примут участие вверенные мне военно-морские силы, включая линейные корабли, а также подводные лодки и Люфтваффе…
— Вы сказали: линейные корабли. Значит ли это, что и «Тирпиц» будет задействован?
— Да.
— Вы, адмирал, уже потеряли линкор «Бисмарк», обошедшийся немецкому народу в сто восемьдесят три миллиона марок. Теперь хотите угробить последнюю из наших дорогостоящих игрушек? «Тирпиц» выйдет в море только при условии полного отсутствия риска столкнуться с превосходящими силами противника. Я имею в виду, прежде всего, авианосцы. Они должны быть обнаружены и обезврежены нашими самолетами «Юнкерс-88» до боевого соприкосновения кораблей.
— Мой фюрер! Мы сделаем все, чтобы нейтрализовать авианосцы противника. Теперь прошу вас обратить внимание сюда. — Оба склонились над картой. — Для проведения операции «Rösselsprung» мы предполагаем использовать двести шестьдесят четыре самолета, в том числе сто тридцать три бомбардировщика и пятьдесят семь торпедоносцев. В море мы уже развернули одиннадцать субмарин. Все крупные корабли надводного флота сосредоточены в норвежских водах. В Тронхейме находятся «Тирпиц», «Адмирал Хиппер», а также и 5-я и 6-я флотилии эскадренных миноносцев; в Нарвике стоят наши «карманные» линкоры «Лютцов» и «Шеер», 8-я флотилия эскадренных миноносцев и лидер эсминцев. Такая дислокация надводных сил диктуется задачей, которую им предстоит выполнить. Корабли, базирующиеся на Тронхейм, должны образовать первую боевую группу под тактическим командованием адмирала Шнивинда (он временно замещает командующего эскадрой линейных кораблей вице-адмирала Силиакса в связи с болезнью последнего); корабли, стоящие в Нарвике, входят во вторую боевую группу под командованием вице-адмирала Куммеца. Вот такая диспозиция, мой фюрер.
— В каком месте думаете атаковать конвой?
— К востоку от острова Медвежий. Вот здесь.
Долго висевшая на кончике длинного фюрерова носа капля упала, как маленькая бомба, на карту, прямо на место предполагаемой атаки. Гитлер этого не заметил, Редер сделал вид, что не заметил.
— Хорошо. Но учтите, Редер, без моего личного приказа «Тирпиц» в море не выпускать!
— Яволь, мой фюрер!

Примерно в это же время далеко от Берхтесгадена, в Хваль-Фиорде союзники тоже проводили свое совещание по конвою PQ-17. Это происходило в большом неуютном зале Христианской Ассоциации молодых людей. Чтобы скопище людей в военной форме на берегу не показалось подозрительным для немецких шпионов, неподалеку был устроен бейсбольный матч команд двух кораблей.
В недостроенном, а потому грязноватом здании ХАМЛ впервые встретились, как говорится, лицом к лицу капитаны транспортных судов с командирами крейсеров и эсминцев эскадры Гамильтона и командирами кораблей непосредственного охранения конвоя во главе с капитаном второго ранга Брумом.
Длинный зал был заполнен дымом от двухсот одновременно выкуриваемых трубок, сигар, сигарет и папирос, стоял низкий монотонный гул от разговоров. Обстановка была демократической и раскованной. Большую часть времени командиры и капитаны либо прохаживались, знакомясь между собой и разговаривая, либо сидели на скамейках. В конце зала офицеры военно-морского флота сортировали большие конверты со штампом «Вооруженные силы Его Величества», в которые были вложены секретные инструкции и коды для каждого судна.
Капитаны английских судов были одеты в темные форменные костюмы и морские фуражки и в ходе совещания старательно делали записи в своих блокнотах. Одежда американских капитанов была менее официальной: бесформенные куртки, свитеры и яркие рубашки из шотландки. После того как выступили командир конвоя коммодор Даунинг и капитан второго ранга Брум, заверивший, что его эсминцы сделают все возможное, со своего места поднялся контр-адмирал Гамильтон, командующий англо-американской крейсерской эскадрой. Первым делом он вынул изо рта трубку, потом провел пальцами по щеке, словно проверяя, чисто ли выбрит.
— Господа! — сказал он. — Я вижу, что вы уже познакомились друг с другом и завязали дружеские отношения, которые в ходе нашего плавания, надеюсь, станут более тесными, братскими. Конечно, конвой не увеселительная прогулка, но особенно вам не следует беспокоиться: вас будут сопровождать мощные силы непосредственного охранения, включая два корабля ПВО и судно, оборудованное катапультой для подъема в воздух самолета. Помимо сил непосредственного охранения под командованием капитана второго ранга Брума переход конвоя обеспечивается мощными силами ближнего прикрытия, состоящими из английских и американских крейсеров, и силами дальнего оперативного прикрытия, в которые входят линейные и другие крупные корабли. Возможно, во время перехода вы не увидите большей части этих кораблей, но они постоянно будут готовы оказать вам необходимую поддержку. Для перехвата надводных кораблей противника в соответствующих районах развернуты английские и русские подводные лодки, а английская авиация будет оказывать боевое воздействие на аэродромы противника в Норвегии. Самые большие неприятности вам могут причинить воздушные атаки немцев, поэтому очень важно не тратить понапрасну боеприпасы. Внушите своим людям, что необходимо соблюдение строгой дисциплины ведения огня. Излюбленная тактика немцев заключается в том, чтобы сначала использовать высоко кружащие над конвоем бомбардировщики «Юнкерс-88» и отвлечь внимание от идущих в атаку на низкой высоте торпедоносцев «Хейнкелей-111 и 115». Следите внимательно за торпедоносцами, но будьте осторожны, чтобы в горячке не обстрелять свои суда и корабли… — Гамильтон сделал паузу, пожевал губами, как в немом кино, очевидно, припоминая, все ли сказал, что намечал, и закончил свою речь словами: — Принимая все это во внимание, считаю, что имеются все шансы на переход конвоя практически невредимым.
Одобрительный гул волной прошелся по длинному залу.
Несколькими днями позже Гамильтон общался исключительно с военными моряками и был, естественно, более откровенен:
— Основная наша цель — провести конвой PQ-17 в Россию, однако вторая, лишь немногим менее значительная цель — обеспечить втягивание крупных кораблей противника в бой с нашим линейным флотом и крейсерскими силами прикрытия. Для увеличения шансов вовлечения немецких тяжелых кораблей в бой мы, возможно, повернем конвой на обратный курс, как только он дойдет до меридиана десять градусов восточной долготы. Мы надеемся таким образом заманить противника подальше от его баз или заставить его остаться как можно дольше в зоне патрулирования наших подводных лодок. Фактически операция по проводке конвоя должна превратиться в постановку ловушки для «Тирпица» с приманкой, состоящей из более тридцати тяжело нагруженных судов.
Гамильтон помнил высказывание Черчилля о «Тирпице»: «Уничтожение или хотя бы повреждение этого корабля стало бы выдающимся событием в современной войне на море. Не существует цели, способной сравниться с ним». Адмирал продолжал:
— «Козел» будет привязан к дереву: все будет зависеть от того, успеет ли охотник приблизиться к нему раньше, чем приблизится тигр. Успех будет зависеть также от выдержки охотника. «Тирпиц» и «Хиппер», вероятно, будут действовать в одной боевой группе, поскольку скорость у них почти одинакова. Карманные же линкоры «Шеер» и «Лютцов», очевидно, составят вторую боевую группу. Наши подводные лодки развернуты у северо-западного побережья Норвегии, а Флот метрополии до восьмого дня перехода конвоя (4 июля) останется на позиции дальнего прикрытия, откуда можно будет выслать торпедоносцы-бомбардировщики, с тем чтобы они успели прибыть к конвою, если около него внезапно появится немецкий линейный флот. Четыре крейсера сил ближнего прикрытия должны оставаться в непосредственной близости к конвою приблизительно до девятого дня его следования или даже дольше, если этого потребует обстановка. В наши намерения не входит вести свои крейсера через такие районы, в которых они оказались бы в пределах радиуса действия немецкой авиации, равно как и в зонах сосредоточения подводных лодок противника. Я считаю, что крейсера предназначены не для обеспечения противовоздушной обороны конвоя, а для защиты его в случае атаки надводными силами противника.

Это было существенным отклонением от практики предшественника Гамильтона во время проводки конвоя PQ-16. По тактическим соображениям, основные силы должны были оставаться вне видимости конвоя и севернее его в течение большей части перехода. В случае атаки немецких надводных кораблей Гамильтон намеревался действовать следующим образом: он быстро сблизится с противником на дистанцию семь-восемь миль, предварительно подняв в воздух, если это будет возможно, самолеты для корректировки огня (на его крейсерах было одиннадцать самолетов). Если ему придется иметь дело только с одним немецким кораблем, то крейсера Гамильтона атакуют его с различных направлений, в то время как эскадренные миноносцы поставят дымовые завесы или тоже атакуют противника торпедами. Если появятся два немецких корабля, то две дивизии крейсеров Гамильтона возьмут под обстрел каждая по одному из них, тоже с различных направлений. Однако, если среди кораблей противника окажется «Тирпиц»…

— Я не намерен вступать в бой с любой группой кораблей противника, если в ней окажется «Тирпиц». За «Тирпицем» следует только наблюдать с большой дистанции и пытаться заманить его в район, где возможен перехват линкора силами командующего Флотом метрополии…
Офицеры расходились по своим кораблям, оживленно обсуждая выступление Гамильтона. Не обошлось и без анекдотов.

Двадцать седьмого июня 1942 года во второй половине дня караван PQ-17 наконец двинулся в свой исторический поход, а точнее, via dolorosa*. Сияло солнце, море жизнерадостно бликовало, даже скалы, окружавшие Хваль-Фиорд, казались не такими мрачными, как обычно. Легкий ветерок едва пошевелил разноцветные вымпелы и флаги на мачтах, десятки пароходных труб коптили голубое небо. Тридцать три тяжело нагруженных транспорта и четыре танкера выстроились в длинную колонну, которая змеей тянулась к горлу фиорда. Это продолжалось несколько часов.
Открытое море встретило суда крупной волной и ветром, солнце сгинуло в тумане. Сотни глаз моряков вперились в серую мглу, пытаясь разглядеть свое будущее. Даже появившийся несколько позже эскорт боевых кораблей не прибавил экипажам транспортных судов бодрости и уверенности. Было знобко и тревожно. Моряки грелись как могли: одни подтягивались на орудийных стволах, другие танцевали на палубе фокстрот, самые мудрые пили ром.
Весь первый день караван шел со скоростью всего семь узлов, чтобы даже самые тихоходные суда не могли отстать. С кормы каждого судна на расстоянии одного кабельтова выпускались туманные буйки. Идущие в кильватер транспорты ориентировались по ним, чтобы не врезаться в передних. Были и другие предосторожности, тем не менее беды начались почти сразу по выходе в море: село на мель американское судно «Ричард Бланд». Караван равнодушно прошел мимо, держа курс на север, но удвоил осторожность: между берегом и минным полем, поставленным союзниками, было всего четыре мили. Как говорится, шаг влево, шаг вправо — жди неприятностей.
У мыса Стромнесс суда конвоя построили в широкий походный ордер — в девять кильватерных колонн, по три-четыре судна в каждой, — и они продолжали свой путь на северо-восток в направлении острова Ян-Майен.

Матрос танкера «Донбасс» Женя Лямкин, стоя у фальшборта с механиком Михаилом Тищенко, сказал:
— Интересно, сколько тут по берегам сидит немецких шпионов? Небось, сейчас все эти сволочи настраивают свои передатчики, чтобы сообщить о нашем выходе.
— Да мы сами о себе сообщаем — своими дымами и воздушными шарами.
Действительно, на некоторых судах поднимали — на высоту до 500 метров — шары воздушного ограждения на случай атаки самолетов. Получался какой-то абсурд: шары, призванные охранять пароходы от самолетов, привлекали те же самые самолеты. Но и это еще не все. Насчет дымов. Начальство то и дело отдавало взаимоисключающие приказы: увеличить скорость и поменьше дымить! Механики ворчали: «Интересно, как они себе это представляют?» На третий день плавания, когда караван попал в зону плавучих льдов, он не только потерял еще один пароход, но и уже совершенно явно обнаружил себя.
Вообще-то плавание во льдах предусматривалось в ходе подготовки к рейсу, и форштевни были специально укреплены, но льдина льдине рознь: иная так саданет в скулу или под ребра-шпангоуты, что судно вздрагивает, как живое, а моряки гадают, выдержит борт или нет. Транспорту «Эксфорду» не повезло: одна из глыб нанесла ему поистине нокаутирующий удар — нос-форштевень был свернут набок, в борту, в районе форпика образовалась дыра. Не быть счастью, да несчастье помогло: теперь «Эксфорд» мог возвращаться в Исландию. Но перед этим капитан сделал вопиющую глупость — завопил по радио открытым текстом: «Коммодору. Мой форштевень поврежден льдом. Какие будут инструкции?» Коммодор Даудинг, естественно, не ответил, ибо сам же приказал соблюдать радиомолчание. Но капитан сухогруза не унимался и еще шесть или семь раз повторил свой запрос, приводя в ужас всю эскадру. После чего потащился обратно в Хваль-Фиорд.
На четвертый день плавания, то есть тридцатого июня, боевое охранение было явлено каравану во всей его мощи — из Сейдис-Фиорда подошли еще шесть эсминцев, четыре корвета, два корабля ПВО и одна субмарина. Теперь вместе с ранее прибывшими тральщиками и траулерами PQ-17 имел самый сильный эскорт, какого не было еще ни у одного из ленд-лизовских караванов. Корабли подходили бодро и весело: патефоны через усилители изрыгали марши и джазы, военные моряки, облепившие борта, что-то орали и размахивали черными косынками и белыми панамами, приветствуя радостно оторопевших «торгашей». У всех заметно поднялось настроение. «Мы — сила!» — читалось на многих лицах.
Эсминцы и корветы заняли свои места на флангах конвоя. Траулеры ПВО расположились впереди и сзади обеих колонн боевых кораблей. Три спасательных судна разместились на траверзах и позади конвоя. Таким образом, был взят под защиту весь строй судов, растянувшийся на девять миль.
Все шло хорошо, и только самые чувствительные участники похода могли учуять где-то в тумане, за горизонтом смрадное дыхание хищника, приготовившегося к прыжку…

О ПОЛЬЗЕ РАСТИТЕЛЬНОГО МАСЛА

Еще его называют постным от слова «пост». То есть в дни поста, когда верующим запрещалось есть скоромное яство, и в частности масло сливочное (в старину говаривали: «животное»), им разрешалось кушать растительное — подсолнечное, соевое, кукурузное, хлопковое и т. д. Оно, такое масло, равно как и картошка, спасло в тяжелую годину не одну христианскую душу. Помню, с каким наслаждением я ел в послевоенной украинской деревне подсоленное подсолнечное масло с накрошенным в миску черным хлебом.
Спасло оно в том злополучном рейсе и наших моряков…

Караван, уже потерявший по небрежности своих судоводителей несколько транспортов, полз по акватории Норвежского моря, попадая из одной полосы тумана в другую. В его составе было теперь тридцать три судна и среди них два советских танкера. «Азербайджан» шел вторым в средней колонне конвоя, «Донбасс» — концевым в третьей колонне. Внимание сигнальщиков было напряжено до предела: опасались не только немцев — подводных, надводных, воздушных, но и айсбергов, больших и малых, то и дело величаво проплывавших обочь бортов кораблей.
С одним из этих плавучих исполинов и «поцеловался» английский танкер «Грей Рейнджер». Он получил пробоину в носовой части. Капитан и стармех сходили в форпик и убедились, что дырка слишком большая, чтобы прикрыть ее пластырем. Кроме того, существовала опасность, что не выдержит носовая переборка. Танкеру ничего не оставалось, как повернуть к английским берегам для ремонта. Второй танкер «Олдерсдейл», который должен был расстаться с конвоем на меридиане мыса Нордкап и вернуться на свою базу, теперь вынужден был следовать до Архангельска.
Случился и курьез: недалеко от «Азербайджана» из воды неожиданно высунулась большая черная голова с двумя здоровенными клыками. Это был хозяин северных морей — морж. Он озабоченно посмотрел на проходящие мимо, отчаянно дымящие суда, негодующе фыркнул и погрузился в волны. Матросы смеялись и обменивались немудрящими шуточками:
— В знак протеста решил утопиться!
— Да нет, побежал жаловаться на нас Нептуну!
— Не расслабляться! — рявкнул старпом. — Наблюдать за воздухом и горизонтом!
Выйдя из очередной полосы тумана, экипаж танкера «Азербайджан» увидел по корме немецкий гидросамолет типа «Каталина», который преспокойно, подобно отдыхающей чайке, покачивался на безопасном расстоянии от орудий и пулеметов танкера. Это был, конечно, разведчик. Время от времени он взлетал, делал облет каравана и снова садился: немцы уточняли местоположение и курс каравана.
Утром первого июля суда прошли острова архипелага Шпицберген, оставив к югу остров Надежды, и вот здесь конвой впервые был серьезно атакован торпедоносцами. Их было около десяти. По сигналу боевой тревоги моряки кинулись к орудиям и открыли заградительный огонь. Немцы шли на довольно большой высоте, огонь с транспортов и боевых кораблей был так силен, что атака провалилась, — немцы улетели не солоно хлебавши.
— Не радуйтесь, ребята, немцы не такой народ, чтобы оставить добычу, — проворчал капитан Изотов.
Он как в воду смотрел. Часа через четыре атака повторилась. Учтя первую ошибку, немцы атаковали на бреющем полете. Вот бы когда пригодились воздушные шары! Но их не было. Торпедоносцы скрытно приблизились к одной из колонн почти с кормы и очень низко. Успокоенные первым успехом наши моряки (да и не только они) упустили появление самолетов, а когда увидели их и открыли огонь, то было уже поздно. На «Азербайджане» видели, как от «Хейнкелей» оторвались торпеды, издали похожие на рыбок, как они нырнули в воду, вынырнули и помчались к своим целям. Несколько самолетов вспыхнули после попаданий снарядов корабельных орудий и врезались в море, но торпеды тоже нашли цель — три транспорта содрогнулись от взрывов.
Ведя огонь из носового орудия, второй штурман Федор Турчин почувствовал, как под ногами дрогнула палуба. Торпеда (а может, сразу две!) угодила в правый борт в кормовой части. Мощный взрыв заставил задрожать все судно. Загорелась надстройка. Столб растительного масла вырвался из танков, поднялся на высоту, как фонтан в Петергофе. Затем этот столб рухнул на палубу, и пена растительного масла… сбила огонь! Можно сказать, танкеру повезло. Наверное, у всех — от капитана до матроса — в это мгновение мелькнула мысль: «Какое счастье, что мы везем не бензин!»
Оказалось, однако, что это была лишь разведка боем. Часа через два немцы ринулись в новую атаку. Наблюдающий красно-флотец Василий Морозов крикнул: «Воздух! Самолеты по корме справа!»
На горизонте на бреющем полете шли на караван, словно на параде, строем фронта пятнадцать–двадцать торпедоносцев. Погода была штилевая, солнечная. Блеснули на солнце торпеды, плюхнулись в воду, — и с ревом пронеслись над судами разгруженные «Хе-115», а через секунду-другую загремели взрывы. Пароходы в огне взрывов переламывались и уходили под воду. Другие обволакивались дымом пожаров. Но со всех судов каравана и кораблей охранения устремлялись навстречу стервятникам трассы пулеметного и пушечного огня. (Стрелять вдогонку, учили опытные люди, бесполезно.) Несколько самолетов рухнули в воду, из некоторых выпрыгивали летчики на парашютах, и моряки видели, как немецкий гидросамолет подбирает их с воды. Операция, видать, была отработана, потому что делалось все быстро.
Но наблюдать за боем особенно было некогда: у каждого была своя задача. Непрерывно гремели трехдюймовка Федора Турчина на баке и пушка Михаила Ельца на корме. Стучали «эрликоны» и «браунинги». Со звоном сыпались на палубу гильзы.
Любой самолет, находящийся в воздухе, сам по себе снаряд огромной разрушительной силы. А когда это боевой самолет — пикирующий бомбардировщик или торпедоносец, — снабженный, кроме своего смертоносного груза, пушками и пулеметами, когда он, ежесекундно увеличиваясь в размерах, с жутким ревом двух моторов мчит на тебя, стоящего на шаткой палубе, у допотопной пушчонки или зенитного автомата, тогда это поединок Давида и Голиафа, причем, вопреки библейской легенде, чаще побеждает последний.
Бомбардировщики «Юнкерсы» и торпедоносцы «Хейнкели» атакуют по-разному. Вот идут на приличной высоте строем «Ю-88» с их характерным изломом крыльев, как у чайки; приблизившись к цели, они выходят из строя, один за другим падают на левое крыло, делают разворот и почти вертикально, подобно коршунам, пикируют на суда. Сбрасывают на них бомбы, одновременно поливая пулями, и, облегченные, выходят из пике. «Хе-115» тоже входят в пике, но не крутое, а отлогое, летят к своей цели параллельно к морю, стараясь как можно больше снизиться, чтобы точнее выпустить торпеды. Порой они проносятся всего в нескольких метрах от поверхности воды. Один матрос с транспорта рассказывал: «После взрыва меня подбросило взрывной волной в воздух, а когда я падал, то увидел под собой пролетающие немецкие самолеты!» Думаю, особого преувеличения здесь нет.
А между тем на «Азербайджане» в огромную пробоину от торпеды уже хлынула вода, судно кренилось и погружалось. Как потом выяснилось, площадь пробоины составляла десятки квадратных метров! Двигатели после взрыва остановились, танкер медленно вращался в водовороте взрывов, не двигаясь вперед.
На вахте в машинном отделении в это время были второй механик Слаута и моторист Маренков. Когда громыхнуло, им в первое мгновение показалось, что теплоход налетел на рифы или столкнулся с айсбергом. Слауту отбросило от поста управления. Сверху, с люков, полетели стекла, потекла какая-то липкая жидкость, посыпались гайки, болты, прочие железяки. Остановились все вспомогательные механизмы, застопорился главный двигатель. Сделалось темно и тихо.
— Ты жив, Маренков? — крикнул Диомид Петрович.
— Жив покуда, — ответил Николай. — Что делать будем?
— Для начала посмотрим, нет ли течи.
Включили фонарик, осмотрелись. Воды нигде не было, даже в льялах она стояла на обычном уровне. Потом подошли к вспомогательному механизму проверить, не попали ли посторонние предметы в дизель-динамо? Вроде бы нет. Моторист провернул сверху специальным ключом. Дизель вращался нормально. Поставил на пуск, крутанул. Механизм заработал! Появился свет. И не только в машинном отделении — по всему судну. Так, полдела сделано. Теперь главный двигатель. Что с ним? Ага, понятно: заклинило поршни в цилиндрах. Ну, это поправимо…
Где-то через полчаса Слаута и Маренков устранили все неисправности и запустили главный двигатель, что позволило танкеру дать ход. Другие «духи» тоже не сидели без дела: четвертый механик Сеня Васильев и донкерман Иван Черноусов перекачивали часть груза в свободный второй танк и таким образом устраняли крен.
Немцы облётывали судно, но почему-то больше его не трогали, очевидно, решили, что тратить на «Азербайджан» дорогие торпеды нет смысла — сам утонет! И ошиблись.
В наушниках, которые Федя носил как командир орудия, раздалась команда капитана:
— Второму помощнику определить повреждение танков и принять меры к выравниванию крена.
Он передал наушники заряжающему, матросу Николаю Ошанину.
— Командуй, Коля, желаю успеха!
Турчин сделал замеры в танках и доложил капитану, что повреждены танки пятнадцатый и тринадцатый с левого борта и четырнадцатый, шестнадцатый, восемнадцатый — с правого. Повреждена также переборка, отделяющая машинное отделение от дизельного бункера. Дела были скверные, но капитан Изотов понял, что поправимые. Пока помощник докладывал, к борту подошел английский миноносец. Его командир крикнул в «матюгальник», чтобы капитан высадил команду на корабль, а он уничтожит танкер. Владимир Николаевич ответил ему:
— Спасибо за выручку, но судно мы не покинем!
Судно оживало и готовилось выполнять свои функции.
А на верхней палубе, не зная о том, кое-кто уже садился в шлюпки. Бот номер два спустили удачно. Буфетчица Анастасия Илларионовна Смыка устроилась там с огромными узлами, занявшими полшлюпки. Старушке (ей было далеко за пятьдесят) никак не хотелось расставаться с добром, нажитым за годы плавания на морях. У бота номер три образовалась толкучка. Дело в том, что к нему подошли моряки с бота номер четыре, у которого шлюпбалка была перебита пулями крупнокалиберного пулемета, и бот сорвался в море.
Командовал спуском сухопутный лейтенант — политрук Райтер. Можно себе представить, как это он делал, не отличая оттяжки от ходового конца. Зато голос у него был зычный и, что называется, командный. В бот пыталась сесть уборщица Устинья Андреевна Варич, тоже почтенного возраста (почему-то пожилые особенно цепляются за жизнь). Райтер рявкнул: «Куда, старая, прешься, пусть спасаются молодые!» Но кто-то прокричал: «Воздух!» — и тут же капитан скомандовал:
— Отставить шлюпки, всем на борт!
Моряки побежали к орудиям и пулеметам — встретить несущийся на танкер торпедоносец. Дружно загремели все имевшиеся на борту огневые средства — и немец, не сбросив торпед, трусливо свернул с курса.
Изотов приказал доложить о потерях. Оказалось, что лейтенанта Михаила Ельца сбросила за борт взрывная волна, не досчитались и матросов — Саши Костерина и Ильи Сабанеева. По инструкции, капитан не имел права в такой ситуации заниматься поисками тех, кто оказывался за бортом. Правда, у них был шанс, что их подберут следующие в конце каравана спасательные пароходы, они вылавливали моряков, не останавливаясь, дрифтерными сетями.
Так оно и случилось: всех троих подобрали англичане и несколько позже передали на «Азербайджан». А растительное масло еще раз помогло морякам — не только с советского танкера, но и с соседних судов: людей, оказавшихся за бортом, хорошо держала на себе вода, покрытая толстой пленкой масла.

Про то, как «Азербайджан» принял бой, много рассказывали и участники, и свидетели. Один из последних — английский моряк с корабля сопровождения «Лорд Остин» Пол Лунд. Его книга воспоминаний «PQ-17 — дорога в ад» интересна, но грешит неточностями. Вот что он писал о нашем танкере:
«Следующая торпеда прошла менее чем в двадцати футах за кормой «Олдерсдейла» и попала в русский танкер «Азербайджан». Попадание пришлось в танк, расположенный прямо перед машинным отделением. Пробоина оказалась очень большой. Танкер круто повернул вправо, и лишь с большим трудом удалось избежать столкновения с «Эмрайр Тайдом». «Азербайджан» прошел вплотную за кормой у него. Из пробоины бил фонтан нефти, за танкером волочился огромный косматый хвост черного дыма. Пулеметчик на мостике эскортного миноносца «Ледбюри» успел дать лишь одну короткую очередь по этому торпедоносцу, однако она попала точно в цель.
Пылающий «Азербайджан» быстро отставал от конвоя, но англичане с изумлением увидели, как одна из женщин бросилась к пулемету и тоже открыла огонь по торпедоносцу. Самолет вскоре упал в воду».

Этот самый Пол, видать, очень любил женский пол. Особенно неравнодушен к русским бабам. Дальше он писал:
…«Сначала нам казалось, что «Азербайджан» исчез навсегда в своем погребальном костре. Но потом с мостика эскортного миноносца «Ледбюри» раздался крик: «Господи Иисусе! Бабы потушили пожар!»
Женский экипаж действительно проявил огромную изобретательность, хотя часть матросов-мужчин оказалась не столь стойкой. Четыре моряка вместе с комиссаром поспешно покинули танкер на спасательной шлюпке и были подобраны «Замалеком». Наблюдатели «Олдерсдейла» видели, как погибли еще несколько человек, когда торопливо спускаемые шлюпки падали в море. Одну шлюпку «Азербайджан» перевернул сам, и моряки посыпались в море. «Заафаран» подобрал нескольких русских, которые, вероятно, были выброшены за борт взрывом. Один из них получил тяжелое ранение в ногу. Несколько моряков «Азербайджана» забрались в шлюпку и начали грести прочь от судна, когда неожиданно пулеметная очередь вспорола воду рядом с ними. Стреляла женщина. Другая женщина в мегафон крикнула им что-то и замахала рукой, приказывая вернуться. Гребцы остановились, однако новая пулеметная очередь поторопила их. Они вернулись на борт, чтобы помочь женщинам тушить пожар.
Основную часть груза «Азербайджана» составляло негорючее льняное масло. Именно масло сейчас било в небо фонтаном. Так с помощью «добровольцев» капитан танкера сумел спасти свое судно. Спустя некоторое время замыкающие суда конвоя с огромным изумлением увидели, что «Азербайджан» оторвался от высоченного столба дыма и снова двигается.
Нам, русским мужчинам, конечно, очень лестно, что англичанин так высоко ценит наших женщин. Но в своем экстазе он допускает неточности. Во-первых, при чтении книги Пола Лунда возникает ощущение, что женщины танкера составляли чуть ли не половину экипажа. Однако, согласно судовой роли «Азербайджана», их было всего три — буфетчица и две уборщицы — пожилые женщины. Почему англичане им приписали боевые подвиги — не знаю. Конечно, русская баба и коня на ходу остановит, и в горящую избу войдет, но с какого конца стреляет орудие или пулемет ей невдомек.
Вообще историки с их маниакальным стремлением переписывать друг друга часто повторяют глупость, сказанную кем-то впервые. Поэтому о мнимом преобладании женщин среди моряков «Азербайджана» пишут все, кроме тех, кто сам плавал на этом танкере.
Вот еще один рассказ-версия о том бое, принадлежащий иностранцу.
«Даже после того как самолеты противника скрылись, носовое орудие на танкере «Азербайджан» продолжало вести по ним огонь. Получив попадание торпедой, оставшийся на плаву танкер медленно отставал от конвоя вместе с «Нэйварино» и «Уильямом Хупером». Поверхность моря вокруг них была усеяна спасательными шлюпками, надувными плотиками и плавающими моряками. Артиллерийские расчеты и «Уильяма Хупера», и танкера «Азербайджан» были или сметены с палубы взрывной волной, или попрыгали в воду. На «Нэйварино» от взрыва не пострадала только одна спасательная шлюпка. На спасательных судах «Замалек», «Заафаран» и «Рэтлин» тотчас же раздался сигнал «по местам стоять для спасательных работ», и все они устремились к поврежденным судам, готовя спасательные баркасы к спуску.
Офицеры с мостика «Заафарана» видели, как русский танкер скрылся в облаке черного дыма. Спасательный баркас под командованием помощника командира «Заафарана» направился к танкеру по воде, покрытой толстым слоем масла, которое, как полагали, в любой момент могло загореться. Однако вскоре нос танкера выполз из дыма, и оказалось, что танкер совсем и не думает тонуть: он перевозил льняное масло, а не бензин. Тяжелое орудие в носовой части танкера, укомплектованное исключительно женщинами, продолжало вести огонь в направлении давно уже скрывшихся немецких самолетов.
В это время с другого борта к русскому танкеру подошел спущенный с «Замалека» баркас под командованием помощника капитана Леннарда. На свой вопрос капитану советского танкера, намерен ли он вместе с экипажем покинуть судно, Леннард получил раздраженный ответ: «В помощи не нуждаемся. Отойдите от судна!» В первой решительной атаке немецкой авиацией было торпедировано три судна, однако вскоре, ко всеобщему удивлению, русский танкер «Азербайджан» просигналил командиру конвоя: «Докладывает номер пятьдесят второй: занимаю свое место в ордере». Матросы машинного отделения танкера успешно справились с повреждением, и через какие-нибудь полчаса отважное судно могло идти с прежней скоростью вместе с конвоем.
Американский «Уильям Хупер» и английский «Нэйварино», даже через час после атаки сохранившие плавучесть, пришлось оставить. Командир конвоя капитан второго ранга Брум приказал тральщикам «Бритомарт» и «Хэлсион» затопить поврежденные суда артиллерийским огнем. «Бритомарт» израсходовал на них двадцать 100-мм полубронебойных снарядов. Но даже после этого оба поврежденных судна еще долго оставались на плаву».

Вспоминает второй помощник капитана на «Азербайджане» Федор Турчин:
«Мы потихоньку чапали, приотстав от других, и вдруг увидели невероятное: конвой стал расходиться, рассеиваться. Покинув беззащитные суда, охрана преспокойно удалялась на запад! Проходя мимо нас, крейсер англичан передал: «Конвоя более не существует, капитанам действовать самостоятельно. Для сведения: из фиорда вышла эскадра противника во главе с линкором «Тирпиц».
— Вот те на! — воскликнул капитан Изотов. — Подвели нас паршивцы под монастырь, а сами дали деру!
После чего дал команду идти точно на север. А в это время началось избиение оставленных охраной судов. Торпедоносцы и бомбардировщики работали как на учебных полигонах. Нас не трогали: очень уж был у нас жалкий вид, что ли. А мы шли себе точно на север и к вечеру подошли к кромке льдов у островов Новой Земли. Тут нас обогнал английский корабль ПВО и сообщил, что «русский моряк торпедировал «Тирпица». Вот было радости! Англичанин предложил нам следовать за ним форсированным ходом, но мы не могли идти более шести узлов. Оставляя по корме широкую масляную дорогу, мы шли вдоль кромки ледяного поля, по этой дороге нас и сыскал немец. Стал бомбить нас с большой высоты — спускаться ниже мы не давали ему мощным огнем. Мы видели, как отрываются от черного брюха самолета 250-килограммовые бомбы и, покачиваясь, летят нам навстречу. Капитан, маневрируя, уходил из-под удара. Разгрузившись, самолет улетал, потом снова прилетал и начинал бомбить. Очень уж ему хотелось утопить нас и представить фотографию: геббельсовская пропаганда-то давно уже нас похоронила, а мы, знай себе, идем и идем!
О том, что мы «потоплены», кто-то поспешил сообщить и в пароходство. Позже мы узнали: наши семьи вызвали в кадры, сказали, что отныне деньги по доверенности получать они не будут. А танкер в это время зашел в маленькую бухточку на северной оконечности Новой Земли. Там была радиостанция и трое радистов. Капитан через их радиостанцию дал шифровку во Владивосток, что мы живы. В пароходстве наши «специалисты» ее расшифровать не смогли, отправили радиограмму в Москву. Оттуда наконец им сказали, что жив, жив «Азербайджан»!
Но немецкие радисты уже перехватили нашу шифровку. В отличие от дальневосточников они моментально ее расшифровали и узнали, что проклятый неподдающийся танкер все еще на плаву, стоит там-то и послали подводную лодку. Но когда немцы подошли к проливу, мы уже были далеко. От злости они расстреляли радиостанцию, только радисты ушли вглубь острова, там у них была на этот случай другая радиостанция. Нет, определенно не везло немцам с нами…»

Рассказывает капитан танкера «Азербайджан» Владимир Изотов:
«В конвое с самого начала не было порядка. Когда появились самолеты, нас не предупредили. Я считал, что самолеты английские, а это оказался противник, и мы узнали об этом, когда левый фланг конвоя был атакован. Утром третьего июля конвой находился в это время на сто двадцать миль западнее острова Медвежий. Курс проходил севернее острова. Ночью шли, отстреливаясь от самолетов. В 2 часа 50 минут в одно из судов попала бомба, транспорт вышел из колонны и развернулся поперек курса.
Когда мы проходили мимо, видели, что разбито левое крыло мостика. Ни пожара, ни крена не заметили. Команда уже сходила с судна, садилась в шлюпки.
Конвой продолжал двигаться своим курсом. В 15 часов 40 минут впервые за все время перехода командование объявило общую тревогу. У нас на танкере и на других судах прислуга заняла места у пулеметов и пушек.
Примерно через час появилось шесть двухмоторных торпедоносцев, с высоты 30–40 метров они пытались атаковать конвой справа. Со всех кораблей открыли сильный огонь и отогнали противника.
Через два часа мы снова заметили на горизонте самолеты. Снова торпедоносцы. Я насчитал двадцать две штуки. Возможно, их было больше. Они летели группами по три — пять и очень низко, над самой водой. Стрелять в них было нельзя — снаряды могли задеть свои суда.
Самолеты сбросили торпеды и ушли неповрежденными. Однако и торпеды прошли мимо, только одна попала в судно. Оно сразу накренилось, но пожара не было.
Следующая волна самолетов атаковала мой «Азербайджан» и идущий слева английский танкер. Торпеды прошли близко от борта.
Наконец, 18 часов 20 минут... Торпеда с самолета угодила в нас, в корму. Сильный взрыв потряс судно, все загрохотало вокруг. Взметнулся столб огня выше мачты. Судно осело кормой и стало крениться на правый борт. Через несколько минут перекачкой груза удалось выровнять крен.
Одна машина от взрыва остановилась, и, предполагая худшее, я приказал спустить шлюпки. Однако машину удалось исправить, шлюпки подняли на тали.
Когда дым разошелся и прояснилось, я увидел, что бот номер четыре был спущен неправильно, а потому затонул.
Одни моряки оказались в воде и держались за борт шлюпки, другие висели на талях. Двух вытащил из воды старпом Демидов, а остальные пересели на плотик и были подобраны английским спасателем. В 18 часов 45 минут, то есть через двадцать пять минут после торпедирования, проверив руль и телеграф, дали полный ход и легли курсом вслед уходящему каравану.
Когда осмотрелись на судне, выяснили, что торпеда попала в нефтяные отсеки 15–16 и разорвала соседние танки с грузом льняного масла. Загоревшаяся в момент взрыва нефть покрылась маслом и потухла. Кормовая часть палубы вздулась. Из пробитых бортов вытекало топливо и масло... Да, забыл сказать, к нам подошел спасатель и предложил снять экипаж. Я им сообщил, что остаемся на борту и пойдем дальше.
Четвертого июля в 20 часов 30 минут военные конвойные суда увеличили скорость и стали расходиться вправо и влево. Я пытался узнать причину, но безуспешно. Вызывал прожектором танкер «Донбасс», но он не ответил. Судя по курсам и скоростям кораблей, конвою дали распоряжение расходиться веерообразно и следовать на предельной скорости. В 21 час 30 минут меня обогнал эсминец.
Он спросил о скорости «Азербайджана». Я передал лампой по Морзе: «Пожалуйста, охраняйте меня, пока не соединимся с конвоем». Ответ получил такой: «Конвой не будет вновь формироваться, очень сожалею, спасайтесь самостоятельно, советую держать на север, как позволит лед. Всего вам хорошего». И ушел. Мы остались одни, если не считать вражеских самолетов. Около 23 часов нас с правого борта атаковал торпедоносец. Орудийным огнем мы его отогнали. Большинство судов конвоя уже скрылось из видимости.
Ночью вошли в туман. Когда туман рассеялся, по носу на горизонте показалась кромка льда. Далеко впереди были видны дымы двух судов. До утра следовали вдоль ледяной кромки. По радио слышали сообщения многих судов, что их атаковали и торпедировали самолеты и подводные лодки.
Я решил войти в лед. Там еще держался туман и было безопаснее. Взял курс на северную часть Новой Земли.
Нас догнали суда ПВО, два корвета и спасательное. Они прошли близко по правому борту. Корабль ПВО просигналил: «В море находится неприятельская эскадра, в ее составе линкор «Тирпиц», эскадра идет от мыса Нордкап курсом 45°».
Но сопровождавшая нас английская эскадра была далеко не слабой и могла бы защитить транспорты.
Вечером нас обогнал американский пароход. Несколько раз появлялись неприятельские самолеты. Были слышны взрывы и орудийная стрельба. А утром огнем из пушек и пулеметов отогнали вражеский самолет, который шел прямо на нас. В 15 часов открылись берега Новой Земли.
На следующий день в шесть часов утра вошли в Русскую гавань и стали на якорь».

«Донбассу» в этом рейсе повезло больше, чем «Азербайджану»: вышел из боев четвертого–шестого июля целехоньким, судьба хранила его для новых испытаний.

ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ

Утром четвертого июля на всех американских судах спустили флаги.
— Что это? — удивились остальные моряки каравана. — Ковбои сдаются без боя?
И тут же, словно отвечая им, американцы снова подняли флаги, но уже не те, что были раньше — старые, потрепанные морскими ветрами, обесцвеченные солеными брызгами, а новые, большие полотнища с ярко-красными полосами и белыми звездами в синем квадрате. «Так ведь у них сегодня праздник! — вспомнил кто-то. — Четвертое июля — День независимости США!»
— Думали: будет гульба, а вышла, бля, пальба…
Караван в это время уже находился между островами Медвежьим и Надежды. С флагмана конвоя поступил сигнал «Зет», что означало: «Артиллерийскую команду держать у орудий, ожидается налет авиации!» Только сыграли боевую тревогу и приготовились к отражению атаки немецких самолетов, поступил второй сигнал: «По курсу следования конвоя обнаружены подводные лодки противника!»    
— Час от часу не легче! — сказал капитан «Донбасса». — Предстоит жаркий денек.
Первым, кто получил «подарок» от фашистюг, также явившихся на праздник, был большой американский транспорт «Кристофер Ньюпорт». Произошло это так. Вынырнувший из облаков «Хейнкель» атаковал вообще-то корабль ПВО «Паломарес», тот удачно увернулся от торпеды, но она в этом скопище судов нашла себе другую цель — «Ньюпорт». Удар пришелся в район машинного отделения; раздался взрыв, машина встала, пароход покатился в сторону, прорезая строй, и едва не столкнулся с «Эмпайр Тайд». К горящему транспорту подошли «Замалек» и «Заафаран» и стали снимать с него команду. (Эти два судна раньше принадлежали египтянам и потому носили столь пышные восточные имена — «Дворец королей» и «Дворец королев».) Чтобы груз «Ньюпорта» не достался врагу, его потопили свои; получив торпеду в борт, он нехотя, в течение двадцати минут погружался в воду…
А погодка была в тот день как по заказу. Летная. Первыми появились самолеты-торпедоносцы. Их было штук пятьдесят — целая воздушная армада.
Третий штурман танкера «Донбасс», он же командир кормового орудия Михаил Кравец и боевой расчет — матросы Бутенко, Горлачев, Гохокидзе, токарь Колпаков, кок Камнев и ремонтный механик Тищенко — быстро взяли на прицел головной самолет и уже вторым выстрелом подбили его, и тот, не успев выпустить торпеды, упал в воду недалеко от судна. Второй торпедоносец попал под огонь крупнокалиберного пулемета моториста Хачко и тоже накрылся. Два самолета подряд, вот это был успех! Ребята вопили от радости!
Наблюдавшие эту картину со своих судов иностранные моряки тоже ликовали.
Однако атака продолжалась. Капитан маневрировал судном, уклоняясь от смертоносных сигар, сначала летевших с неба, а потом мчавшихся по воде к танкеру. Вот очередная несется к пароходу. Уклоняться поздно, и командир орудия Кравец, мгновенно, за доли секунды оценив ситуацию, посылает свой снаряд в воду, навстречу торпеде. Он не попал, но от всплеска торпеда изменила свое направление и прошла мимо судна.
Во время передышки капитан позвонил на корму орудийному расчету по телефону:
— Спасибо, орлы, за работу!

Вечером четвертого июля Британское Адмиралтейство отправило адмиралам Тови и Гамильтону, находящимся в море, три радиограммы, которые стали тремя торпедами, выпущенными одна за другой по своим, по каравану PQ-17. Вот они, эти радиограммы-торпеды:
«4.07. 21.11. Секретно. Крейсерам на полной скорости отойти на запад».
«4.07. 21.23. Секретно. Срочно. Ввиду угрозы надводных кораблей конвою рассеяться и следовать в русские порты».
«4.07. 21.36. Секретно. Весьма срочно. Согласно моей РДО 21.23 от 4-го конвою рассредоточиться».

Этому предшествовало следующее. Четвертого июля, примерно в 20.30 первый морской лорд адмиралтейства Паунд, сопровождаемый адъютантами и помощниками, спустился в «Цитадель» — прозвище подземного бетонного укрытия, в котором располагался оперативный разведывательный центр флота.
Шестидесятилетний Паунд, как и положено английскому аристократу, имел длинное и пышное имя — Дадли Альфред Пикмен Роджерс. По образованию торпедный офицер, участник Первой мировой войны, по ее окончании командовал крейсером «Рипалс». В тридцатые годы сделал отличную карьеру: 2-й морской лорд, рыцарь (то есть сэр), командующий Средиземноморским флотом. В 1939 году назначен 1-м морским лордом, то есть фактически главнокомандующим британским ВМФ. У него широкие черные брови, под которыми спрятались маленькие серо-голубые глаза, резкие носогубные складки и выдающийся подбородок, увенчанный ямкой, что, как утверждают многие, является признаком решительности и упрямства.
Вместе с заместителем начальника центра капитаном 1 ранга Клейтоном адмирал Паунд зашел в кабинет майора административной службы Дэннинга, ведавшего разведкой действий немецких надводных кораблей. В этот кабинет поступали самые различные разведывательные данные о движении всех немецких надводных кораблей. Находившиеся там офицеры вскочили со своих мест. Нетерпеливым движением руки усадив их, сэр Дадли обратился к Дэннингу:
— Скажите, майор, вышел ли из Альтен-фиорда линкор «Тирпиц»?
— Нет, сэр. Если бы «Тирпиц» вышел оттуда, мне это тотчас стало бы известно.
— Откуда такая уверенность?
— У меня в Норвегии надежные разведывательные источники.
— Значит, линкор все там же стоит на якоре?
— Позвольте уточнить, сэр. Мне доносят не о том, что он стоит или не стоит на якоре, а только о выходе его в море.
Заметив, что ответ не понравился адмиралу, майор торопливо добавил: — Нет никаких признаков того, что линкор «Тирпиц» готовится к выходу в море в течение ближайших нескольких часов.
— А потом?
Пожатие плечами. Как говорится, no answer.
Первый морской лорд с полминуты пожирал свирепым взглядом вытянувшегося в струнку и опустившего глаза офицера, потом резко повернулся и вышел, увлекая за собой свою свиту. Выйдя в коридор, он сказал Клейтону:
— Немцы наверняка или уже выслали в море эскадру кораблей во главе с «Тирпицем», или вот-вот сделают это. Мы не можем рисковать флотом метрополии. Надо отзывать крейсера из охранения PQ-17.
Сэр Дадли поднялся в свой кабинет, уселся за стол, откинулся на спинку кожаного кресла и, закрыв глаза, принялся барабанить пальцами по столешнице какой-то мотивчик. Возможно, это был «Правь, Британия, морями». Клейтон стоял перед ним в позе вопросительного знака. Наконец Паунд открыл глаза и сказал:
— Пишите.
И продиктовал первую из вышеприведенных радиограмм, решивших судьбу каравана PQ-17.
Рассказывая об этом позже друзьям, каперанг Клейтон добавил:
— Хотел я ему сказать: «Don’t do it, Doudley!» («Не делай этого, Дадли!»), но, сами понимаете, не хватило духу.
Так и прозвали адмирала Паунда на английском флоте: «Don’t do it, Doudley!»
Конечно, он принял ошибочное решение, которое осудили как соотечественники, так и иностранцы, как современники, так и потомки. Теперь позвольте пару слов без протокола: попробую его оправдать, хотя бы частично.
Причины, по которым первый морской лорд отдал роковой приказ, были довольно весомые. В середине 1942 года Англия, воевавшая с Германией уже почти два года, испытывала серьезнейшие трудности с боевой техникой, топливом и продовольствием. В Атлантике хозяйничали немецкие подводные лодки. В Северной Африке, в Египте британская армия отступала, двадцатого июня капитулировала крепость Тобрук, готовились к сдаче Александрия и Каир. Не лучшим образом складывались для Англии дела и на Тихом океане: десятого декабря 1941 года японскими самолетами недалеко от Сингапура почти одновременно были потоплены английские линейные корабли «Рипалс» и «Принц Уэльский», после чего японская армия захватила значительную часть британских колоний, в том числе Бирму, Малайю и Северный Борнео. Кроме того, пали две важнейшие английские военно-морские базы — Сингапур и Гонконг.
К началу войны Англия имела в своем составе пятнадцать линкоров и семь авианосцев. Но к середине 1942 года четыре линкора и два авианосца были уже потоплены. Оставшихся явно не хватало для ведения решительных боевых действий на гигантских пространствах Арктики и Атлантики, в Средиземном море, в Тихом и Индийском океанах.
Вот почему Паунд отказался направить Флот метрополии, защищавший Британские острова, в Баренцево море, за тысячи миль от родных берегов. Что будет с ним, если туда подоспеют тяжелые немецкие корабли во главе с самым мощным в мире линкором «Тирпицем»? И ради чего должен отдать свои лучшие корабли Паунд на заклание немцам? Чтобы провести в СССР с возможно меньшими потерями конвой, каких до него прошло уже шестнадцать, и столько же, даст Бог, пройдет еще? Конечно, рассуждал Паунд, грузы, перевозимые судами PQ-17, имеют большое значение для сражающейся Красной армии, но не настолько, чтобы ввергать ради них Флот метрополии в опасную авантюру.
Люди, лично знавшие Паунда, утверждают, что он был из породы людей, которые перед тем, как отрезать, семь раз отмерят. Нет сомнения в том, что, придя к мысли распустить конвой, Паунд хорошо взвесил все «за» и «против» и выбрал лучший (для своей страны, of course!) вариант. Мог ли в эти минуты осторожный Паунд предвидеть, что выход «Тирпицу» разрешат лишь на следующий день, пятого июля? Конечно, нет. Дадли Паунд виноват лишь в том, что не был пророком или ясновидящим, ему, как мы видели, остро не хватало надежной информации о месте пребывания «Тирпица».
Что же касается хлесткого определения «лодырь и трус», которым нарек Дадли Паунда советский писатель Валентин Пикуль, могу сказать одно: это необъективный подход! Вот что напишет о Паунде в своих мемуарах великий Уинстон Черчилль: «В период моего прежнего пребывания в Адмиралтействе я немного знал его. Я ценил и уважал большие профессиональные и личные качества адмирала Паунда. Когда война со всеми ее успехами и неудачами наносила нам тяжелые удары, мы стали еще более верными товарищами и друзьями. И когда, спустя четыре года, он умер как раз во время победы над Италией, я горько оплакивал эту утрату для флота и страны».
Позже на одном из дипломатических приемов в Лондоне советский посол в Великобритании И. М. Майский в разговоре с первым морским лордом о печальной судьбе каравана PQ-17 не без намека заметит:
— Никто не отрицает больших заслуг британского флота в этой войне, но даже английские адмиралы не безгрешны.
На это Паунд, которого уже, как говорится, достали подобными высказываниями, раздраженно ответит:
— Завтра же я буду просить премьера, чтобы он назначил вас вместо меня командовать британским флотом!
Майский торопливо скажет, что не претендует на столь высокую честь.
Воистину прав Шота Руставели: каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны!
Гроза морей линкор «Тирпиц» со своей свитой из двух крейсеров и восьми эсминцев все-таки вышел из Альтен-Фиорда, но уже после приказа Паунда о рассеивании каравана, то есть пятого июля. Как только было получено разрешение Гитлера на использование его дорогостоящей игрушки, так мощная немецкая эскадра вышла в море. Пройдя тридцать миль в северном направлении, повернула на восток. На этом все и кончилось. Напуганный субмаринами — советской «К-21» и британской «Трезубец» — линкор вернулся на родную базу и больше уже не рыпался.

Получив приказ лорда Паунда, командир конвоя коммодор Джон Даудинг поднял на нок-рее своего судна «Ривер Афтон» красный треугольный флаг с белым крестом — сигнал номер восемь. По своду сигналов это означало: «Рассредоточиться веерообразно и поодиночке полным ходом следовать к месту назначения». Каждое судно должно было лечь на свой курс, согласно заранее разработанной схеме. Но суда медлили: каждое, казалось, ждало, когда движение в сторону начнет кто-нибудь другой. Что ожидало их впереди?
А впереди были сплошные неприятности.
Как же встретили приказ Адмиралтейства на крейсере «Лондон», на котором держал свой флаг командующий крейсерской эскадрой контр-адмирал Гамильтон, и на эсминце «Кеппел», на котором находился командир ближнего эскорта капитан второго ранга Брум?
Этот последний был настоящим морским волком, правда, беззубым: в свои сорок лет он уже носил вставную челюсть. На корабле он ходил как дома, запросто: без фуражки и мундира, предпочитая толстый свитер с отвисшим воротом. Как моряк был высокопрофессионален, в частности, провел уже много конвоев, как человек — решителен, справедлив и демократичен. Команда его любила. Но сейчас экипаж не узнавал своего командира: он был явно растерян. Дело в том, что ему предстояло принять самое неприятное во всей его служебной карьере решение. Гамильтон, получив приказ, не раздумывая, повернул оглобли на запад, а как поступать кораблям охранения, находящимся под его, Брума, командованием? В конце концов, под нажимом Гамильтона было принято тяжелое и спорное решение, его передали по радио всем кораблям охранения с «Кеппела»: «Все суда конвоя рассредоточиваются и следуют в русские порты. Кораблям охранения, за исключением эсминцев, следовать поодиночке в Архангельск. Эсминцам присоединиться к «Кеппелу».
В 22.30 Брум со своим отрядом лег на курс в направлении отходящих крейсеров. Чуть позже эсминцы Брума заняли свои места на кормовых курсовых углах флагманского корабля Гамильтона, шедшего теперь почти точно на запад. Крейсера и эсминцы проходили мимо торговых судов, на палубах которого толпились ошеломленные, ничего не понимающие моряки, коммодор Даудинг от их имени передал на уходящий «Кеппел» пожелание с подковыркой: «Большое спасибо. До свидания. Желаем боевых успехов!» Брум передал ответ для всех оставляемых им судов: «Извините, что приходится покидать вас в такой обстановке. Желаю удачи. Впереди, кажется, кровавое дельце».
«Кровавое дельце» действительно предстояло, но не удравшим, а оставшимся. С караваном остались только вспомогательные и спасательные суда.
PQ-17 лишился своей последней защиты. Получился, как невесело шутили моряки, день независимости каравана от его охранения.
Как только немцы это поняли, принялись за уничтожение каравана. Действовали спокойно и методично, как на учениях. Линкор «Тирпиц» и другие надводные корабли из его свиты даже и не понадобились: хватало подводных и воздушных. Они расстреливали, бомбили и торпедировали плохо вооруженные пароходы, одних калеча, других пуская на дно. Кроме «Азербайджана» были торпедированы «Уильям Хупер» и «Нэйварино». Экипажи вели себя по-разному: одни сражались до последнего снаряда, другие же при первых попаданиях в их судно, садились в шлюпки, не забыв надеть галстуки и упаковать чемоданы.
Корабли эскорта так стремительно удирали на запад, что один из них забыл свой самолет-корректировщик «Валрос», катапультированный с палубы полчаса назад и улетевший на разведку. Вернувшись с задания, этот маленький гидросамолетик не нашел свою «маму». Лететь за ней у него не хватало бензина. Его «усыновил» корабль ПВО «Паломарес». Он принял экипаж на свой борт, а аппарат взял на буксир. Самолет, болтаясь за кормой корабля, выглядел необычно и забавно.
Да, случается и забавное на войне, хотя в основном это действо страшное, грязное и кровавое. Но вот наводчик корабельного орудия на британском корвете «Поппи» получил… по попе. Точнее, пулю в означенную часть тела. Причем от своих же. Еще точнее, пуля прилетела с английского эсминца «Лимингтон». Случайная, шальная.
А вокруг полыхал, дымил, гремел бой. То и дело слышались глухие взрывы и виднелись гигантские водяные султаны — это суда каравана сбрасывали глубинные бомбы, этакие с виду обычные железные бочки, на вражеские субмарины. Немецких подлодок было много, некоторые всплывали, другие действовали на небольших глубинах.
Один из «Хейнкелей» сбросил свои торпеды, целясь в «Донбасс», шедший концевым в третьей колонне; артиллеристы танкера открыли по торпедам огонь и сбили их с курса.
Транспорты и вспомогательные суда спасались, кто как может. Некоторые довольно остроумным способом. Лейтенант Лео Грэдуэлл (командир траулера ПЛО «Айршир»), получив приказ о рассредоточении конвоя и следовать в Архангельск самостоятельно, сначала лег на противоположный курс — на северо-запад, к кромке паковых льдов. Он считал, что немцы немедленно воспользуются роспуском конвоя и перекроют зону юго-восточнее конвоя авиацией и подлодками (так оно и случилось). Позже он доложит: «Я решил, что смогу защитить хотя бы одно или два судна, не нарушая приказ о рассредоточении». В итоге он присоединил к себе три американских судна: «Трубэдуэ», «Айронклэд» и «Сильвер Сод»; привел свой маленький конвой к кромке льдов и приказал всем судам застопорить машины, чтобы не было дыма, быстренько покрасить борта с южной стороны и все механизмы на палубах в белый цвет. Так они отстаивались несколько дней. Мимо несколько раз пролетали немецкие бомбардировщики, но не заметили суда. В конце концов, эта группа благополучно добралась до Архангельска.

Когда британцы бросили наши, да и свои тоже, торговые суда на растерзание немцам, капитан «Донбасса» взял курс на север с таким расчетом, чтобы добраться до кромки льдов и вдоль нее идти на восток, имея конечной целью Архангельск. Часов восемь пришлось идти в полосе сплошного тумана, а когда просветлело, заметили перископ всплывающей субмарины. Круто повернув от него вправо, танкер самым полным ходом, применяя противолодочные зигзаги, лег на курс к советским берегам.
Ранним утром шестого июля, когда танкер «Донбасс» стремился оторваться от подводной лодки, в районе пролива Маточкин Шар вахтенный заметил на поверхности моря три спасательные шлюпки. Это были союзники.
Капитану «Донбасса» пришлось принимать непростое решение. Спасать иностранцев, подвергая собственный экипаж смертельной опасности, или пройти мимо, сделав вид, что не заметил шлюпок. Но, как говорится, так не поступают советские моряки и пионеры-тимуровцы! И капитан сказал:
— Малый ход! Объявить аврал — люди за бортом!
Моряки подняли на борт пятьдесят одного человека с потопленного американского торгового судна. Некоторых на руках. Больных и раненых. «Сейчас, парни, дадим вам спиртяшки для сугрева, а потом накормим борщом и макаронами по-флотски», — пообещал старпом и выполнил свое обещание. Обогретые, сытые и благодарные american boys рассказали о своей трагедии…

Их пароход «Дэниэл Морган», ведомый опытным капитаном Салливаном, вез танки, автомобили, взрывчатку. Он и еще три американских судна, покинутые охранением, решили укрыться в полосе тумана, видневшейся неподалеку от них на юго-востоке. К 14.00, за несколько минут до того, как они вошли в полосу тумана, над ними появился немецкий самолет. «Дэниел Морган» развернулся и открыл по самолету огонь из своей семидесятишестимиллиметровой зенитной пушки, чтобы помешать ему определить курс, которым суда пойдут в тумане.
Пока «Морган» стоял в одиночестве вне полосы тумана, немецкая подводная лодка, следившая за ним всю вторую половину дня, вышла на позицию для атаки. Эта была та же субмарина, что потопила утром «Карлтона». Перезарядив торпедные аппараты, она погрузилась в нескольких милях в стороне и теперь сблизилась с «Морганом», идя в подводном положении. Как раз в тот момент, когда она готовилась дать торпедный залп, американское судно неожиданно дало ход. Другие суда к этому времени уже вошли в полосу тумана, поэтому «Морган» также лег на курс, ведущий к полуострову Адмиралтейства на Новой Земле. Лодка отставила атаку, но на время, потому что всплыла и продолжила преследование.
Около пятнадцати часов пополудни, продолжая идти на восток, «Дэниел Морган» вышел из полосы тумана с другой стороны и увидел справа от себя шедший параллельным курсом «Фэрфилд Сити». Над судами появились три самолета «Юнкерс-88», маневрировавшие для нанесения удара по «Фэрфилд Сити». «Морган» открыл по ним огонь, но безуспешно. Первая серия авиабомб взорвалась рядом с правым бортом «Фэрфилд Сити», а второй самолет, пролетая над судном вне дальности действия зенитного огня, сбросил еще одну серию и добился прямого попадания в кормовую часть палубы. Третий самолет сбросил бомбы прямо на крыло ходового мостика; взрывом были убиты все находившиеся на мостике, кроме рулевого, которого ранило. С горящего судна спустили три спасательные шлюпки, причем одна из них была сильно повреждена. «Фэрфилд Сити» вскоре затонул, и теперь танки, которые он вез для русских, наверное, состоят на вооружении у атлантов. «Дэниел Морган» между тем продолжал воевать. Появились еще три «юнкерса», которые вместе с первыми тремя в течение часа несколько раз атаковали «Моргана». Капитан судна умело маневрировал, а зенитные орудия вели огонь с максимальной скорострельностью, поэтому ни одному из бомбардировщиков не удавалось добиться попадания. Моряки «Моргана», находившиеся на боевых постах беспрерывно в течение двадцати восьми часов, еле стояли на ногах от усталости. После кратковременной передышки, которую они использовали для перезарядки кассет с боеприпасами, появилась еще одна группа из пяти «юнкерсов», которые атаковали судно в быстрой последовательности. Артиллеристам удалось добиться попадания в первый самолет.
Атаки второго и третьего самолетов оказались также безуспешными. Однако четвертый сбросил бомбы настолько близко к правому борту, что их взрывами повредило обшивку корпуса в районе между четвертым и пятым трюмами. Судно накренилось на правый борт и начало оседать кормой. Вышло из строя рулевое управление. Бомбардировщики прекратили наскоки, очевидно, посчитав свою миссию выполненной. Но немецкая субмарина по-прежнему алкала крови. Ее командир заметил, что судно плохо удерживается на курсе, и догадался, что рулевое устройство повреждено.
Нагруженный двумя тысячами восемьюстами тоннами стали, продуктов, взрывчатки, танков и автомашин «Дэниел Морган» фактически стал беззащитным. Приказав радисту передать в эфир «SOS», капитан Салливан распорядился, чтобы экипаж находился в готовности покинуть судно.
Шлюпки подтянули к борту и загрузили их по норме. Как только в три спасательные шлюпки погрузили все необходимое, экипаж покинул судно.
В это время начала свою атаку все та же настырная подводная лодка. Первая торпеда попала в левый борт «Даниэла Моргана», вторая, выпущенная через несколько минут, — в машинное отделение. Судно начало оседать, сделало оверкиль и скрылось под водой, оставив на поверхности три спасательные шлюпки.
Сидевшие в них американские моряки видели, как неподалеку всплыла немецкая подводная лодка. Приблизившись, немцы вышли на верхнюю палубу, сфотографировали шлюпки. Офицер, говоривший по-английски с едва заметным акцентом, спросил американского капитана:
— Как называется ваше судно? Какое водоизмещение? Какой груз?
— «Дэниэл Морган». Семь тысяч сто семьдесят семь тонн. Продукты питания и кожа, — ответил Салливан.
— Называете себя джентльменами, а сами нагло лжете!
— Не верите — не надо. Лучше скажите, каким курсом идти к ближайшей земле?
— Идите на зюйд, — сказал немец и усмехнулся двусмысленно. — Там вам станет жарко.
Выслушав этот рассказ, капитан «Донбасса», призвав на помощь все свои познания в английском языке, спросил американцев, не пропало ли у них желание еще повоевать вместе с командой танкера, ведь немцы, судя по всему, не отстанут. «О, нет, нет! Мы непременно будем сражаться против проклятых бошей!» — ответил за всех лейтенант Вульфсон. И действительно, все последующие дни американские моряки несли обязанности боевых расчетов у судовых орудий. Вместе с танкеристами они отразили несколько атак пикирующих бомбардировщиков…
Танкер «Донбасс» за время перехода из Рейкьявика до Архангельска отбил тринадцать атак с воздуха, сбил два самолета противника, один повредил, увернулся от подводной лодки. Прямо как колобок. Не потеряли ни одного человека, не получили серьезных повреждений. Браво, товарищ капитан!

ВРЕМЯ СОБИРАТЬ СУДА

Когда на корабле, крепко побитом штормами или врагами, лишившемся хода, потерявшем ориентиры в морском просторе, ежечасно ждущем гибели, раздается крик впередсмотрящего: «Земля!» или — для англоязычных — «Лэнд!» — для экипажа судна это означает воскрешение из мертвых. В июле 1942 года на кораблях, болтавшихся в Баренцевом море, то и дело раздавался радостный вопль измученных моряков: «Нью Лэнд!» или — для русскоязычных — «Новая Земля!» Это было спасение от фашистских стервятников, продолжавших добивать остатки каравана.
Новая Земля, один из арктических архипелагов, окружающих, подобно ожерелью, Северный полюс, состоит из двух больших островов — Северного и Южного, разделенных проливом Маточкин Шар. Они протянулись с севера на юг более чем на тысячу километров. Береговая линия сильно изрезана, имеется множество укромных бухт, в которых можно спрятаться и от непогоды, и от неприятеля. На островах несколько становищ, в которых живут охотники, рыбаки, оленеводы — всего менее четырехсот человек, половина из них ненцы (не путать с немцами). На архипелаге действуют три полярные станции и небольшая военно-морская база.
Рассыпавшиеся транспортные суда, преследуемые немецкими подводными лодками и самолетами, самостоятельно прорывались в Белое море и спешили к спасительной Новой Земле. Одиннадцать транспортов конвоя каравана РQ-17 подошли к ее берегам. Советские истребители ПE-3 приняли участие в поиске и прикрытии судов. Сюда же были направлены гидросамолеты, одним из которых командовал известный полярный летчик, Герой Советского Союза Мазурук. К седьмому июля к Новой Земле подошла основная часть уцелевших транспортов и английских эскортных кораблей. К архипелагу на поиски уцелевших судов и спасшихся людей были посланы гидрографическое судно «Мурманец», тральщик «ТЩ-38» и другие корабли.

Из воспоминаний штурмана В. Дремлюги:
«Наше гидрографическое судно «Мурманец» водоизмещением 200 т, с двигателем типа «Болиндер» в 160 л. с. во время плавания доставляло нам много хлопот, так как для его запуска требовался подогрев цилиндров в течение получаса, а в экстремальных условиях времени на это не хватало. На судне были два крупнокалиберных пулемета, кроме этого команда имела на вооружении карабины. Капитан судна — один из опытнейших полярных судоводителей Котцов.
Итак, 2 июля 1942 года «Мурманец» вышел в рейс из Архангельска. Жизнь на судне шла своим чередом, распределили вахты. Мне досталась «собачья» — с 0 до 4 и с 12 до 16 часов. Через несколько суток мы повстречали грузно сидящий на воде танкер «Донбасс». С него нам сообщили, что он следовал в составе конвоя PQ-17, который подвергся нападению немецких подводных лодок и торпедоносцев. Хотя танкер имел значительные повреждения, он отказался от помощи и проследовал в Архангельск. «Мурманец» продолжал плавание к Новой Земле. Тринадцатого июля около полудня в районе Гусиной Земли мы заметили группу людей. Они подавали сигналы задымленным костром, размахивали флагом и производили редкие выстрелы из ракетницы. По приказу капитана Котцова мы спустили шлюпку, чтобы следовать к берегу. Так как тех, кто находился на берегу, не знали, команду шлюпки вооружили карабинами, а с судна навели на группу людей два пулемета.
Запросили на русском языке через мегафон: кто находится на берегу — ответа не последовало. Повторили вопрос на английском языке, и тогда с берега ответили, что там находятся двенадцать человек из команды американского судна «Олапана», торпедированного немецкой подлодкой в пятнадцати милях от берегов Новой Земли. Взяв команду на борт, отправились в губу Белужью, где находились еще несколько человек из команды другого потопленного американского судна. Из рассказа американских моряков выяснилось, что их суда следовали в составе конвоя PQ-17.
Сообщили о случившемся в штаб Северного Флота и руководству Главсевморпути. Было получено распоряжение зам. начальника Главсевморпути Героя Советского Союза Мазурука заниматься операциями по спасению экипажей судов конвоя PQ-17 в районе Малых Кармакул. Положение в этом районе было очень тяжелое. Приходилось подбирать людей не только с плотов и шлюпок, но и непосредственно из воды. К сожалению, большинство моряков были сильно обморожены, так как температура воды не превышала 3–5 градусов. Те, кто плавали в нагрудниках, почти все были мертвы. В море плавали обломки судов, шлюпок и плотов, поверхность моря была покрыта горящими пятнами нефти — все это затрудняло спасательные работы. Помимо экипажа «Олапаны» были спасены моряки с судов «Алькоа Рейнджер», «Вашингтон», «Хаталбьюри», «Паулус Поттер» — всего более сотни моряков. На судне были забиты все каюты, матросский кубрик, кают-компания, столовая команды и даже штурманская и радиорубки. На камбузе едва успевали в огромных суповых котлах кипятить чай и кофе. Врача на борту не было, и первую медицинскую помощь оказывали участники научно-оперативной группы и члены судовой команды. Все спасенные моряки были затем пересажены на английское судно «Эмпайр Таид», укрывшееся в одной из бухт Новой Земли. При этом команде «Мурманца» пришлось проявить большую настойчивость, чтобы убедить капитана английского судна доставить спасенных моряков — своих со-отечественников — в Архангельск. Почему-то он не хотел их брать…
Хорошо помню свою ночную вахту 16 июля 1942 года. «Мурманец» стоял на якоре в заливе Малые Кармакулы на западном побережье Новой Земли. Здесь же на рейде находились два гидросамолета ледовой разведки. Около двух часов ночи, когда мы со вторым помощником капитана находились в штурманской рубке, раздались частые орудийные выстрелы. Выскочили на мостик и увидели сквозь туман подводную лодку, которая обстреливала гидросамолеты и здание полярной станции. Объявили тревогу и дали сигнал в машинное отделение готовить двигатель к пуску. Вот тут-то и помянули его недобрым словом — из машины сообщили, что для этого требуется не менее двадцати минут. Быстро оценил создавшуюся обстановку появившийся на мостике капитан Котцов. Он отдал приказ начать из пулеметов обстрел артиллеристов, суетившихся у орудия на палубе немецкой подлодки. Несколько удачных очередей из наших крупнокалиберных пулеметов заставили подлодку погрузиться и покинуть Малые Кармакулы.
Из Малых Кармакул «Мурманец» направился в пролив Маточкин Шар, где 18 июля совместно с семью судами — остатками каравана PQ-17 — отражал налеты немецкого торпедоносца. При этом обратил на себя внимание такой факт: как только торпедоносец, идущий на малой высоте, приблизился к судам, с некоторых из них мгновенно спустили спасательные плоты и стали отгребать к берегу. Только три транспортных судна и «Мурманец» продолжали вести интенсивный огонь по торпедоносцу, который так и не смог поразить ни одно судно. После налета торпедоносца мы пытались выяснить у английских и американских моряков, почему были покинуты суда. Они очень неохотно признались, что, по их данным, немцы не топят суда, кроме советских, если команда покидает судно, не оказывая сопротивления. На наши справедливые возражения, что значительное количество судов конвоя PQ-17 все же были потоплены, они пожимали плечами».
Тяжело поврежденный советский танкер «Азербайджан» укрылся в заливе Русская Гавань, несколько союзных транспортов и кораблей охранения зашли в пролив Маточкин Шар под прикрытие береговой артиллерийской батареи Новоземельской военно-морской базы.
В это же время к Новой Земле подошел советский пароход «Рошаль», который доставил продовольствие и грузы для жителей становищ и полярных станций архипелага. Шестого июля он бросил якорь у поселка Лагерное в проливе Маточкин Шар. На следующий день экипаж судна был свидетелем прихода уцелевшей части конвоя PQ-17. Состоялись взаимные посещения наших и союзных судов, а также становища Лагерное. Двенадцатого июля «Рошаль» зашел в Малые Кармакулы для погрузки предназначенных в Архангельск ящиков с яйцами кайр, собранных подростками на местных птичьих базарах. Здесь экипаж застал большой американский транспорт. Затем судно направилось к Белужьей губе, откуда доставило в Архангельск пять человек команды с погибшего американского судна. Американцы были истощены, так как им пришлось после гибели судна двенадцать суток провести в море на открытом вельботе.
Валентин Пикуль был не совсем точен в своей известной повести и, в частности, в той главе, где рассказывал о том, как знаменитый полярный летчик Илья Мазурук нашел один из американских транспортов — «Винстон Сэйлем», и что из этого вышло. Глава называется: «Подать сюда члена правительства!» Именно так якобы заявил советским летчикам капитан американского судна, не желая разговаривать с ними, простыми смертными. После чего Мазурук будто бы распахнул свою меховую куртку и гордо продемонстрировал союзнику значок депутата Верховного Совета СССР, мол, я и есть член правительства! Этот эпизод, выдуманный автором документальной повести, показан в фильме, снятом по «Реквиему каравану PQ-17».
Пусть Илья Павлович Мазурук сам расскажет, как оно было на самом деле:
«Это произошло у берегов Новой Земли. Возвращаясь с ледовой разведки, мы шли очень низко, над самыми верхушками волн. Выскочив из-за крутого мыса, неожиданно увидели транспортный корабль, который стоял недалеко от берега. Сильный крен на борт, спущенный до полумачты флаг говорили, что транспорт потерпел бедствие и, очевидно, оставлен командой. Но тут же на берегу недалеко от корабля мы заметили несколько палаток, а рядом людей и горы каких-то ящиков, мешков, бочек. Осторожно подойдя ближе, заметили вывешенный на мачте сигнал бедствия и слабый дымок, вьющийся из трубы судна.
Но какую реальную помощь могли оказать мы такому гиганту? Тем не менее нельзя было оставить людей в бедственном положении, а потому мы приняли решение сесть в море и выяснить, чем можем быть им полезными. С океана шла пологая, но крупная зыбь. Вы понимаете, конечно, как сложно садиться на такую волну. Еще больше нас волновало: а вдруг это ловушка? Подошли ближе. На корме надпись — «Винстон Сэйлем». У зенитных орудий и счетверенных пулеметов — никого. Выбрали место поспокойнее, между берегом и кораблем, и пошли на посадку. Через две минуты машина уже плавно ныряла в зеленых провалах. Подрулили поближе. Внимательно следим за берегом и судном. Ребята за пулеметами. Подходить к борту или к берегу было, конечно, безумием, самолет мгновенно превратился бы в щепки от прибоя. Видим, на берегу у самого уреза воды столпились люди и, подняв руки, что-то кричат. Совсем непонятно: столько людей с автоматами и ручными пулеметами, а вроде сдаются в плен экипажу самолета. На клипер-боте (резиновая надувная лодка) штурман Николай Жуков и бортмеханик Глеб Косухин пошли к берегу, а мы, не выключая моторов и держа берег под прицелом турельных пулеметов, крейсируем под дулами зениток корабля, которые могли бы в одно мгновение смести нас, конечно, если бы там были люди. Наблюдаем за берегом, видим, как наши товарищи вышли на скользкие камни берега, как их с криками окружили: обнимают, бросают в воздух головные уборы.
Поставив гидросамолет под защиту камней на якорь, высаживаемся на берег. Первое, что мне бросилось в глаза, — это растерянность и нервозность, которые царили в лагере. Всюду хаотично разбросаны всевозможные припасы. Мешки с мукой, ящики с консервами, оружие, канаты, опрокинутые шлюпки... Небритые, в помятой одежде, офицеры и матросы радостно и крепко жали нам руки.
Когда шум встречи утих, капитан, грузный мужчина лет сорока пяти, мистер Ловгрэн, рассказал о том, что с ними произошло.
Около десяти дней назад, когда они шли с военным грузом для Советского Союза в числе конвоя PQ-17, охраняемого боевыми кораблями, их атаковали подводные лодки противника. С флагманского корабля охранения была дана команда торговым судам рассредоточиться и следовать самостоятельно в русские порты. Пользуясь плохой видимостью, корабли охранения ушли на запад. Через сутки, когда туман рассеялся, транспорты обнаружили, что в море, кроме них, нет никого. Положение стало сложным. Радиопередатчиком пользоваться было запрещено, так как могли их засечь пеленгаторы противника, а подслушивание принесло тяжелые вести. Немецкие самолеты-торпедоносцы «Хейнкель-115» и «Кондор-200» уже потопили часть кораблей, в том числе «Кристофор Ньюпорт». Чтобы обойти опасную зону, решили идти не к месту назначения, где их по пути могли перехватить враги, а на северо-восток, вглубь Арктики.
В общем, бежали с одной мыслью — как можно дальше уйти от этих дьяволов немцев. На четвертые сутки увидели незнакомые берега. Небо все время было закрыто сплошной облачностью — пожалуй, это и спасло их от нападения авиации. Когда подошли к берегу, радисты поймали сигналы бедствия.
Их подавал английский корабль «Олопана», тоже из конвоя PQ-17, где командиром был друг мистера Ловгрэна. Корабль сообщал, что он торпедирован и тонет. И в это время рядом с кораблем «Винстон Сэйлем» возник перископ подводной лодки...
— Это было так неожиданно, — говорил капитан, — что я ради спасения команды принял решение выброситься на мель: это лучше, чем взлететь на воздух с шестью тысячами тонн боеприпасов, находящихся в трюмах корабля. К тому же, — не скрывая возмущения, добавил мистер Ловгрэн, — флот охранения бросил нас на растерзание врагу.
— Но у вас на борту такое мощное вооружение. Как одна подводная лодка заставила вас выброситься на береговую отмель?
Капитан с нескрываемым удивлением поднял на меня глаза.
— Да! Но меня бросили, и я спасаю жизнь вверенных мне людей! — устало выкрикнул он.
— А не находите ли вы, что подвергли их еще большим опасностям? Если вас обнаружат в таком положении подводная лодка или самолеты, уничтожат на месте...
— Но я выбросил международный сигнал «Терплю бедствие». Нас не тронут, а орудия, чтобы они не достались врагу, нами выведены из строя. Все замки утоплены.
Больше говорить было не о чем. Я холодно спросил, чем могу быть полезным.
— Доставьте нас на материк. В Архангельске наши представители.
— А судно и груз бросите? Нет, уважаемый капитан, предлагаю другое: корабль надо снять с мели, поднять пары и следовать в порт назначения.
— Снять с грунта? Своими силами? Это невозможно! Да нас расстреляют и сожгут, пока мы будем возиться с этим.
Капитан глядел на меня, точно на сумасшедшего.
— Берите судно и делайте с ним что хотите! А я предпочитаю наблюдать с берега, — закончил он и отошел к группе офицеров, прислушивавшихся к нашему разговору.
Ответ капитана не успокоил нас. Мы не могли примириться с тем, что корабль, совершенно новый и целый, полностью загруженный танками, самолетами, боеприпасами и продуктами питания, может быть брошен.
Мы решили собрать команду и поговорить с ней. Через переводчика я рассказал экипажу «Винстона Сэйлема» о чрезвычайной важности доставки груза, о том, как наши моряки смело сражаются с более крупными силами противника. А также разъяснил, что каждая минута пребывания судна на мели грозит непоправимой катастрофой для всей команды.
Наше обращение разделило экипаж на две части. Меньшая половина во главе с капитаном и тремя офицерами заявила, что в Англии и Америке достаточно судов и потому нужно позаботиться только о спасении людей.
— Я отказываюсь вернуться на корабль, — заявил капитан, — судно хорошо застраховано, компания ничего не потеряет, если оно погибнет.
Другая часть — матросы, кочегары и многие офицеры — приняла наше предложение. Высокий худощавый офицер с обожженным арктическим солнцем и ветрами лицом, подойдя к нам, сказал:
— Команда не хочет бросать судно. Говорите, что надо делать.
Осмотрели корабль. Больше всего мы опасались, не сдвинуты ли машины с фундаментов при посадке судна на мель. Но все оказалось исправным. Транспорт лежал на мягком песчаном грунте. Был отлив, поэтому судно во всю длину своего киля глубоко увязло в песке. Пока ожидали прилива, команда поднимала пары, наводила порядок на палубе, усеянной пустыми консервными банками, корками бананов, апельсинов и разными объедками, которые, как нам объяснили, люди не выбрасывали за борт по приказу капитана, чтобы по этим остаткам их не могла обнаружить подводная лодка.
— Все продумали... Но как они могли сами разоружить себя? Им что, жить надоело?! — возмущались мои товарищи, рассматривая сложные механизмы бесполезных теперь орудий.
Посоветовавшись, решили снимать корабль с мели при помощи якоря, занесенного в море с кормы. Но, для того чтобы перенести один из носовых якорей на корму и «выбросить» в море, нужно было сначала отклепать его от мощных цепей. И только тогда попытаться, подбирая кормовым шпилем трос с якорем, сдвинуть корабль с мели. Однако необходимых транспортных средств рядом не было. Тогда мы вспомнили, что во время полета видели в двадцати милях отсюда парусно-моторный бот под вымпелом Главсевморпути, который занимался, очевидно, промером глубин бухт. Быстро слетав к нему, сбросили на палубу вымпел с запиской, объяснявшей положение, и вернулись к кораблю.
Когда бот причалил к борту «Винстона Сэйлема», мы увидели, как мал он — мостик не доходил и до первой палубы. Но английские моряки уже знали, что это суденышко месяц назад выдержало нападение шести «юнкерсов». В огневом аду бомбежки, когда льды моря кипели от хаоса разрывов, команда отражала атаки из единственного спаренного пулемета; срывая с себя бушлаты, матросы затыкали ими пробоины...
Я подвел наших моряков, поднявшихся с бота, к якорной цепи. Она действительно была очень мощной. Каждое звено с клеймом «Бирмингем» весило более тридцати килограммов, и сталь была такой прочной, что не поддавалась обычным ножовкам. Двое моряков, осмотрев цепь, закурили, затем потребовали кусок мыла и напильники. Получив и то и другое, они стали спокойно распиливать звено цепи. Около них собралась вся команда судна. Слышались отдельные реплики, ехидные шутки. Наши моряки, сбросив бушлаты, спокойно работали. По мере того как дело продвигалось, насмешливые лица становились серьезными, и в глазах загорались искры уважения. Через два часа звено было распилено. Трехтонный якорь стрелой был погружен на палубу бота и завезен на корму. Дождавшись полной воды, при помощи паровых лебедок начали раскачку корабля, размывая грунт работающими винтами. Промеры с катера показали, что отмель обширнее, нежели мы предполагали. Неожиданно, как это бывает в Арктике, поднялся сильный северо-западный ветер. Запенились волны. Самолет не мог больше оставаться на воде.
Высокий офицер, как мы узнали, первый штурман, подойдя к нам, сказал:
— Вам надо уходить. Шторм сломает гидросамолет, тогда никто не сможет помочь нам. Сообщите вашему командованию о нас и ускорьте высылку буксира для снятия с мели.
Он с благодарностью пожал нам руки.
Договорившись обо всем с командиром бота и предложив американцам выкачать воду из балластных цистерн для облегчения корабля, мы забрали девять больных матросов с «Винстона Сэйлема» на борт гидросамолета и стали прощаться с экипажем. В последнюю минуту я взял половину распиленного звена и поднес его капитану. Он молча принял подарок, холодно пожав мне руку».

Потом пришли наши суда, сняли с мели «Винстона Сайлема». Через несколько дней отряд кораблей с Новой Земли, состоящий из советского танкера «Азербайджан» и американских транспортов, сопровождаемый четырьмя советскими тральщиками вышел из залива Литке. Вскоре они бросили якоря на Северодвинском рейде. Вплоть до 28 июля, небольшими группами и поодиночке, на рейд вползали остальные корабли. Последним от Новой Земли привели «Винстон Сайлем» с его капитаном-скандалистом.
А первыми судами из разгромленного каравана, добравшимися до Архангельска, были американский пароход «Беллингхэм» и советский танкер «Донбасс». Это произошло еще 9 июля. «Донбассовцы», столпившиеся на верхней палубе, с волнением вглядывались в родной берег, который многие из них не чаяли увидеть. Вот, вот, он, долгожданный, выстраданный Архангельск — город, хранимый архангелом.

Вспыхнул над молом первый маяк,
Других маяков предтеча, —
Заплакал и шапку снял моряк,
Что плавал в набитых смертью морях
Вдоль смерти и смерти навстречу.

За все время ленд-лиза Архангельск не видел такого обилия иностранных моряков, как после прихода судов PQ-17. При швартовке транспортов и кораблей у некоторых на борту сдавали нервы: чтобы наконец ощутить под ногами твердую землю, они прыгали в воду и вплавь добирались до причала. Архангельские госпитали приняли большое количество раненых иностранцев — обмороженных, обожженных, с осколочными и пулевыми ранениями. В ожидании разрешения дальнейшей своей судьбы в городе скопилось немало тех, кого подобрали из воды. Личных вещей у большинства не было, а многие лишились в море и одежды, ходили по улицам в нижнем белье — в рубашках и кальсонах. Потом, правда, их приодели по принципу: с миру по нитке — голому рубаха. Но и после этого они выглядели, мягко говоря, далеко не элегантно. Особенно диковинно выглядели для северян моряки негры и индусы. Их на американских и английских пароходах было немало.
Вообще обстановочка в этом новом Вавилоне была та еще. Иностранные моряки первых караванов заходили в полупустые магазины, тут же из горлышка пили плодово-ягодное вино или зеленоватую, отдающую керосином водку, а вечером, возвращаясь на свои корабли, собирались у катерного причальчика на улице Энгельса и... дрались. Нет, не все. Выясняли между собой отношения, в основном, англичане с американцами, причем знающие люди уверяли, что это традиционно и ничего в этом страшного нет. Шотландцы же в своих клетчатых юбках и канадцы в куртках-канадках невозмутимо отходили в сторону и с безразличным видом курили. Эти столкновения и другие непорядки вынудили союзное командование в дни больших увольнений направлять с кораблей в город наряды военной полиции, которые сами расправлялись со своими забияками, так как наши военные патрули предпочитали деликатно не вмешиваться в частные дела союзников.
В те времена мы всех и себя настойчиво убеждали в том, что в Стране Советов проституток нет и быть не может в виду отсутствия социальных предпосылок. Однако с появлением в городе иностранцев сразу появились и фланирующие по набережной молодые и не очень «дивы», обильно накрашенные, с модной тогда черной мушкой на губе или щеке. Наиболее преуспевающих из них милиция усердно «выявляла», после чего им вручали повестки для явки в военкоматы. Они шумно туда вваливались и вгоняли в шок медичек комиссии своим фантастическим бельем и наглостью, но, как правило, не подходили под нормативы для мобилизации: им срочно надо было лечиться от венерических болезней.
Ожил и забурлил интерклуб на Поморской. Молоденькие активистки клуба пользовались успехом у англичан и американцев, некоторые девушки даже повыходили за них замуж, что впоследствии обернулось для них лагерями ГУЛАГа. А время текло, к союзникам стали привыкать и на «Павлинке», и в других местах, на них уже и не оглядывались. Традиционными стали встречи союзных и советских моряков — и в интерклубе, и на судах поднимали чарку и первый тост непременно был за «Виктори!».
Английские официальные представители в Архангельске были подавлены катастрофой, многие из них не только явственно сознавали вину в том Адмиралтейства, но и открыто говорили о ней. Многие из них пребывали в унынии и некоей апатии.

О КОМ МОЛЧАЛ КОЛОКОЛ?

Когда на бескрайних просторах Мирового океана погибает судно, в величественном здании компании Ллойда, расположенном в центре Лондонского Сити, герольд в красной ливрее подходит к бронзовому колоколу, некогда снятому с утонувшего британского корабля «Лютин», а ныне висящему в центре зала, и ударяет в него один раз. Затем объявляется, что на такой-то широте и долготе погиб корабль такого-то водоизмещения, построенный там-то. Клерк в черном траурном костюме раскрывает на конторке фолиант в сафьяновом переплете и гусиным пером записывает эти сведения. Их много, этих фолиантов; на их корешках золотым тиснением обозначено: «Сгоревшие корабли», «Утонувшие во время шторма», «Разбившиеся о рифы», «Пропавшие без вести». Более ста лет существует эта традиция, прерываясь только в годы войн. В это время клерки меняют свои сюртуки и котелки на воинскую форму, книги лежат в сейфах, колокол молчит…
О ком же молчал колокол в июле 1942 года? Вот об этих судах (в мартирологе, кроме названий, указываются также тоннаж, страна-владелец и количество погибших):
«Алькоа Рейнджер», 5116, США.
«Болтон Касл», 5203, Англия.
«Вашингтон», 5564, США.
«Джон Уайтерспун», 7180, США,                  1 человек.
«Дэниел Морган», 7177, США, 3 человека.
«Заафаран» (спасательное судно), 1559, Англия, 1 человек.
«Иэлстон», 7494, Англия. Капитан попал в плен.
«Карлтон», 5127, США, 4 человека, остальные попали в плен.
«Кристофор Ньюпорт», 7191, США, 3 человека.
«Нэйварино», 4841, Англия, 1 человек.
«Олдерсдэйл» (эскадренный танкер), 8402, Англия.
«Олопана», 6069, Англия, 6 человек.
«Пан Атлантик», 5411, США, 26 человек.
«Паулюс Поттер», 7168, Голландия.
«Питер Керр», 6476, США.
«Пэнкрафт», 5644, США, 2 человека.
«Ривер Афтон», 5423, Англия, 23 человека.
«Уильям Хупер», 7177, США, 3 человека.
«Файрфилд Сити», 5686, США, 6 человек.
«Хатлбьюри», 5082, Англия, 37 человек.
«Хоному», 6977, США, 19 человек. Капитан попал в плен.
«Хузиер», 5060, США.
«Эмпайр Байрон», 6645, Англия, 18 человек. Капитан попал в плен.
«Эль-Капитан», 5255, Панама.

На дно пошли двадцать четыре судна общим тоннажем 142 518 тонн, погиб их груз: 3 350 автомашин, 430 танков, 210 самолетов, а также тягачи, стальной бронелист, радиолокационные станции, тонны взрывчатки и боеприпасов, продовольствие и медикаменты.
И еще он молчал о ста пятидесяти трех моряках торгового флота, которые были убиты на своих судах, погибли на плотах и в спасательных шлюпках, пропали без вести. Конечно, на фоне всемирного катаклизма, каким стала Вторая мировая война с ее миллионами жертв, эта цифра не впечатляет. Но даже если бы погиб только один моряк, то и тогда это была бы трагедия, достойная погребального звона и поминовения.

___________________________________________________________

* Via dolorosa — скорбный путь (исп).