H X M

Публикации

Подписаться на публикации

Наши партнеры

2015 год № 5 Печать E-mail


Николай СЕМЧЕНКО

Таинственный друг по имени Гертайн

 

Художник Александр Потоцкий несколько лет назад прислал мне стихотворение — на французском языке плюс подстрочник перевода: «Прочитай! Лучше, конечно, вслух, но не громко, а как бы шепотом — этот текст обладает какой-то странной магией, хотя в нем, на первый взгляд, нет ничего особенного».

Ты вошел без стука —
в свою жизнь только я
вхожу так.
Без одежд и без слов,
нужных кому-то, только не мне,
— но и тебе они не нужны.
Ты не просил принять
и понять тебя —
это не нужно,
если входишь как мятежник в столицу.
Ни богатство,
ни слава,
ни даже любовь
тебе не нужны —
я знаю;
и если за чем ты гнался,
так это за собственной тенью,
и однажды в полдень
наступил на нее,
как на трофей —
удачливый охотник,
ты хотел чего-то еще...
Но я так и не узнал — чего:
ты в дверь постучал — телеграммой:
тебя больше нет.
И дверь осталась открытой,
но в нее никто не смеет входить.

Это стихотворение написал Гертайн Симплисо, и называется оно «Единственный друг».
С подачи Александра Потоцкого он вошел в мою жизнь — стремительно, ошеломляюще. Вошел стихами — простыми и даже наивными (так мне сначала показалось), и мне показалось: он — друг, который знает обо мне абсолютно все.
Корнея Ивановича Чуковского поразили «Листья травы» Уолта Уитмена. Пораженный, он перевел их на русский язык.
Я не Чуковский. Но тоже пораженный. Тексты Гертайна Симплисо произвели невероятное впечатление. Такое ощущение, будто этот человек знает, о чем думаю, чего хочу, что происходит...
Свободное стихотворение — это всегда и просто, и сложно. Порой мне хочется назвать такие тексты ритмической прозой. В китайской литературе, к примеру, существует такой особый вид ритмических текстов. Или тургеневские стихи в прозе. Или того же «буревестника революции» Максима Горького. Или... Список можно продолжить.
Но вот есть Ксения Некрасова. Поэт. Некоторые ее стихи — тоже свободные. Но не проза. Скорее всего, Гертайн Симплисо ближе к ней, чем к Тургеневу.
О Гертайне Симплисо почти ничего неизвестно. Он предпочитает оставаться в литературном мире эдаким поэтом-невидимкой. И этим чем-то напоминает нашего Виктора Пелевина, о котором тоже мало что известно, и даже нормальных фотографий, считай, нет, а книги, которые он пишет, есть, и их еще как читают! Я знаю, что Гертайн Симплисо родился в 1953 году. Живет он в Париже. Работает в одной из крупных корпораций, связанных с производством продуктов питания. Вероятно, Симплисо — это псевдоним. Его жена Мишель, которая иногда присылает новые тексты мужа, ограничивается краткими сообщениями и, по просьбе Симплисо, избегает каких-либо конкретных личных подробностей. Иногда мне кажется: он, как граф Калиостро, гораздо младше или старше, чем написано в свидетельстве о рождении. В его текстах — отзвуки бесед с Лао Цзы, Катуллом, Платоном, Мих. Кузминым, «Серапионовыми братьями», Готье и другими давно жившими людьми.
То, что пишет Гертайн Симплисо, он сам называет «I’empreinte» (или по-английски: the imprint of the sou!) — «отпечаток души». Правда, в одном из писем Мишель сделала уточнение: «Импринтизм — это сор нашей жизни, составляющий, однако, всю ее прелесть и уникальность».
Вероятно, мелочи нашей жизни — те самые отпечатки, которые порой остаются в душе шепотом, криком, слезами, счастливой улыбкой... Отразить это состояние и действие живой души и есть сущность творческого метода импринтизма.
В этом Гертайн Симплисо, на мой взгляд, перекликается с Константином Батюшковым, поэтом и философом XIX века, не до конца еще нами прочитанного и оцененного
Он, в частности, писал: «Поэзия — сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой, сие сочетание воображения, чувствительности, мечтательности, — поэзия нередко составляет и муку, и услаждение людей, единственно для нее созданных. «Вдохновением гения тревожится Поэт», сказал известный Стихотворец. Это совершенно справедливо. Есть минуты деятельной чувствительности: их испытали люди с истинным дарованием; их-то должно ловить на лету Живописцу, Музыканту и более всех Поэту: ибо они редки, преходящи и зависят часто от здоровья, от времени, от влияния внешних предметов, которыми по произволу мы управлять не в силах. Но, в минуту вдохновения, в сладостную минуту очарования поэтического, я никогда не взял бы пера моего, если бы нашел сердце, способное чувствовать вполне то, что я чувствую; если бы мог передать ему все тайные помышления, всю свежесть моего мечтания и заставить в нем трепетать те же струны, которые издали голос в моем сердце. Где сыскать сердце, готовое разделять с нами все чувства и ощущения наши? Нет его с нами — и мы прибегаем к искусству выражать мысли свои, в сладостной надежде, что есть на земле сердца добрые, умы образованные, для которых сильное и благородное чувство, счастливое выражение, прекрасный стих и страница живой, красноречивой прозы суть сокровища истинные... «Они не могут читать в моем сердце, но прочитают книгу мою» — говорил Монтень; и в самые бурные времена Франции, при звуке оружия, при зареве костров, зажженных суеверием, писал «Опыты» свои и, беседуя с добрыми сердцами всех веков, забывал недостойных современников».
Импринтизм — это монолог. Голос одинокого человека. И это надежда, что твои ощущения и впечатления будут интересны еще кому-то, другой живой душе...
У Андрея Вознесенского есть перевод «Парижской толкучки древностей» Марше О Пюс. Процитирую часть:

Продай меня, Марше О Пюс,
упьюсь этой грустной барахолкой,
смесью блюза с баркаролой,
самоваров, люстр, свечей,
воет зоопарк вещей
по умчавшимся векам —
как слонихи по лесам!..
перстни, красные от ржави,
чьи вы перси отражали?
как скорлупка, сброшен панцирь.
чей картуш?
вещи — отпечатки пальцев,
вещи — отпечатки душ,
черепки лепных мустангов,
храм хламья, Марше О Пюс,
мусор, музыкою ставший!
моя лучшая из муз!

Наверно, это можно назвать гимном импринтизму. Не знаю. Но лучшей из муз для Гертайна Симплисо, похоже, становится, образно выражаясь, «Парижская толкучка древностей» — смотрите перечисление того, что врывается вольно-невольно в тексты и Марше О Пюс, и той же Анны Ахматовой, и Игоря Северянина, и великого Бодлера, и многих-многих других Поэтов. Мусор жизни, ставший поэзией, — это и есть сам Гертайн Симплисо.
В Москве вышла электронная книга переводов «Розовый жираф небесный» — из раннего творчества Симплисо, все желающие могут посмотреть ее на сайте ЛитРеса. Готова к печати еще одна его книга «Слова, всего лишь слова», в печатной и электронной версиях.
Когда-то стихи Симплисо казались мне несколько странными, «экспериментальными» в технике свободного стихосложения. Некоторые тексты я опубликовал, но под псевдонимом. Потому что мне казалось: эти свободные стихи никому не нужны, кроме меня и небольшого числа любителей такого же стихосложения. И вдруг пошли отзывы. Были, конечно, и отрицательные (однако чувствовалось: строки задели-таки!). Больше было доброжелательных отзывов. И я, честно, обрадовался! Значит, Гертайн Симплимо понятен и русскоязычному читателю, неравнодушному к альтернативной поэзии. Впрочем, какая там альтернативная! Это просто свободные стихи...

Может быть, что-то из них будет интересно и вам?

 

 


 

 


Гертайн СИМПЛИСО

Тексты, написанные на салфетках, промокашках и даже на манжетах

 

Когда ты…

Посвящается Мишель

Когда ты,
такая веселая и счастливая,
смеясь, проходишь мимо
и даже не видишь меня;
Когда ты,
такая невероятно легкая,
кружась, мотыльком вылетаешь
из моих снов;
Когда ты, чуть помедлив,
рассеянно бросаешь
в урну букет роз,
чтоб через минуту
вернуться и прижать его
к груди;
Когда ты обрываешь
лепестки ромашки
и что-то тихонько шепчешь, —
Я, задыхаясь от счастья,
собираю их в пыли —
и снова цветок оживает;
Когда ты, заметив меня,
чуть помедлишь и спросишь,
зачем мне этот сор,
Я ничего не смогу ответить, —
потому что
А что я могу сказать,
Когда ты,
такая веселая и счастливая,
смеясь, завтра снова
пройдешь сквозь меня…


Прощание навсегда

Ветер напал сзади
Туча водой окатила
А я не заметил
Вспоминая твои пальцы
измявшие платок.
Думаешь, я умираю в тоске?
Как бы не так!
Я дарю встречным
воздушные шарики,
покупаю детям мороженое
и даже миллион
самых желтых роз
просто так опустил
в реку.
Ну и что из того,
что она бежит к тебе?


Ожидание

Не было телефона —
мечтал о нем.
Есть телефон —
но не звонит.
А я и не сижу
возле него,
Я пью коньяк
и листаю альбом
Шагала:
кажется, он рисовал нас
давным-давно,
и все это уже неправда?
А может,
это вовсе не мы летали
Где-то там в лазури…
А телефон не звонит.
И пусть!
Я выпью коньяк,
заброшу Шагала на полку
и включу телевизор,
чтобы хоть кто-то
говорил.


Зеленая луна

Зеленая луна
над полями плывет.
Почему сверчок
ожил в моей груди
и поет?


Экспрессия

Рассыпал апельсины
по серому асфальту.
Одуванчики ими
залюбовались.
Не стал собирать —
пусть цветут!


Вспоминая Басё

Вчера лягушки кричали
сегодня молчок
изморозь на ирисе


Улитка

Гора над хижиной
нависла
улитка на крыше


Полетели!

Обнаженным тексты свои сажусь писать —
и воспаряюсь над этим миром,
и даже Эйфелевой башне не удастся меня зацепить,
тем более Вандомской колонне,
но за Елисейские поля сам хватаюсь,
чуть-чуть, самую малость, потому что боюсь:
не разожму пальцы и уже не увижу весь мир,
самый прекрасный на свете, в любой его части,
даже в пустыне Атакама,
не знающей ливней и шелеста листьев.
Мне надо лететь, несмотря на усталость,
мне надо быть — как дети,
знающие: они бессмертны и все лучшее не впереди, а сейчас;
потом они забудут об этом —
в сладких яблоках соблазна есть страх и отчаянье —
не только счастье, увы;
и когда мужчина, единственно прекрасный в мире,
скажет «Я тебя не люблю» или вовсе ничего не ответит,
это не значит: все кончилось — нет, это только начало;
и когда женщина, одна-единственная из всех, улыбнется другому,
а вас не заметит совсем,
простая и ясная мысль озарит ваш путь:
пусть ей будет хорошо, и звенящие ручьи счастья омывают дорогу, —
вы ведь хотели этого, правда?
Выше парижской «колонны Побед» —
пораженье ваше, друг,
знайте об этом.
Я улыбнусь вам и, может, даже что-то скажу,
хотя любые слова бесполезны,
а обнять вас не смею,
иначе нахмурюсь сам:
знаете ли, мне печалиться есть о чем тоже,
серебряный пульс холодка бьется под кожей,
и лишь душа безмятежно в полет зовет…
Полетели?!
А впрочем, если бы ты стояла на Эйфелевой башне
и с пестрого сарафана бросила ниточку мне,
я не воспарил бы над миром,
и не узнал бы миллионы других мужчин и женщин,
и не увидел тысячи восходов и закатов,
и не познал бы мощь цунами,
и ураганный ветер не забросил бы меня на Масленичную гору,
и яблоко не выпало б из рук.
А вместе лететь не можем:
тебе крылья даст другой —
тот, которого люблю,
потому что его любишь ты!


Одуванчик цветет

рыжий парик
на трубочке
для коктейля
такой кукольный
но настоящий



Овод

стремительно овод летит
златоглазый
увы не Зевс
Ты и я

до самого горизонта
розовое марево иван-чая
каждый отдельно


Облака

будто тени
огромных рыб проплывают
в моем окне


Одиночество

Солнце танцует
в стакане водки
Пить не хочу


Фиолетово!

Фиолетово,
абсолютно все —
фиолетово,
лишь барабан,
в который бью,
пока что
параллелен мне.
Но и его
вот-вот
уроню
в фиолетовое
настроение.


Не думай, что думаю о тебе!

М. Ш.

Не хочу думать о тебе —
И думаю,
Не хочу даже слышать о тебе —
Но слушаю все, что говорят,
И глупости тоже,
не потому, что верю им —
наплевать на слухи;
мне казалось:
из букв твоего имени
можно составить только
самые ужасные слова,
но почему-то не получается.
Выбросил все твои
Фото, письма — тоже,
И даже книги,
К которым ты прикасалась.
Но как выбросить
Тебя из головы?
Не думаю
О тебе вовсе.
Но ты — тут!


Вечность

Змеи песок заметает след
Орел меняет линию полета
А я не знаю почему снова
иду к тебе
И лишь вечная божья коровка
пытается стать драгоценностью
на твоем плече


Весна

Крапивница плавно на вербу села
Глупая сказала ты вечером обещали
снег
Но крапивница грелась на солнце
пила нектар и отражалась в твоем зеркальце
Ей было все равно
когда наступит холод
Впрочем так же как и тебе


Дождь и снег

Тем, кого любил

Шел дождь и снег,
Еще была зима,
Снежинок легкий смех,
Неровность льда
И я — почти что воробей:
Невзрачен, сер и неприметен,
Но азартно так свистящий,
Сказал бы «чик-чирик»,
Но — несолидно как-то,
Как несолидно и другое:
Держаться за руки,
Целоваться где хочешь,
Сказать «Ты моя киска» —
И чтоб это все услышали
И не засмеялись,
А они — засмеются,
Потому как…
Да ладно, чего уж так
Смущаться?
Ты — леди возраста
Элегантности, кхе-кхе,
Я — совсем-совсем взрослый
Солидный господин…
Но почему же, почему
Душа все еще — малыш?


Перевод Н. Семченко

 

Архив номеров

Новости Дальнего Востока