Владислав ГУСАРОВ

Не стоит село без праведника

По данным ведомств, ведущих учет числа погибших в море людей, цифра эта составляет ежегодно около четырехсот тысяч человек.
Капитан спасателя «Сноровистый» Иван Лаптев, узнав об этом из статьи в журнале «Морской флот», тотчас прикинул, что число ежегодных жертв сравнимо с населением портового города Владивосток. Лаптев вот уже десять лет выписывает на дом журнал министерства морского флота. Там, помимо специальных материалов, интересных специалистам гражданского флота, приводится много любопытных данных.
Присылаемые по почте журналы ожидают Лаптева во Владивостоке, но приказы и распоряжения начальника «Холодфлота» Листюка и самого Каменцева, возглавляющего министерство рыбного хозяйства (Лаптев иронизирует — «Министерство рыбной бесхозяйственности»), доставлялись попутными судами на всю «полярку», поэтому Лаптев на «Сноровистом» был в курсе событий на флоте, а значит, был готов к бою.
«Холодфлот» в этом году решительно заявил о себе как активный участник аварий и аварийных происшествий. Все началось со столкновения дизель-электрохода «Оленек» с голландским сухогрузом на Балтике. Потом героически тушили пожар в Южно-Китайском море, вспыхнувший от окурка на рефрижераторе «Виктор Ольховский». Пожар там потушили своими силами, но дым от него проник во все кабинеты «Холодфлота» и сопровождался немалыми гонениями на ответственных лиц.
Лаптев капитанов-аварийщиков не жалел. Капитанская должность такова, что обладатель ее обязан знать все, даже дату и обстоятельства собственной смерти! Так, несколько рисуясь, рассуждал о капитанской должности Лаптев.
Буксир-спасатель в рыбопромысловых экспедициях чаще всего имеет дело с малым и средним рыболовецким флотом: сейнерами, траулерами-морозильщиками, что месяцами безвылазно работают в неспокойном море и на крутой волне, ведомые азартными капитанами, которые в погоне за рыбными косяками только не выбрасываются на мелководье, чтобы там остаться в виде памятников своей неуемной лихости среди торчащих из воды каменных глыб. Вот тогда и приходит черед капитана Лаптева.
Вначале капитанской работы на спасателях он вел для себя записи: скольких «рыбаков» стащил с мели, кому водолазы поставили пластырь или наварили электросваркой на корпус заплату под водой; скольким судам выправили заваленный при столкновении фальшборт или загнутое от удара о грунт выдвижное устройство, с помощью которого на добытчиках ищут и находят рыбные косяки… Потом все спуталось и перемешалось в памяти, и он стал фиксировать лишь общее количество аварийных и спасательных работ, чтобы потом во Владивостоке похвастать коллегам с других спасателей: вот аварийных работ за пять месяцев рейса выполнено столько-то, и вышло у команды «Сноровистого» «месяц на месяц». Это означало, что экипажу его спасателя помимо должностных окладов положено выплатить еще столько же в виде вознаграждения за исполненные аварийные и спасательные работы. При этом при расчете учитывался районный коэффициент, например, на Курилах, в сейсмоопасном районе, он был двойным. Самым большим вознаграждением считался двухмесячный должностной оклад за тушение пожара в море.
Все это давало морякам из экипажа Лаптева возможность, оказавшись на берегу, с пренебрежением относиться к денежным знакам, выражавшееся в нежелании их считать. Было еще одно преимущество в работе на морских буксирах-спасателях: здесь с текучестью кадров было давно покончено. На этих судах, по определению, недопустимо быть неумехой, лентяем и бездельником. Моряки, пришедшие на спасатели с других судов, быстро набирали опыт в исполнении аварийных и спасательных работ, как-то: взятие на буксир аварийного судна при любых погодных условиях; обследование места предполагаемой гибели попавшего в беду судна, а значит, длительная работа на мотоботах с промером глубин; определение места для собственного укрытия в случае необходимости; управление пожарными лафетными стволами; буксировка аварийного судна к месту назначения; АСО — аварийно-спасательное обеспечение в порту, когда на судне в постоянной готовности сидят две трети экипажа (а во время праздников — весь экипаж!). Оставшаяся треть экипажа может быть отпущена домой по окончании рабочего дня, однако при условии — никуда из дома, даже в кино, не отлучаться, потому что за тобой в любое время могут прислать дежурную автомашину, объяснив это тем, что в таком-то месте Японского или Охотского морей такому-то транспорту или «рыбаку» вздумалось загореться, или сесть на мель, или потерять ход из-за поломки рулевого устройства.
Профессия морского спасателя универсальна, тем не менее специализация существует. Например, матрос-водолаз спасательного буксира должен уметь снять под водой на аварийном судне погнутую или поломанную лопасть гребного винта, а если винт цельный, без съемных лопастей, то водолаз должен уметь снять винт целиком.
Стармех Снеговиков с мотористами, перейдя на аварийное судно, умеет в открытом море, как в доке, выкинуть из дейдвуда* изношенные уплотнительные кольца и завести новые так, что внутрь судна попадает всего-то несколько ведер забортной воды. Понятное дело, за бортом опять водолаз обеспечивает безопасность этих работ. Работать без водолазов на спасателях невозможно. Они — самая действенная сила в проведении аварийных работ.
Боцман с матросами, старпом с остальными штурманами в случае обрыва при рывке буксирных концов немедленно должны стать эквилибристами, чтобы отловить уносимое ветром и волнами аварийное судно, снова взять его на буксир, а капитан Лаптев при этом, руководя ходом операции с мостика, не должен упускать из виду, что там и тут, а еще вон там прикрытые малой толщей воды притаились и стерегут «Сноровистый» готовые вцепиться в его днище шипы подводных скал.
Лаптев и его люди никогда не ставили цель разбогатеть, — до конца дней своих они так и будут считать, что богатство лишает человека способности проявлять сочувствие к ближнему, убивает в человеке готовность помочь, а значит, убивает человеческое. Те, кто думает по-другому, тоже, конечно, люди, но — неправильные! Где-то Лаптев прочел: «Чем тоньше кошелек, тем шире душа».
Из многих тысяч людей в этом мире, укутавших себя, как в кокон, в профессию моряка, только ледокольщиков и спасателей поставил бы Лаптев во главе колонны, которая первой выступит на защиту Родины от посягательств поднявшей голову пятой колонны.
Из периодической печати и редких за время «полярки» телевизионных передач, из разговоров с капитанами судов Дальневосточного и Приморского пароходств и родимого управления «Холодфлот» Лаптеву было известно, что над страною распластали крылья кривоклювые хищные птицы, желающие поклевать свежего мяса обессиленной, понурой золоторунной овцы по имени Россия; что стремительно сокращается флот некогда крупнейшего в стране управления рефрижераторного флота; что ликвидированы социальные льготы морякам, кроме одной: денежного пособия на проведение твоих собственных похорон; о том, что небывалый дефицит на все виды довольствия свинцовым воротником сдавил шею озадаченного населения страны, а голова его от той свинцовой тяжести склонилась долу так, что в ноздри ударяет трупный дух чудовища с вырванными, как у разбойника, ноздрями, и называется то чудище Прихватизацией.
Профессиональный моряк-спасатель Лаптев при необходимости мог во время прилива пройти на «Сноровистом» над каменной грядой, едва не чиркая днищем о скальный грунт, чтобы там, за грядой водолазы могли поставить на пробитый корпус аварийного сейнера пластыри, а потом откачать набравшуюся морскую воду. Таким образом, освобожденный от воды сейнер должен подвсплыть и во время очередного прилива выйти на свободную воду самостоятельно, или же, если это невозможно по каким-то причинам, его выведет  на чистую воду «Сноровистый» Лаптева. Ведь всего-то и нужно: взять отремонтированного аварийщика за ноздри буксирным канатом и, не повредив, вытащить…
А после спрашивал Лаптев капитана сейнера, что посадил свой кораблик на камни: ты для чего так рисковал, что лез через каменную гряду, не дождавшись полного прилива?! И слышал прям-таки детский ответ мальчика-несмышленыша: дескать, думал — проскочу, да маленько не рассчитал, надо было на два градуса левее взять… А полез он в эту заводь раньше времени потому, чтобы другие капитаны не опередили: уж больно хороши там уловы, рыба в трал сама прет! Так вот и бывает: некоторые на два градуса курс судна не довернут, а другие в торопливости своей страну на погибель отправляют…
Рисковый капитан-спасатель Иван Лаптев неоправданных рисков не допускал, прикидывал все до мелочей: время приливов-отливов, силу ветра, течения; и навигационную карту изучал, как свое лицо перед зеркалом во время бритья. В малый прилив он ни под каким видом не полез бы в ту мелководную лагуну, будь там хоть косяки из золотых рыбок. Глупые риски можно оправдать лишь заскорузлостью ума. Как и в любом деле!
Однако, отругав того аварийщика и вытащив его «за усы» на чистую воду, Лаптев все ж таки остался доволен: худо-бедно, а по двухнедельному окладу в качестве вознаграждения за ту спасательную операцию экипаж «Сноровистого» получит. Пожалуй, не стоит шибко ругать тех, кто совершает аварии, усмехается про себя иной раз Лаптев, они-то и обеспечивают спасателей столь нужной им творческой работой…
По сути, любая спасательная операция в море — тугой узел проблем, который надо не рубить, а развязывать. Тут надо предусмотреть все, вплоть до собственного места укрытия с аварийным судном под бортом в случае ухудшения погодных условий. Мелочей здесь нет. А чтобы все у капитана получалось как надо, у него есть советники: стармех, старпом, СЭМ, боцман. И водолазы. Так уж выходило: у Лаптева из года в год в экипаже было на кого опереться. Даже повар умудрялся во время качки «голова-ноги» приготовить не только второе, но и борщ, а при необходимости бывал и в швартовой команде спасателя.
Спасательное судно на операции — всегда средоточие физических и нравственных напряжений, готовых обернуться ярким сполохом множества талантов. При аварийных и спасательных работах Лаптев особенно ценил умную импровизацию.
— Всякий экспромт должен быть хорошо подготовлен, — говорил он, и не уставал повторять: — Глупые риски можно оправдать только заскорузлостью ума.
Своими знаниями спасательного дела Лаптев гордился, но попавших в аварию моряков ими не подавлял, наоборот, часто над ситуацией иронизировал, чтобы разрядить напряженность обстановки, например, подмигнув, «выдавал на гора»:
— Да здравствует «аварийщик», который своими действиями дает моей жене Людмиле возможность купить норковую шубу!
Со старшим водолазом Игнатенко Лаптев по окончании спасательной операции, так уж у них заведено, обязательно выпивал по три стопки. Конечно, в таких случаях обязательно шел «разговор за жизнь»…
Водолазы — элита спасательного флота, тем более старшой водолаз! С Игнатенко капитану выпить не грех. Любимый тост Лаптева придуман не им, а начальником морского пароходства во Владивостоке Миськовым: «Да не высохнет Тихий океан, да не останутся моряки без работы!»
Вызови сейчас к себе Лаптева министр всей рыбной бесхозяйственности СССР и скажи ему:
— За ваши немалые заслуги перед гражданским флотом предлагаю вам, Иван Павлович, должность капитана рефрижераторного судна «Карское море» водоизмещением 40 000 регистровых тонн! Хватит вам, товарищ Лаптев, прозябать на «Сноровистом», который и водоизмещением-то всего 1620 тонн!
У Лаптева на этот случай всегда заготовлен ответ:
— Чем меньше стог, тем легче найти в нем иголку. Благодарю за предложение, товарищ министр, но мой «Сноровистый» даст «Карскому морю» сто очков вперед!
Знает Лаптев наперед, что скажет в ответ несогласный с его решением министр.
— Эх ты! — скажет он. — А я-то думал, Иван Павлович, что ты поумнел! Выходит, что и министры ошибаются. Бог тебе судья. Однако помни: не всегда мудрость приходит с годами, в твоем случае возраст приходит один.
Лучше бы министр поинтересовался, не является ли Иван Павлович потомком тех Лаптевых, чьими именами названо одно из морей в Северном Ледовитом океане. На этот вопрос Иван Павлович ответил бы министру задумчивым и многозначительным взглядом…
Тут бы они с министром расстались, пожав на прощание друг другу руки, и надолго бы сохранили взаимное расположение. Каждый из них — и высоченный, плечистый Каменцев, и маленький, подвижный Лаптев — всегда бы думал друг о друге только по-хорошему.

Зазвонил телефон. Лаптев снял трубку. Радист. Срочная РДО. Лаптев не стал ждать, сам поднялся в радиорубку.
Штормом на берег Итурупа, сорвав с якоря, выкинуло транспорт — двадцатитысячник «Парижская коммуна». «Сноровистому» оставить Провидения, следовать на Итуруп.
Встречал раньше Лаптев «Коммуну» во Владивостоке. Четыре трюма, красавец транспорт. Сто шесть метров от носа до кормы.
Иван Павлович поднялся на мостик, перевел рукоять машинного телеграфа на «товсь», и на шестые сутки перехода уже был у северной оконечности Итурупа.
Карта погоды сообщала, что при движении вдоль Итурупа с охотской стороны волна и ветер будут слабее, нежели при движении океанской стороной. Поэтому Лаптев, войдя в пролив Фриза, повел «Сноровистый» Охотским морем.
Идти здесь оказалось намного приятней: солнечный день, легкое покачивание с борта на борт. Видимо, Охотское море устало хмуриться и бушевать, и переход на юго-запад вдоль острова протекал при волнении высотою не более одного метра. Ветер тоже оказался попутным, поэтому «Сноровистого» не колотило корпусом о волну. Очистившееся от хмари голубенькое небо посылало морякам спасателя дружеский привет. После пяти месяцев хмурой «полярки» все это можно было считать подарком судьбы, и экипаж «Сноровистого» на открытой палубе блаженствовал. Все-таки Южные Курилы — место благодатное, а на Итурупе растет даже теплолюбивый бамбук.
«Парижскую коммуну» выбросило на южную оконечность Итурупа, сейчас там разворачивается операция, по значимости своей для моряков приближенная к боевой. Кроме трех спасательных судов, принадлежащих «Холодфлоту» и Дальневосточному пароходству, подтянуты два мощных транспорта. Создан штаб для руководства операцией, возглавляет его прибывший самолетом из Владивостока начальник службы безопасности мореплавания управления «Холодфлот». Сейчас оба транспорта и спасатель «Барс» готовятся заводить буксирные канаты. Два оставшихся спасательных буксира будут своими винтами мыть канал, по которому «Барс» и транспорты потянут «Коммуну» в море. Ей, «Коммуне», повезло: выкинуло не на камни, страшных пробоин нет, экипаж и прибывшие спасатели ставят цементные ящики на мелкие пробоины и разошедшиеся сварочные швы. Водолазы работают круглосуточно, обследуют корпус «Коммуны» до сантиметра. Работа очень серьезная!

За время перехода к месту аварии Лаптев ежедневно проводил тренировки экипажа. Тревога общесудовая… По борьбе с водой… По борьбе с пожаром… На Итурупе при спасательной операции придется немало работать шлюпками. За время «полярки» моряки «Сноровистого» наверняка обленились, забыли, как и шлюпки на воду спускать, надо, чтобы вспомнили. В Арктике шлюпки на воду не сбрасывали, пожарными лафетами не работали, учебный пластырь, когда вокруг ледяные поля, на корпус не заводили. Так что сноровку спасатели потеряли. А дисквалификация для них — даже не упущение по службе, а потеря лица. Вот и погода сегодня шепчет: «Сыграй, Иван Павлович, шлюпочную тревогу, сыграй… На пользу делу пойдет…» Тем более, солнечно, тихо, легкий ветерок, тепло (восемь градусов «плюс»), да и время самое подходящее: отобедали. Надо, надо «мальчиков» погонять, чтобы служба медом не казалась.
Звонок громкого боя взорвал тишину жилых и служебных помещений спасателя «Сноровистый», а старпом объявил по трансляции напряженным голосом:
— Шлюпочная тревога! Шлюпку правого борта — на воду!
Выбежали моряки в спасательных жилетах, тепло одетые, в сапогах, шапках, в рабочих рукавицах. Это правильно: в ноябре в сандалетах и тапочках в спасательную шлюпку прыгать не годится. Но и в разгар лета уважающий себя моряк по шлюпочной тревоге в шортах в шлюпку не прыгает. Играется же эта тревога для того, чтобы моряк знал, как покидать судно, если оно погибает, поэтому он обязан являться по тревоге к шлюпке в надежной и удобной одежде и обуви.
Чтобы как-то отладить жизнь во время долгого плавания в мотоботе (а оно может продолжаться и неделю, и месяц), старпом, расписывая обязанности каждого из команды по шлюпочной тревоге, назначает ответственных за доставку в шлюпку одеял, воды и продуктов питания. Консервированная вода и продукты, по-хорошему, должны всегда находиться в спасательной шлюпке, но бережливые и осторожные старпомы хранят их в артельных кладовых, и доставляются они в шлюпки, лишь когда наступает последний час судна.
Сегодня шлюпочную тревогу сыграли на «Сноровистом» по всем правилам, Лаптеву важно было увидеть, боевой ли настрой экипажа. Он с удовлетворением отметил про себя, что экипаж свои обязанности по шлюпочной тревоге не забыл и действует умело, без суеты и понуканий со стороны старшего помощника капитана.
Капитан передвинул рукоять машинного телеграфа на «Стоп», и «Сноровистый» лег в дрейф. Мотобот на шлюпбалках опустили за борт до уровня палубы, откинули лючки для погрузки людей и снабжения, и команда один за другим забралась внутрь.
На борту спасателя оставались Лаптев с вахтенным матросом, радист и вахтенные механик с электромехаником. «Сноровистый» отошел от мотобота малым ходом, потом увеличил его до среднего, и спасательная шлюпка погналась за ним. Так на практике проверял Лаптев выучку экипажа, его готовность к собственному спасению.
Команде такие тренировки нравились безмерно, Лаптев видел, что отношение моряков к повседневной службе после этих гонок становилось более ответственным и серьезным, экипаж долго оставался бодр, наметившиеся, было, неприязненные отношения между людьми исчезали, что спасателю-профессионалу Лаптеву было особенно дорого. Иной раз по шлюпочной тревоге он спускал на воду обе шлюпки, но сегодня, видя, что команда действует слаженно, решил спустить одну.
Лаптев повел «Сноровистый» прежним курсом зюйд-зюйд-вест, постепенно увеличивая ход. Наблюдая за мотоботом в бинокль с крыла мостика, заметил, что тот, вместо того чтобы поспешать за «Сноровистым», стал заметно отставать. Капитану это не понравилось.
— В чем дело? — спросил он по «Акации», приготовившись услышать о неполадках в работе двигателя шлюпки.
Радиопомехи мешали разобрать ответ третьего помощника капитана, командовавшего шлюпкой, но Иван Павлович все же разобрал, что виной всему какой-то дельфин. Капитан сути доклада не понял и переспросил. Ответ третьего помощника капитана озадачил:
— Дельфин просит помощи!
Когда третий помощник Казаринов занимал место командира в спасательной шлюпке, он имел вполне здоровый вид и слова произносил здравые. «Что делает с людьми электричество!» — насмешничает иной раз боцман над непонятливыми матросами. Сегодня Лаптеву было впору самому произнести эти слова в адрес третьего «помогайлы» Казаринова, который, уйдя из «полярки», похоже, перегрелся под жарким ноябрьским солнцем Южных Курил.
Лаптев передвинул рукоять машинного телеграфа на «стоп» и приказал Казаринову (женщины его звали Сашенькой) подводить мотобот к борту «Сноровистого». Сашенька все понял и четко ответил:
— Добро!
Мотобот подошел к буксиру через пятнадцать минут.
— Доктора сюда! — гулко выкрикнул бывший с Казариновым в шлюпке старшина водолазов Игнатенко.
Когда на подошедшую к борту шлюпку срочно требуют судового медика, окружающая воздушная масса тотчас превращается в опасную раскаленную волну.
Маленький, щуплый, невесомый фельдшер Бояринов, которого на «Сноровистом» иначе, как Петр Великий, не называли, оторвавшись от кофе, которого был любитель и знаток, тотчас, будто на парашюте, спустился в мотобот, придерживая над головой укомплектованную санитарную сумку.
В мотоботе, в самом деле, на деревянных решетках-пайолах, прикрывающих днище, лежал дельфин-белобочка. Бока его в белую полоску мелко дрожали.
— Помогай: ранен! — приказал старшой водолаз.
Петр Великий ввел белобочке обезболивающий укол.
— На палубу его! — в свою очередь приказал Петр Великий старшему водолазу.
— Парашют! — рявкнул наверх водолаз, отыскав в ряду свесившихся через борт моряков боцмана.
Парашютом докеры и моряки называют плоскую площадку из стального листа, окаймленную по краям стальным уголком, на которой в трюм и на борт судна портовым краном или судовыми лебедками подают все — техническое снабжение, продукты, бочки смазочного масла, ацетиленовые и кислородные баллоны…
У боцмана Иванникова на палубе все и всегда было под рукой, грузовая стрела вооружена, ну а первый его помощник — шустрый плотник, если возникала необходимость, мог даже летать…
В мотоботе под бортом спасателя велась тихая ювелирная работа по бережному перемещению раненого животного с пайелов на поданный плотником парашют.
Дельфин, получив еще один обезболивающий укол, видимо, все-таки ощущал немалый дискомфорт, но все неудобства переносил беззвучно и терпеливо, полностью доверившись людям. Они ведь выручили его, когда он с раной в правом боку, нанесенной сельдяной акулой, вдруг увидел мотобот с людьми и поплыл к ним из последних сил, оставляя за собою кровавый след. Эти неприветливые, громогласные люди неожиданно для дельфина прониклись его бедою и, насколько могли, бережно, перехватывая строплентами, подняли его, дельфина, из воды и втащили внутрь мотобота. Белобочке, несмотря на ранение, было, наверное, неудобно оттого, что люди, оставив свои важные дела, обернулись лицом к его беде, и что им выпало немало хлопот, потому что пришлось его, стошестидесятикилограммового, почти взрослого белобочку затаскивать в грохочущее мотором узкое и жуткое пространство, именуемое мотоботом!
Чтобы дельфин ненароком не свалился с парашюта во время транспортировки на палубу спасателя, с ним вместе, придерживая и легонько похлопывая животное по спине, переправились Петр Великий и матрос Лева Назаренко, который все время пребывания дельфина в мотоботе непрерывно поливал его забортной водой.
На палубе боцман с матросами уже расстелили чистый брезент. Наверное, дельфину это понравилось, потому что он легонько постучал по палубе хвостом.
А Петр Великий тем временем, зачерпнув из ведра чистой морской воды, промыл на боку белобочки рваную рану размером с боцманскую ладонь и, продев капроновую нитку в иголку, стал аккуратно зашивать ее края.
Белобочка под влиянием обезболивающих уколов и наркоза лежал неподвижно, но по телу его время от времени пробегала мелкая дрожь. Кончик хвоста поднимался и стучал о палубу, когда судовой медик в очередной раз протыкал дельфину кожу иглой.
Петр Великий надеялся, что двойной обезболивающий укол достиг своей цели, и белобочка бьет хвостом о палубу не от боли, а подтверждая свою готовность держаться, сколько судовому медику понадобится.
— Ты лей воду, лей! — требовал Бояринов.
От борта судна до места проведения операции выстроилась цепь моряков, передающих друг другу ведра с водой.
Бояринов колдовал над дельфином полтора часа, и все это время животное спокойно лежало на палубе, разрешая прикасаться к себе не только медику, но и всем остальным морякам. Погладить белобочку и сказать ему несколько ободряющих слов хотели все. Подошел и Лаптев. Отрешенное от окружающих, жесткое выражение лица его, так знакомое экипажу во время проведения спасательных операций, на этот раз, когда фельдшер втыкал иглу в живое тело дельфина, выражало такое сострадание, а губы так по-детски дрожали, что старшой водолаз, крякнув, подхватил капитана под руку, отвел в сторону и заговорил об острой нехватке электродов для подводной электросварки.
Понятно, что Лаптев тут же проникся нуждой водолазной группы и рассердился на Игнатенко за столь поздний доклад. Коли ситуация так напряжена, Лаптев непременно известит о нуждах водолазной группы руководство спасательного отряда во Владивостоке и электроды будут доставлены на Итуруп первым же попутным судном!
Отсутствие на спасателе электродов для подводной резки-сварки — упущение крупное, без них водолазная группа практически безоружна. Потому как обыкновенные электроды, которыми пользуются тысячи электросварщиков на берегу, для водолазов непригодны. Электроды для водолазов особые: внутри каждого имеется сквозное отверстие, по которому подается необходимый для электросварки кислород. Для того и берут на рейс не меньше десяти больших баллонов кислорода.
Немало рассерженный Лаптев, позабыв про несчастного дельфина, заявил, что такой просчет низводит авторитет старшего водолаза Игнатенко до абсолютного нуля. Капитан даже топнул ногой, потребовал завтра же к восьми утра положить ему на стол заявку на снабжение от водолазной группы! Ее передадут по рации во Владивосток.
Этим вот нехитрым способом Игнатенко отвлек капитана, которого очень ценил, от сцен на кормовой палубе буксира, где уже заканчивалась хирургическая дельфинья операция. Понятно, что электродов для подводной резки-сварки у Игнатенко было немерено, он мог, не пополняя запасов, еще месяцев пять находиться в рейсе. Однако, получив неудовольствие капитана, он все-таки остался доволен, ибо совершил доброе дело: никто из команды не увидел, как смелый и решительный капитан Лаптев «дал слабину».
Петр Великий наложил последний шов, и его оттеснили, заслонив спинами от белобочки: началась процедура возвращения раненого дельфина в родную для него стихию.
Довольный проделанной работой щупленький фельдшер, прислонившись спиною к комингсу (ограждению) трюма, с наслаждением выкуривал вторую подряд сигарету Winston из пачки, которую ему в знак особого уважения презентовал из неприкосновенных капитанских представительских запасов матрос-артельный Леша Свиридов.
Дельфина со всеми предосторожностями приподняли с палубы и на брезенте поднесли к борту. Васька (так его назвал хирург Петр Великий) вел себя на удивление спокойно, лишь изредка трепыхал хвостом. Видимо, продолжали действовать успокоительные уколы.
Так вместе с брезентом Ваську и уложили на парашют.
— Вира! — подал команду боцман.
Плавно, без рывка натянулись тросы, легко оторвался от палубы парашют, плотник ювелирно повел его за пределы борта.
— Только бы сдуру не выпрыгнул, — выразил общую надежду матрос-артельный Леша.
Отведя парашют от борта, плотник стал плавно опускать его к воде.
А вот и первая невысокая волна огладила измученное операцией тело дельфина. Васька встрепенулся, почувствовал зов родного дома, поднял голову. Едва белобочка оторвался телом от металлической площадки парашюта и поплыл медленно, но свободно, откуда ни возьмись налетели десятки его собратьев. Увидев сородича целым, способным двигаться, они, выражая радость, а может быть, и благодарность людям, стали стремительно носиться вокруг буксира, кувыркаться и выпрыгивать из воды.
«Сноровистый», шедший все это время «малым» ходом, звякнул на мостике машинным телеграфом, пыхнул из трубы серым густым дымом и увеличил ход до «полного».
Но его еще долго сопровождала стая белобочек, то обгоняя, то несколько удаляясь от него. Почетный эскорт сопровождал буксир-спасатель до темноты.
Проклятье века — это спешка, думал Лаптев, глядя на свою команду. Остановиться ненадолго, задуматься, взвесить «за» и «против» чего-либо — зачастую нам некогда. Жизнь часто бывает несправедлива к нам, но все же она хороша… Вот и его команда, его люди. Молодые и не очень молодые мужчины. Непростые. За словом в карман не лезут. Однако, каков был запал, какой выплеск энергии — казалось бы, во имя чего? Всего-то ради спасения раненого дельфина. Не человека, попавшего в беду, — морского животного!
Даже в таких, казалось бы, мелочах проявляется порядочность, знатная морская выучка и сопричастность доброте… Желание и умение без всякой корысти откликнуться на чью-то беду. К великому счастью, на флоте это сохранилось: порядочность в порядке вещей. Здесь это в крови: вера, что добро тоже возвращается.
Не стоит село без праведника, а флот держится на порядочности экипажей. Исчезни порядочность — и флоту погибать. «Tertium non datur» — Третьего не дано.
Как же старались эти в обычной жизни грубияны, не подбирающие выражений при разговоре, чтобы облегчить долю меньшего собрата! Не грубияны и не ругатели они, а изначально глубоко порядочные и бескорыстные люди, близкие ему, Лаптеву.

Через пять часов Иван Павлович привел «Сноровистый» к месту аварии «Парижской коммуны» и незамедлительно включился в проведение спасательной операции вместе с остальными четырьмя судами: двумя транспортами и двумя буксирами. Операция продолжалась две недели и завершилась успехом: «Парижскую коммуну» стянули с берега на глубину. Выждав хорошей погоды, она своим ходом в сопровождении двух спасателей тронулась на Владивосток, куда и прибыла через четверо суток среднего хода. Полного хода капитан «Парижской коммуны» не давал, опасаясь, чтобы не были сорваны обтягивающие корпус пластыри (все-таки выброс на песчаный берег не обошелся без двух небольших пробоин и разошедшихся от удара о грунт сварочных швов).
Экипажи буксиров, принимавших в спасательной операции самое активное участие, денежного вознаграждения за спасение «Коммуны» не получили, поскольку спасенное судно принадлежало их же организации. Зато всем им, от капитанов до матросов-уборщиков, была объявлена прямо-таки огромная, звучная благодарность начальника пароходства с записью в личное дело каждому моряку и с вручением очень красочных, в завитушках почетных грамот. Что до экипажа Лаптева, почетными грамотами награждать его не стали, зато Приморский краевой арбитражный суд постановил: экипажу «Сноровистого» выплатить по месячному должностному окладу. С учетом же двойного районного коэффициента получилось, что вознаграждение оказалось немалым, и это означало, что мечта жены Лаптева Люси о норковой шубе в значительной мере приблизилась к реальному воплощению.