H X M

Публикации

Подписаться на публикации

Наши партнеры

2014 год № 5 Печать E-mail

Михаил АСЛАМОВ. «И выйду к чистоте…»

Людмила МИЛАНИЧ. «Нам с детства даруется слово»

Евгений БОРИСЕНКО. «Пока мы павших всех не назовем...»

Сергей ДЕНИСЕНКО. Поле боя  

Валентина БЕЛЯЕВА. «В кругу многоликих теней»

 

 


 

 

 


Михаил АСЛАМОВ

«И выйду к чистоте…...»

 

***


— Ты мелко пашешь, — услыхал от друга,
А в голосе такое торжество...
Но пусть, но пусть
не тронет лемех плуга
Души моей живое естество.

Я сам ее, пустырную, оплакал,
Скорбящую по свету до тоски,
И надо мной не уродятся злаки,
Но расцветут небесно васильки...



***


Упаду на соцветия клевера,
Утону с головою в траве,
Чтобы ноги — к прохладному северу,
И усталым лицом — к синеве.

Мне в ложбинке меж
меридианов
Под покачивание земли
Сладко слушать, как в мареве пряном
Подозрительно кружат шмели;

И комарик незлобно проносится,
Нереален, как будто фантом.
Упираясь лучом в переносицу,
Кувыркается солнце винтом,

Муравей из ничейных владений
По щеке пробегает к виску...
Я губами тянусь, как младенец,
К шляпке клевера, будто к соску.

Я один на земле этой грешной,
Боль ее отдается в спине.
И один лишь кузнечик потешный
Несомненно сочувствует мне —

И пульсирует дробь многоточий,
Словно весть неизвестно кому...

Травка малая ухо щекочет,
Что-то тайное высказать хочет
По секрету, да я не пойму.

Я нездешний, трава.
Я пришелец.
Я спустился сюда по лучу,
Мне б уснуть под беспамятный шелест.
Не мешайте. А то улечу...



***

Твои цветы поотцветут...
Желто от листьев в переулках.
И скоро-скоро обретут
Лес — тишину,
Пространство — гулкость;
Когда способна тишина
Речь низвести до междометий,
Когда на жизни всей видна
Мгновенья тень в неброском свете;
Когда иссохнет трын-трава
И не взойдет, как прежде, снова.
И давят на сердце слова
Всей тяжестью пережитого...



***

Горит июль — протуберанец лета,
И магма истекает на восток.
Июль горит — и каждым квантом света
Безжалостно готов прожечь висок...

Вон человек: в плаще не по сезону,
Несет в руке какую-то суму.
Исследует и урны, и газоны.
Наверное, садовник по всему...

Друг человека, пепельный окрасом,
На поводке, свинцово налитой,
Плетется — и косит кровавым глазом
На икры ног хозяйки молодой.

По виду же — типичный меланхолик,
Вот на таких бы воду и возить.
Но как его ни гладят, как ни холят, —
Все хочется кого-то укусить.

Он, видно, стар, когда мы переходим
Со щебетанья на воронье «кар-р»...
Горит июль. Тугая тишь в природе,
И до безлюдья выжжен весь бульвар.

Но выпорхнула вдруг, шурша кустами,
Девчонок стайка — как они легки!
Поблескивая влажными пупками,
К реке рванулись наперегонки...

И вот уже исчезли божьи пташки,
Им радостно: их рукава навзлет!
Еще горит июль — и у ромашки
Двух лепестков уже недостает...

Все выгорит, что умиляло прежде,
Но по подзолу в дождевые дни
Взойдет трава забвенья и надежды
(По мнению сидящего в тени).



***

Бывало, в срамоте,
как пес, скулю за дверью,
Что было, где и как, ты не хотела знать.
И в этот черный час могу сказать теперь я:
Была ты не жена,
а ты была мне мать.

Но Бог тебя прибрал —
и стало в мире пусто,
Ты, жадная, зачем все унесла с собой?
Хоть нажитого мной в миру совсем негусто,
Но этот жалкий скарб
я назову судьбой.

И, слабый человек,
за пустоту хватаюсь —
Соломинка моя, держи меня, держи!
Свободною рукой машу, как бы взлетаю.
...А в непогодь рекой проносятся стрижи...

Ты видишь: тороплюсь и, значит, скоро буду,
Уволен ангел твой, пусть отдохнет в углу.
Дочь вымоет полы, я вымою посуду,
И вот еще добро — бумажки на полу.

А все-таки стишки... Куда их прислюнявить?
Не вызовут они в народе интерес...
А ты явись во сне, такой же, словно въяве,
И я тебе шепну: хочу я, Люда, в лес.

Я сторонюсь людей и надоел им тоже.
Я просекой пойду у леса на виду.
Репейник озверел и достает до кожи,
Своих не узнает, но я его пройду

И выйду к чистоте, прижмусь к стволу березы —
И примет боль она и задрожит без слов.
Она сестра моя и не осудит слезы.
Колючки оберу. И я почти готов...

 

 


 

 

 


Людмила МИЛАНИЧ




«Нам с детства даруется слово…»



***

Бывает, ты до капли выжат,
Обид твоих не сосчитать,
Но должен ты не просто выжить,
А от беды добрее стать.
Из книг я мудрость эту знала.
Хлебнув горячего до слез,
Сама решила: выжить мало,
И это приняла всерьез.
Я поняла совсем простое:
Покуда есть чужая боль,
Себя жалеть едва ли стоит
И плакать стыдно над собой.


Слово

Г. Заводе

Нам с детства даруется слово —
С рождения и навсегда
Извечная наша основа —
Как небо, земля и вода.

Забыв свои детские муки,
Когда возникала в нас речь,
Мы эти родимые звуки
Почти разучились беречь.

Но кто-то всей жизнью напомнит,
Что Слово — превыше всего,
И если ты хочешь быть понят,
То зря не расходуй его.
Монолог

***

Р. Шляховой

Премьеры, повсюду премьеры:
Впервые приходит зима,
И, новые туфли примерив,
Балы открывает в домах.
Впервые ребенок заплакал —
И воздух впервые вдохнул.
Впервые без мамы и папы
Малыш по планете шагнул.
«Сегодня» впервые бывает
И не повторится потом,
Мы заново мир открываем
И даже впервые умрем.
Все меряя полною мерой,
Должны до конца мы понять,
Что жизнь — это тоже премьера,
И надо достойно сыграть.



***

Зачем и почему ушел Толстой?
Ответ по сути, думаю, простой:
Чтоб тишину свою в себе сберечь,
Где не нужны уже другая речь
И будни с непременной суетой —
С Толстым остаться захотел Толстой
И с Богом: переполненной душе
Мирское чуждым сделалось уже.



***

В невозможном своем далеке
На каком ты молчишь языке?
Все равно — свой немой разговор
Мы с тобою ведем до сих пор:
Ведь его сквозь земные дела
Чья-то высшая власть провела,
Чтоб, пока не лишились Земли,
Вновь в любовь мы поверить смогли.


Цитата

И снова сквозь сито рассвета
Свою я просеяла жизнь,
И вот что осталось при этом,
Пройдя сквозь годов этажи:
Не сделалось главное ржавым,
Как рифма «война» и «должна»,
Как песенка Окуджавы,
Где истина, что нам нужна.
Цитата? Конечно, цитата —
Немного известных нам слов.
А если подумать, ребята,
Пожалуй, основа основ.
«Совесть, благородство и достоинство —
Вот оно святое наше воинство,
Протяни ему свою ладонь —
За него не страшно и в огонь.
Лик его высок и удивителен,
Посвяти ему свой краткий век:
Может, и не станешь победителем,
Но зато умрешь как человек».


 


 

 


Сергей ДЕНИСЕНКО

Поле боя

 

Фонарный романс

Я тер руками строчки лба,
И ночь металась одичало.
В кургузом платьице венчальном
Был свет фонарного столба.

И надо было не играть,
Обнять и плакать в озаренье.
Но вот беда, от моей тени
На платье черная дыра.

Зачем-то надо принимать
Все так, как есть, все так, как нету,
Но мне, застыв над падшим светом,
Хотелось ночь не продолжать.

 

Зернышко

Если б вышло красно солнышко
Посмотреть на мир да окно открыть:
В черной глине
Бьется зернышко,
В синей тине
Тонет птичий крик.

Видно, солнышко вновь не выспалось,
Видно, у земли кругом голова.
Мелкий дождик
Пишет исповедь
Да не может
Подобрать слова.

С моря запахи тянут волоком
Ветер трепетный, да луна — вампир.
На аркане
Бьется облако,
Вошь в кармане
Бьет подковами.

Но не вышло из моря солнышко.
Не заметил, как уже — старик...
Схоронили
В глине зернышко,
Утопили
В небе птичий крик.

 

Юродивый

Ай, барин, дай юродивому копеечку,
Дай копейку, копеищу!
Дай копейку на бумазейную кофтейку,
Прикрыть рубище, что ж еще.
Ай, не стращай!
Мать не злобушка, да уж ты как злой?
Вот ужо я тебя клюкой!
А Господь все видит, Господь не спит,
Посмотри мне в глаза, вот он в одном, а другой закрыт.

Ай, барин, юродивый правду скажет, —
Истины глас, да в глаз.
Сделай добро себе же на свечку,
На тебе рупь, дай копеечку.
Да будет свет в твоем дому.
Ой ли? Свет ли?
А коли кудри совьются в петли?
Кто пальцем в небо, кто пальцем в масло,
Вот ты и нЕ жил, а звезда погасла.
Ой, к добру ли?
Господь все слышит, хочешь совет?
Взгляни на мои уши, вот он в одном,
А другого-то нет. А?

А коники уже скачут,
Силы небесные. Клячи!
На камень вода плачет.
А как ходил нынче в Мекку,
Да стал калекой.
Глянь, барин, мои ноги, одна шла к Богу,
А другая убога.

Ой, несется огонь небесный, да несут его бесы!
Я блажен, да князь, я выстрою храм,
Дай копеечку ко святым дарам.
Прикоснись, не бойсь, не заразный я,
Вот душа болит — там зараза вся.
А Бог улыбку связал, он и наказал
Шапкой теплою, шубой толстою,
Тельным крестиком душу темную.
Ай, и барыня, в парче-бархате,
Ликом дивная, видеть-ахати!
Ой, матушка, долго ли млеть? —
Да лежать тебе во сырой земле,
С самим Господом, как на паперти,
На траве в крови ярче скатерти.
Дай, барыня калеке монетку,
Глянь на руки, одна держала небо,
А другая — сухая ветка.

Вишь, никто нейдет в небо лобное,
Скачут коники, мчатся коники под исподнее!
Но никто нейдет, не глядит в дали времени,
Ох, дождет народ, небо упадет,
Там и встренемся.

Подайте ради Христа...
Пресвятую богородицу, мать вашу,
Растак!

 

Поле боя

Я надену, как латы, джинсы
И покину свою Итаку,
И на битву с такой-то жизнью
Сам себя поведу в атаку.

После боя увижу поле,
На котором не только птицы,
Но и зверь поживится вволю
Там, где смерть накрывает лица.

А ветер носит по полю стоны
И нанизывает на пики,
Как оплаченные талоны,
И все дальше, все тише крики.

Их безумству споют вороны
Так талантливо, что захочешь
Взять винтовку и горсть патронов
И стрелять в них до самой ночи.

Ночью слава идет по следу,
Победителя всюду ищет.
Возвратишься домой с победой
И расплатишься пепелищем.

Вновь поскачешь на это поле,
Позабыв про седло и сбрую,
Из похмелья влетишь в застолье,
Там зверье с вороньем пирует.
И рванешься за коркой хлеба,
И мгновеньями станут годы,
А очнешься — повсюду небо
В очень пасмурную погоду.

Я оставлю на небе латы,
Я рубаху в снегу покрашу,
Пусть несет меня конь крылатый
В те края, где поют и пляшут.



***


Ах, не любить мне тебя, не любить
И не выстлать периной твой путь.
Если будет вопрос «быть — не быть»,
Будь, что будет, а там — как-нибудь.

Я посею чистую рожь,
Что ни зернышко — будто слеза.
Если с радостью печали пожнешь,
Может, сбудется дорога назад.

На дворе январь, да бросило в пот,
Неизвестно, что там будет потом.

 

Пролог

Ой!
Горько поле, непохожее на прежнее,
Словно языком слизнула нежить.
С горки закатилось солнце под крылечко,
Да не вышел месяц из-за печки.
Банка с молоком упала на пол,
Словно с барского плеча.
Что-то тихо нынче утром, и петух не прокричал.
Глянула на зорьке — в огороде мой Ванюша.
Да ведь он недавно умер!..
Обмерла, ой, нет —
Да это пугало в Ванюшином костюме...


I

Ой!
Вижу свет из Белокаменной болезный,
Бледный отрок тешится желудком.
По глазам видать, суть — двуручный меч;
Бреет стриженых,
Любит ряженых,
Хороводит речь, —
Вставши в позу триумфальной арки,
Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!
Ой!
Вижу Бога на кресте —
Носит человек прах его костей,
От дурных вестей,
Вдоль высоких стен.
Царю-батюшке на лихой поклон,
А царь-батюшка, стольный князь Гвидон, —
Сибирский долдон.

Ой!
Вижу, хоть и страшно мне, —
Велика корона царю-барышне;
Пляшет «барыню»
Под тяжелый рок,
Под тяжелый рок
Ходит барышем,
Крупным гоголем,
Ясным цоколем
Бродит около,
Домогается, да уж близок срок!

Сколько бы ни пела я, да уж видно,
Ох, несытно мне живется, ох, несытно.
Славься, горе мое горклое, Богом данное,
Почерненное,
Майонезное да сметанное.
Но позволь уж мне отличить от чар,
От яичницы — горький божий дар.


II

Ой!
Вижу, человек несет свой крест,
Крытый золотом обжигающим,
Освещающий каждый черный лес
Да ослепляющий.
А под золотом медь чеканная;
Коли зверь чумной да поганый, —
Крест наплечный да лежит.

А под медностью древо чистое,
Потом девы пречистой мытое,
Да слезьми древо то пропитано.

А под древом у того креста
Нечему блистать.
Ибо там человекозверь —
Светит смертно,
Лечит смертно
Древо чистое колом — к смерти,
И пречистую причислили к смерти;
Ох, не верьте мне, люди, не верьте!
Я молю, прости за потерянных,
Может, и простит, да поверит ли?
— Слушай, женщина, голос голоса, —
Смерть-гадюка и мирный полоз,
Травы-врачи, отравы-травы, —
Предо мной все равны и правы!
Злые бесы язык твой взяли,
Крест, он свят! Вот на нем-то Его и распяли.
А десять заповедей суть, — запретный плод,
А запретный плод сам в рот идет.

Как невесело без Ванюши...
А бывало, без хлебной корки
Прибаутками да частушками
Говорили до самой зорьки.

Нам, старушкам-веселушкам,
Ни за что не околеть,
Пропоем мы вам частушки, —
Может, будет веселеть.

Встала утром как ребенок —
Здорова и весела,
Да не поняла спросонок,
Что намедни померла.

Мой дедуля удалой —
Ухажер отличный.
Начал он, как молодой,
Кончил параличем.

Ох, невесело без Ванюшки,
Прям хоть головою в кадушку...


III

Ой!
Вижу, солнце встало,
По миру тепло, да крики убиенных ночью.
Неустанно, не устала
Сыновей рожать и дочек
Земелюшка-чернозем.
Повезет? — не повезем.
Боже правый, сколько ждать? —
Небом рожденных,
Чтоб не рожею,
А душою, — стать...
Пало солнце в огород помятый,
Ночью прорастет и будет пахнуть мятой.

Ой!
Вижу, человек несет свой крест,
А на кресте — человек.
Битый убитого везет через дикий лес,
Через строй калек.
Кровь распятого льется на проклятого,
На глаза несущего,
Закрывая сущее.
И куда слепец идет? —
А, куда черт несет.

 

Эпилог

Не хотите ли ответ? —
Как говаривал мой дед:
— По чину — кручина,
Чем выше чин —
Тяжелее кирпичи причин.
А еще он говорил, до тех пор пока ходил:
— Иже еси на Би-Би-Си,
А что такое Би-Би-Си, некого спросить...



***

Жаль, искренность рождает чью-то пошлость,
Скрывает чувства каменный настил.
Мы, русские, гордимся только прошлым,
А будущим гордиться нету сил.

Без ветра нет ни смысла, ни улова,
Опять тревожит гладь пустой реки.
Мы, русские, гордимся только словом,
Собой гордиться как-то не с руки.

Минутами, годами и веками,
На святость понадеявшись легко,
Мы, русские, гордимся дураками,
На умных не уедешь далеко.

Все будет, только раньше или позже,
Но не сейчас, в пылу земных утех.
Мы в радости грешим, грешим безбожно,
И тем гордимся в русской простоте.

На счастье и беду нас очень много,
Но только нас найдет зеленый змий,
Мы, русские, гордимся — слава Богу,
Хоть чем-нибудь гордимся, черт возьми!

 

 


 

 


Валентина БЕЛЯЕВА

«В  кругу многоликих теней»


***

Лишь миг… Парящий лист на землю ляжет.
Затихнет вихрь степенно над тобой.
Зеленое Созвездие судьбой
Безумным светом вспыхнет, уплывая,
И что крадет, увы, тебе не скажет…
Осколками полуночную мглу
Засыплет и в обычную золу
Тотчас же превратится, остывая.

И дрогнет твердь у ног… И холод снежный
Ее немых отточенных камней
Заглотит блеск и дым твоих огней,
О грешных тайнах вскользь упоминая.
А ты, вглядевшись в даль земли безбрежной
Под жуткий вальс осеннего листа,
Увидишь арки вечного моста,
Бессмертия его еще не зная…

***

Ах, это гульбище Листвы
Над покоренной суетою —
Вон там, за облачной грядою,
Где тьмы светил еще горят,
Крутыми арками мосты
Вздыхают мраморною пылью
И сонмы белых-белых крыльев
Над ними царственно парят.

Листва блестит, как хрупкий лед,
Несется в вальсе безупречном.
А где-то там, вдали, беспечно
Сверкнет конечная верста.
И, совершая вечный лет,
Согрета божьими перстами,
Сливаясь с листьями-крестами,
Кружит чистейшая звезда…

***

Что же там, за разумным пределом,
В миг рожденья отбитой чертой?
Может, Шлях протянулся ямской,
Весь усыпанный звездною пылью
Над закатным лучом онемелым
В ледяную вселенскую тишь,
Где от ужаса лишь помолчишь
В ореоле заснеженных крыльев.

Да, наверно… Но что же таится
В первозданной округе Его?
Неужели там нет никого —
Человека ли, птицы ли, зверя?
Может, зреет в траве голубица
В блеске звеньев господних цепей.
И в кругу многоликих теней
Распахнутся у глаз моих двери…

***

О, боже, что там, прячась за столбы,
Во власти странных судорог мерцает?
То вспыхнет, как огонь, то угасает,
Внезапно укрываясь сизой мглой?
И кто же там, венцом твоей судьбы,
Внезапно появившись привиденьем,
Глядит виновно, словно в искупленье,
Закрученной в спираль стальной иглой?

Рожден исчезнуть, вскрикнул где-то миг…
Сгущаясь, сумрак каменный свисает
И вдруг к ногам с презрением бросает
Твою же горсть отточенных лекал.
И сумасшедшим белым вальсом лик
Слепой звезды с дыханием холодным
Срывается в падении свободном
Чистейшими осколками зеркал…


***

Закат сползал в небесный перевал.
Далекий горизонт в огне жеманном
Казался цепеняще первозданным
И, чуть вздохнув за склонами холма,
С величием надменным уплывал.
В холодном застывающем пространстве,
В тупом метафорическом упрямстве
Луной светилась полночная тьма.

В малиновом мерцании угли
Вокруг пещер смиренно угасали.
Безмолвные березы в ночь бросали
Смиренно опаленные листы.
А там, вдали, на краешке земли,
Столетьями неслыханно раздольной,
Стояли под десницею престольной
Усыпанные звездами кресты…


***


Ты уйдешь далеко — на чужую дорогу,
Будешь версты обочиной долго искать.
Зубы крепко сцепив, к незнакомому богу
Обратившись, молитву впервые шептать.

И своими ль веригами страждущей воли
Непременно в продажном рассвете сверкнешь?
Будут блики смеяться. И в тихое поле
Ты, внезапно бледнея, зачем-то свернешь.

Но с каким наслажденьем восход устремится
За тобой из горнил раскаленных глубин!
И откликнется эхо в дурной огневице
Леденящего скрежета снежных лавин…

Обернешься… Подтаявший след на дороге,
На камнях лишь мерцанье луны — никого.
Да мелькнет чей-то крест на мгновенье убогий
Под кружащим листом во вселенной его…


***

В лабиринтах столетий, ушедших в рассыпчатый прах,
Ты, мой друг, ищешь тени безвестных Великих.
И найдешь палачей у подножий задымленных плах,
Их секиры в надежных, в трудах заскорузлых руках
И под сводами храмов скорбящие лики.

Там, где ищешь ты тени загубленных предков своих —
У заросших холмов на обочинах где-то,
Ты услышишь, как ветер гудит — и протяжен, и лих,
Как молчит нерожденный, сжимающий легкие, стих
Золотым изваяньем у трона поэта.

Там, где ищешь ты свет голубой поднебесных десниц
И вселенские, божией данью, законы,
Ты увидишь дрожанье березовых мокрых ресниц,
Перламутровый отблеск во взглядах уродливых лиц
И пустые глазницы распятой иконы…


***


Ты слышишь меня, дорогой Современник,
Чертежной эпохи потерянный пленник,
Не мы ли с тобою остались вдвоем?
Вот здесь, в неизмеренном этом пространстве,
В его и цветистом, и странном убранстве,
Где гимном вселенной кричит воронье.

И что для тебя эти земли — холмисты,
И крик журавлей — непокорен, неистов,
Сквозь тихие вздохи слепой тишины?
Что чувствуешь ты, глядя в небо глубоко,
Едва ли засветится трепетный локон
В твоем же окне безупречной луны?

Не ты ли, согнувшись, дрожишь у престола,
В рассвете увидев глазницы монгола —
Горящими звездами в утренней мгле?
И я презираю тебя, Соплеменник —
Своих же детей неподсудный изменник
На этой наследной распятой земле…

***

Ты шел, обременен своим недюжинным умом,
С заплатанном мешком, в смятенье преданной печали.
И, будто на холсте, березы трепетно молчали,
Меж порослями сосенок склоняясь над холмом.

О чем ты размышлял у их подножий, как певец,
Внезапно пораженье потерпевший? И, бледнея,
Губами шевелил едва, и было все виднее,
Как над твоим челом парил обугленный венец.

На белой бересте ты что-то медленно писал,
Затерянный во времени Архангел умиравший.
А маленький березовый листок, к ногам упавший,
С мольбой о чем-то тихо говорил и угасал…

 

Голос из-под земли

Не ты ли, Потомок, немой созерцатель
Зеленых созвездий, и глух, и безлик, —
Безвестных холмов вдоль дорог созидатель?
Не ты ль, новоявленный богоискатель,
Не слышишь мой горький и сдавленный клик?

Умом щедрой дланью небес наделенный,
Уже никогда не оглянешься ты
На блеск изумрудной листвы оживленной
И крик журавлей над равниной зеленой —
В сжимающих дланях своей нищеты.

Взгляни же когда-нибудь в небо пустое,
Мой бледный потомок, и жалок, и слеп,
Когда твой очаг с молодой берестою
Едва ли горит, близ грязи водопоя,
А угол походит на каменный склеп.

Взгляни в это небо — оскалом безбрежным.
Ты видишь? Уже опустило оно
Космической мглой, и живой, и безгрешной,
На землю твою в тишине безмятежной
Свое бездыханное гиблое дно…


***

Что странно в том? Ты стал однажды жертвой клеветы?
Но это лишь явленье неподсудных древних истин.
Еще не раз Служитель их, в грязи макая кисти,
Украсит ею все твои дороги и мосты.

Он тоже человек! Он ненавидит подлеца!
И, ласковой Фортуне молодой целуя руки,
Долги ей отдавая и дрожа от сладкой муки,
Чистейшую слезу смахнет с горящего лица.

Что странно в том? Палач с секирой не приемлет лжи!
И чист его мундир, закон достоинства и чести.
И вы с ним, словно братья-близнецы, отныне вместе
Пойдете собирать в мешок колосья спелой ржи.

Что странно в том! Но ты из глубины души эссе
Достанешь, бросив на пол покосившейся светелки…

Уйдешь… Присядешь в пыльные сосновые иголки,
Последнюю версту обняв, рыдая на шоссе…

 

***

Развилка… Замерзающие ели…
То гаснет, то опять горит фонарь.
Звезда сквозь наползающую хмарь
О чем-то тихо плачет безутешно.
О чем ее беда? Не обо мне ли?
Не я ль ее осколки в эту ночь,
Обжегшись, соберу в ладонь и прочь
Уйду, как призрак, теменью кромешной?





 

Архив номеров

Новости Дальнего Востока