Юрий ЖЕКОТОВ

Секреты лесной избушки

Нашел я эту лесную избушку по сентябрю, когда в неурожайный для грибов год в поисках опят и маслят заблукал в глухом распадке. Неброское с виду жилье, но с полным комплектом услуг: печка-буржуйка и топчан подле нее, сколоченный из двух широких досок. По другую сторону столик, прикрепленный одним боком к стене; полка над столиком с разномастной и видавшей виды посудой; топор, пила… Но из главных достоинств местного таежного сервиса — лесная песня ручейка, родниковая вода круглый год. Навес из хвойных веток на жаркий день, запас валежника в ближайшем ельнике для холодного периода. Вросла в землю лесная гостиница, слилась выцветшими бревнышками с осенними красками леса, с местностью. Но гостям отворот-поворот не дает — приходи и живи.
Огляделся: давно сюда никто не захаживал, заросла тропинка, в дремучей паутине углы, настоялась в хоромах вековая сырость. Что тому причина, неведомо: состарился ли былой хозяин или за оскудением местных сопок зверьем перестал охотник пользовать лесные владения? Не было у меня тогда времени, чтобы надолго здесь остановиться, разгадывать тайны теремка, но приглянулось местечко. А когда зима укрыла снегом лесные дорожки, а лыжи, хранящиеся дома, основательно намозолили глаза, решил прокатиться до таежного домика, попроситься на постой. Хотя у кого там проситься? Буду сам по себе, кум королю, сват министру, властитель и повелитель!
Да и кто зимой в лесной избушке хозяин? Разве только мороз, пробравшийся внутрь и за отсутствием живых душ от скуки пощипывающий бревнышки, да ветер, что, готовя вьюгу, пока репетирует новые зимние симфонии в печной трубе. Вот, пожалуй, и все постояльцы.
Избушка еще больше замаскировалась, утонула в сугробах, на крыше — целая куча снега. Не знал бы точных ориентиров, проехал бы рядом и не заметил. Очистил дорожку к двери, натаскал и нарубил валежника, а как занялись огоньком сучкастые полешки, убежал из теремка мороз, улетел в таежные просторы и ветер.
Засвистел чайник, и я в предвкушении скорой трапезы довольно потер руки, принялся собирать ужин. Вынул из рюкзака хлебушек, сальце-мальце, колбаску, консервы, горсть карамелек и разложил разносолы. Достал зеленое, с кислинкой яблоко, и украсил им стол, чтобы пир горой! Помельчил, порезал, что нужно. Со стороны посмотрел — ну, скатерть-самобранка и только! Красота — жалко трогать.
Однако пища для того, чтобы ее есть, а не любоваться. Поднес ко рту самодельный бутерброд на первый прикус, да так и остался с отвисшей челюстью — вроде закряхтел кто старчески в избушке. Странно! Может, в печке сучок стрельнул замысловато? Да прогорело там уже почти все, и шум не оттуда. Ну и дела! Скорее всего, поспешил я с выводами, не осмотрелся, как следует, главного хозяина и не заметил. Что же делать? Иду на попятную. Отложил хлебушек с начинкой в сторону: «Извиняйте, конечно, не знал, проявил бескультурье, к столу не пригласил?!»
Но кто такой? Где прячется? Может, кутается под нарами в старом тряпье тутошний жилец или завелся здесь зверь какой неведомый? Заглянул под нары — никого нема! Но не лешак, не домовой же, в самом деле! Хотя кто его знает?! Наверное, решил без свидетелей объявиться! И как с ним говорить, какие темы поднимать, я не знаю.
Кашлянул ему пару раз в ответ, мол, тоже хаживали, опыт кое-какой мало-мальский имеется. Таежные традиции блюдем. Просим проявить ваш местный образ. Покряхтим вместе. Есть повод, полюбил и я эту избушку, но на привилегии и особое положение не покушаюсь. Но если не погоните, то у меня на этот случай во фляжке есть, что полагается, для согрева, для знакомства. Берег, как неприкосновенный запас, а теперь для аппетита и сгодится! Просим к столу, не побрезгуйте, отведайте, чего хотите, не царская трапеза, конечно, но все же. Вот — даже фрукты имеются!
Опять буркнул кто-то, да так недовольно — со скрежетом, с шипением, не по-человечески. Но смысл понятен: «Ну чего приперся? Расшумелся, бедлам устроил! Шастают тут всякие! Житья от вас спокойного нет».
Ну, раз звуки незнакомые издает, уже почти нет у меня сомнений, точно — домовой! А кто еще? Не зря же путешествуют они из сказок в присказки, из уст в уста? Это я Фома неверующий, а люди бывалые знают, что к чему, и напрасно говорить не будут. Теперь и меня кто спросит: «Веришь, нет ли?», развею сомнения, засвидетельствую: «Правда все это, не выдумки, была и у меня такая встреча на жизненном пути с домовым!»
Но какой он обличьем, непонятно, не спешит показаться. От неловкости заерзал, будто перед объективом: хозяина я не замечаю, а он меня насквозь, как рентгеном пронзает, и всехоньки ему про меня видно, как на ладони, и моя подноготная, и прошлая, и будущая жизнь со всеми передрягами.
Убрал я ноги под лавку, втянул голову в плечи, чтобы зря не разбрасывать свои телеса и не теснить домового, не вызывать его раздражение. А то развалился тут! Но на всякий случай речь оправдательную готовлю: «Понятно, живете вы в тайге по-барски, и можно даже сказать по-куркульски. Это не оскорбление, примите как комплимент. И все у вас чистое, натуральное, экологическое, а спиртное вам и даром не нужно. Если тут воздух настоян на клюквах, на брусниках, на кедровых шишках — пей, сколько хочешь, хоть бадью, хоть две! Вот настоящий хмель! Все понимаю, глупые мои предложения не к месту, но мы, человеки, неразумны, неуклюжи, мягкотелы. Все у нас сикось-накось идет, цивилизация одним словом, все по городам, по селам мытарствуем, не можем никак без всяких благ и излишеств! Уж невпопад заглянул к вам, но я много неудовольствия не доставлю, не гоните, не серчайте, я только ночку перекантуюсь — и все, больше никаких интересов и замыслов. Как вам мое скромное предложение, хозяин?»
Прислушался — тихо. Ишь, замолчал, прочитал, значит, мои мысли. Сразил, видно, я его своим ораторством. Но наверняка хмурится. Может, стерпится, свыкнется? Покосился я на дальний угол — там он непременно обитает. Облизнулся. А что делать? Голод не тетка.  Не чавкая и не швыркая, не вызывая лишнего неудовольствия, приступил в одиночку к ужину.
Опять зашуршал, заворочался кто-то и, наконец, показался.
Ба, да это мышка лесная! Шерстку почесала, черными бусинками глаз сверкнула и носом повела: «Что там у тебя, чего принес-то?»
Вот страху-то нагнала, в чудеса верить заставила! «Ну, и что мы будем делать, черноокая? Хлебушка тебе бородинского, самую запеченную корочку? Возьмите, пожалуйста!» — угостил я местную жительницу. В компании-то ужинать веселее. Мышка сперва испугалась, спряталась, а когда я уселся на место, вылезла откуда-то сызнова и принялась за корочку…
Ну вот, закусили, что Бог послал, а теперь пора на боковую. Эх, жизнь удалая! А что еще человеку для веселого настроения надо?! В брюхе сытость, в мыслях милость! И хотел я заснуть счастливым, но, увы. Как по команде, зашуршали, зашумели по углам мышки. Сколько же их тут? Целое племя! Пришлось делиться трапезой, благо, оставил себе на завтрак. Отчекрыжил по-братски половину пайка и отдал за знакомство, за дружбу.
Бегают, между собой шушукаются мышки-норушки: «Что за невидаль? Что за гость? Что за пришелец? Откуда посреди зимы в давно пустующей лесной избушке нежданно-негаданно оазис и еда «скусная»?!» И, приняв тепло и непривычно ароматные «подарочки» со стола за вестник приближающейся вечной благодати, слышу, принялись мышки усердно подтачивать и иные свои заначки, обманчиво, видно, порешив: «Все, хватит, натерпелись, и нас нынче приметили, наступает счастливое времечко! Еще чуток, еще капелюшечку — и потекут у наших норок-теремов реки с молочными берегами!»
— Стойте, не спешите, доверчивые! — пытаюсь остепенить их. — Неправильно вы все растолковали, не шумите, не торопитесь. Схрумкаете запасы, а мне что, вас всю зиму кормить?!
Но куда там! Теперь не остановить, не стреножить мышиное племя! И в том углу, и в этом, и за половицей шебаршат, точат зубки! И чего там грызть, если посередь зимы и так уже все давно сгрызено?! Может, это мышиный гимн! И что теперь делать? Как поступить? Что я могу предложить мышиному племени? Пару корок хлеба, колбасные крошки и чайную ложку сахарной пудры взамен опостылевшего и однообразного разнотравья. Разве жалко? Нате, берите все, что осталось, но это ли «бананово-апельсиновый» рай?! Спать-то дайте, шумите под самым ухом. О, а эта прошустрила прямо по одеялу…
Ничего не поделаешь, нужно с ними считаться — настоящие полноправные хозяйки! Мышки тут привыкли к свободе и приволью: ни филин не зацапает, ни лиса не подкопается. Хоть ясным днем прямо посередине избушки пробегай, хоть на топчан забирайся, валяйся, сколько хочешь, если других забот нет. Так что семенили они своими привычными тропками и мало со мной считались…
Утром после ночного кутежа — тишина по норкам. Наверное, все мое и свое подъели мышки, а нынче почесывают себе брюшки, в тепле да в сытости разленились лежебоки, ждут-пождут теперь манны небесной.
— Просыпайтесь, отправляйтесь на труды праведные! Пошукайте по сусекам себе на прокорм! Разбаловал я вас. Придется теперь навещать избушку. Хорошо, возьму на следующие выходные провизии побольше — и к вам! Погуляем вовсю, мышки-норушки! Так, глядишь, и дотянем до взаправдашной весны, до оттепели!
Берегут лесной домик таежные жители: дорожка к теремку заросла травой, ель прикрыла ветвями крышу, мышки здешние могут «обратиться» в домовых и «испужать» нежелательного гостя. И слова здесь всякие разные в такт умелому топору строителя, в лад собранных венцами бревнышкам сами вспоминаются-сочиняются и сами в строчки ложатся.