H X M

Публикации

Подписаться на публикации

Наши партнеры

2014 год № 2 Печать E-mail


Ронэн ЛЕНАРТ



Проклятие в залог



Рассказ

 

 

1

Бажен задержал дыхание, с трудом веря своим глазам. Вот так удача! Молодая самка оленя — такую если завалить… ох, как надолго мяса хватит! Поди, мамка от радости плакать будет.
Вот и неудивительно, что у него внезапно задрожали руки: тут кто хочешь разволнуется, к тому же ел Бажен в последний раз дня три назад — ломоть черствого хлеба, поделенный наполовину с братом.
Вожделенная добыча задумчиво пожевывала ветку голубики, еще не подозревая о существовании молодого охотника: ветер дул в его сторону, в кои-то веки решив сыграть человеку на руку; мягкий снег под ногами в лыковых лаптях с онучами хрустел совсем тихо. Уже почти празднуя успех, Бажен натянул тетиву…
И тут тишину раскроил протяжный волчий вой.
Важенка вздрогнула, прыгнула в сторону… Стрела, наспех пущенная Баженом, просвистела возле длинной оленьей шеи и вонзилась в ствол дерева. Вот проклятие! Крепче стиснув лук, неудачливый охотник грубо выругался и стукнул себя по лбу. А добычи уже и след простыл…
Это была первая подвернувшаяся ему важенка за весь год. Первый шанс… И он его упустил.
Оставалось только развести руками и идти дальше через лес — куда придется. Авось, еще раз представится возможность… Хотя это вряд ли.
Пробираясь по тихой чаще, убаюканной медленным танцем падающего снега, Бажен думал о том, что никогда еще не был так зол на себя. Наверное, потому, что никогда еще не чувствовал себя таким опустошенным, беспомощным и жутко невезучим. И, казалось бы, все ничего: хоть есть дико хочется, шаман не даст с голодухи помереть, и для полного счастья осталось принести этому чудному старику всего-то одного красного волка, но...
Эти самые красные волки как сговорились всей стаей и не показывались больше года. А у молодого охотника с шаманом уговор...
Все началось тринадцать лет назад — Бажен тогда еще мальчонкой одиннадцати годков был. И жил он с матерью Лыбедью и младшим братом Втораком в хлипкой избенке у леса, на самой окраине: из деревни прогнали батогами за то, что, мол, бабка Баженова по батюшке — Милана — ворожбой промышляла. Бабка-то скончалась задолго до того темного года, а отца, то бишь сынка ее, в лесу медведь задрал. Так что остался маленький Бажен в семье за кормильца и защитника. Трудно пришлось, ох, как трудно... Хорошо хоть, что охотиться мальчик научился сызмала.
И вот однажды, в год смерти отца, объявились в лесу страшные хищники — вроде бы волки как волки, разве что шерсть у одних красная, у других черная. Да только простой волк убивает, чтобы есть и жить, потому и не вымирает лес, а эти... Других зверей эти чудовища уничтожали безжалостно, как будто ради одной лишь крови, и почти все олени, спасаясь от них, на север ушли, глубже в тайгу. Те, что оставались, вроде сегодняшней важенки, или монстрам доставались, или охотникам из голодающей деревни. Последние стали ходить на промысел группами — волков боялись. А Бажен и семья его думали: не вытянут так, поживут немного впроголодь и завянут.
А потом чудо с юным охотником приключилось: встретил в лесу красного волка, а тот вдруг заскулил, словно испугался чего-то. Мальчику даже жалко стало, но что поделаешь? Голод сильнее жалости, а дома мать и Вторак, их бы кто пожалел... Ну и убил волка Бажен. Слышал, что мясо у них нежнейшее. Счастья-то сколько!
Только собрался домой тащить, как появился старик, весь в лисьих шкурах, пестрых перьях и чьих-то клыках, и заявил, что волчатину эту есть нельзя — дескать, отравишься и умрешь в страшных муках, а почему, не скажу. По горящим черным глазам старика понял Бажен — правду говорит. И не решился домашних отравой кормить.
Ну и заключили они с шаманом сделку: старик юному охотнику обещался еду добывать (заверил, хитрец, что места и способы знает), а Бажен старику душу свою в залог оставил, пока не принесет как плату дюжину убитых красных волков.
Дурак был. Душу отдал. А тринадцать лет — как вечность. Ведь трудно жить без душеньки... Нет, не горько, не больно: горечь и боль он разучился чувствовать. Просто тяжело, невыносимо тяжело, аж выть хочется... Да только зачем? На что?.. Правильно ты, Бажен, сделал. Зато с голоду не помрешь.
Тринадцать лет как вечность. И за эту вечность — одиннадцать волков...
Последний остался.
...Бажен вздрогнул и остановился. Тот самый последний двенадцатый красный волк, о котором он только что вспоминал, замер перед охотником шагах в десяти. Гулко ухнуло человеческое сердце, уже успевшее опустеть, но еще помнящее, что это значит — замирать в напряженном волнении... О, хвала небесам! Все-таки повезло.
Впрочем, может быть и так, что вовсе это не везение, а просто тварь почувствовала, что он ее поминал, будто мысли услышала, будто теперь глазами говорила: «Звал меня? Ну, так я здесь». В какой-то момент Бажену показалось, что волк сам хотел своей смерти!.. Да нет, бред все это.
Лучше не думать, а делать...
Быстро он зверя убил. Быстро и тихо, как и всех остальных. Даже жалости не успел почувствовать... Хотя нет. Ее бы и так не было. Совсем.
Бажен стоял и смотрел, как алая кровь тонкими струйками сбегает по красной шерсти на белую землю. И не могла эта кровь его тронуть. Не могла... Охотник всего-навсего кривовато усмехнулся.
— Ну, все. Готовь душу, старик.
И вздрогнул от ледяного воя...
Далеко на северном холме, за стволами деревьев, Бажен разглядел фигурки красных волков. Один, второй, третий... седьмой... одиннадцатый.
Ерунда! Это другие. Так он сказал себе.
Тогда почему одиннадцать?..
Вздор! Это — другие.

 

2

Когда Бажен добрался до логова шамана, бледное солнце уже начало клониться к макушкам мохнатых елей, словно желая улечься прямо на них и заснуть, мерно раскачиваясь. Оно еще поглаживало землю своими косыми лучами, но здесь, под сенью дремучего леса, было сумрачно, и смутные тени сгустились вокруг шаманского чума.
— Эй, шаман! — крикнул охотник в морозный воздух и подавился невесть откуда взявшимся туманом. — Выходи, — добавил тише, но так же отчетливо.
И шаман вышел.
Все минувшие тринадцать лет Бажену казалось, что колдун почти не стареет. Вот и теперь он выглядел все так же, как в день сделки. Его извечная лисья шкура ниспадала с плеч до колен, старые пимы на ногах были изодраны, амулеты из перьев и камней болтались на худой шее, свисали с макушки, из ушей и даже из широких плоских ноздрей. Да и сморщенное лицо, иссушенное таежными вьюгами, ничуть не изменилось. А уж узкие глазки, вечно бегающие из стороны в сторону, но всегда умудряющиеся остановиться на чем надо в самый нужный момент и пронзить это насквозь... Они тем более остались прежними.
Ничего не сказав, шаман кивнул. Бажен сбросил на снег тушу волка, оставленную хитрым стариком без внимания, и попытался самодовольно усмехнуться.
— Вот он. Последний. Возвращай мне теперь мою душу, шаман.
Нехорошо как-то сверкнули раскосые глаза. Бажену очень не понравилось...
— Стой тут, — сказал старик и исчез внутри своего жилища.
Вернулся с мешком, в котором обнаружились три заячьи тушки. При виде их Бажен недоуменно посмотрел на шутника. Тот выглядел совершенно серьезным.
— Это вам на неделю, сынок. Как обычно.
— Ты надо мной смеешься? Я сегодня не за едой пришел! Ты волка хорошо видел?
И Бажен ткнул пальцем в убитого хищника. Шаман невозмутимо воззрился на зверя, помолчал, покачал головой... и улыбнулся молодому охотнику. Сказал отрывисто:
— Видел. Хорошо видел. Волк. Последний. Убитый. Но нет у меня твоей души. Растратил я ее.
Бажен на мгновение утратил дар речи.
— Как... как это? Как это растратил?!
Шаман как ни в чем не бывало сунул ему в руки мешок с зайцами и ткнул скрюченным пальцем куда-то в сторону. На север.
— Туда смотри.
Ну не мог Бажен без души на старикашку гневаться! Только злость изобразил, недовольно нахмурился и тут же повеление исполнил.
— Смотрю.
— Видишь тропу?
— Вижу.
— Это хорошо, что видишь... В полночь сюда явишься, по ней пойдешь, все поймешь.
Бажен пристальнее вгляделся в окутанную тенью чащу, густую, колючую, проглатывающую эту узкую, еле протоптанную шаманскими пимами, тропинку... И передернуло его.
— А куда она меня заведет?
— В логово Черной Стаи.
И во второй раз изумился охотник.
— Это что, к черным волкам, значит?
— Не волки они, Бажен. Перевертыши. И не бойся их. Придешь к ним — там и узнаешь всю правду. А сейчас домой ступай.
И сбитый с толку Бажен побрел домой.


3

Гневный голос матери он услышал издалека:
— Взрослый уже стал, а слов до сих пор не понимаешь! Я тебе сколько раз говорила к деревне не подходить? Заметят ведь когда-нибудь — так и забьют до смерти!
Отвечал ей ломающийся голос Вторака:
— Да я ж не хотел... Так вышло...
— Вышло, вышло... А коли что с тобой случится, кто Бажену помогать станет? Мать больная!
Лыбедь вдруг надсадно закашлялась.
— Ты, мамка, приляг лучше, — говорил ей Вторак, когда Бажен вошел в темную избушку. — А вот и брат вернулся. С добычей.
Уже прикорнувшая было женщина приподнялась на полатях, служивших ей ложем, и взглянула на старшего сына. Пустыми были ее глаза. Пустыми и безжизненными.
— Ты бледен, — сипло выговорила она. — Что с тобой приключилось?
— Ничего. Вот, зайцев шаман дал. Сейчас похлебку варить станем. А ты, маманя, отдыхай.
Лыбедь вновь прилегла и закрыла глаза, тихонько ворча:
— Совсем плоха стала. Только и делаю, что лежу, лежу... Вот и думается мне порой: а зачем мы живем? Зачем еще за жизнь цепляемся, зачем царапаемся?.. Нету будущего, нету!.. Одна тьма кругом.
Сыновья, привыкшие уже к таким горьким словам, молчали. Не знали они ответа на вопрос матери. Да и не искали: боялись, что вовсе его нет — этого ответа. И незачем на самом деле жить.
Пока Вторак печь дровами кормил, Бажен шкурку с зайца снимал да искоса на паренька поглядывал.
— Так ты что, вертун, возле деревни делал? — спросил наконец.
— Пошел на деревню посмотреть, а потом дай, думаю, послушаю, что люди говорят. А то ведь совсем одичаем.
Бажен громко хмыкнул.
— И что говорят?
— А то, что охотники их пропадают. Все чаще и чаще. Видать, волкам в лесу уже тесно да голодно. А еще говорят, черных волков на днях видели, хоть и редкость это. Стояли те у края леса и... и все. Просто стояли.
Старший брат подумал и ничего не сказал.
...Только когда похлебка готова была, голос вновь подал:
— К столу садись, мать. Обедать будем.
— Неохота, — выдохнула Лыбедь.
— Садись, говорю.
Она заупрямилась:
— Не сяду, пока не расскажешь, что стряслось.
Ах и вредная! Все видит, все чувствует. Бажен вздохнул, посмотрел пристально на изможденное лицо матери… Нет, недолго проживет она, если лишними переживаниями мучиться станет.
Пришлось все, как есть, рассказать…
И Вторак опрокинул табуретку, на которую собирался сесть.
Лыбедь молча слезла с полатей, устало опустилась на лавку у стола, подперла щеки обветренными руками. Вздох ее дотронулся до огонька свечи на столе, задрожало пламя — и голос задрожал.
— Эх, сынок, сынок... Душу в залог оставил, на хлеб и мясо разменял. Ждал, когда выкупить сможешь, а что теперь? Где она — душа-то? Как дым по ветру развеялась, пропала, и не вернешь уже...
Нахмурился Бажен, поставил перед матерью маленькую миску с похлебкой, сказал, как и тринадцать лет назад:
— Зато с голоду не помрем.
Мысли его вернулись к шаману и к тропе, по которой предстояло пройти ночью. Грубые пальцы непроизвольно погладили рукоять самодельного ножа за поясом. Потом вдруг подумалось: отчего Вторак сказал, что пропадают охотники из деревни? Зверья хищного в лесу почти и не осталось, кроме… понятно кого. Черных, говорят, видели… Так черные на людей не нападают, это Бажен давно уже уяснил. Неужто красные?
А что?
Вспомнились одиннадцать зловещих волков на холме. А потом и те, которых он убивал. Как стояли они у него на пути и не нападали: кто будто смерти ждал, кто скулил, хвост поджав… А глаза дикие-дикие. И шерсть что кровь.
Эх, пропади все пропадом с этими волками, душами, загадками и подлюкой-шаманом в придачу!
Хотя нет, ночью Бажен все-таки пойдет к Черной Стае…


4

Он шагал по узкой тропке между сугробами и невесело думал о том, что предчувствия у него самые что ни на есть нехорошие.
Просто гадкие предчувствия.
А все опять из-за шамана. Когда Бажен к его чуму подходил, решил окликнуть его, в глаза хитрющие посмотреть, сказать, мол, вот он я, иду. Смотри, если ты надуть меня вздумал…
Окликнул. А шаман не вышел. И веяло от чума чем-то ледяным, но не зимним, чем-то потусторонним, будто бы и не живым…
Тогда Бажен просто махнул рукой и пошел по тропе, которая показалась чуть шире, чем была днем: шаман, верно, постарался. А теперь вот, чем ближе был охотник к логову волчьему, тем больше мрачнел.
«Не волки они, Бажен. Перевертыши. И не бойся их».
Он шагал и думал: а что, выходит, и красные не волки? Тогда он, Бажен, не зверей убивал по шаманской указке. Вернее, не совсем зверей. И как же называть вас днесь, гроза тайги, нелепость природы? Нелепость, да. С какой стороны ни глянь.
Пушистые ветви елей разошлись перед Баженом, стряхнув с себя мокрый снег прямо ему в лицо. Еще пара шагов — и он оказался на склоне широкого оврага. Поскользнулся от неожиданности, упал. Голубая от лунного света земля оказалась совсем близко от глаз. И на ней видны были волчьи следы вперемешку с человечьими.
Перевертыши. Оборотни.
Бажен встал, отряхнулся от снега, выпрямился… и увидел на дне оврага людей. То есть это они так выглядели — как люди. Лохматые, тощие, по пояс обнаженные, в одних повязках набедренных из черных волчьих шкур — собственных, что ли? И как им не холодно в этакую-то морозную ночь?
«И не бойся их…»
Бажен сжал кулаки и стал медленно спускаться к Черной Стае. Один из оборотней — самый рослый и широкоплечий — шагнул навстречу охотнику, и глаза вожака сверкнули ярко, что звезды в небе.
— Мы ждали тебя, — сказал он хрипло. — Только поздно уже.
— Почему поздно? — нахмурился Бажен. — И зачем ждали?
— Думали: помочь ты нам сможешь.
Бажен окинул взглядом стаю и головой покачал.
— Поглядим, — протянул он задумчиво. — Поглядим… Когда вы мне всю правду расскажете. Я ведь за правдой сюда пришел.
— Так спрашивай, что хочешь знать.
Охотник вдруг растерялся и призадумался. С чего начать спрашивать? Он и не успел как-то все, что знал и не знал, в голове разложить… И вопрос задал первый, какой из сознания выхватил:
— Знаешь ты, что шаман с душой моей сделал?
По глазам перевертыша понял: правильный вопрос на язык подвернулся. Повезло. Знал вожак, куда тот ветер подул, на котором душа человечья развеялась… Знал и головой косматой покачал, а у самого глаза тоскливые-тоскливые. Посмотришь — выть захочется. По-волчьи.
— Хитер шаман, — сказал вожак Черной Стаи и повторил тихо: — Только поздно уже.
— Надо было раньше правду с него требовать, — добавил кто-то из оборотней.
Вожак посмотрел Бажену в глаза.
— Я тебе все по порядку расскажу. Все, что знает Стая. Много рассказывать, но ты уж потерпи…
Мы с севера пришли — не из тайги, но через тайгу. Где жили мы раньше… того места уж нет в прежнем обличье. Оттого и ушли. Две Стаи — Черная и Красная. Полулюди-полуволки. А если подумать хорошенько: ни то и ни другое. Запутались мы совсем, Бажен, метались между зверем и человеком, а выхода не нашли. Хотя очень хотели — понимаешь ты? — больше всего на свете хотели мы отыскать этот выход. Даже выбор уже был сделан: мы, Черные, пожелали в люди податься, волчьи шкуры променять на человеческое платье, лес — на избы деревянные… А Красные — те волка выбрали. Велика в них злоба.
А тут вдруг старый шаман нам подвернулся. И умный, и хитрый, и словом управлять умеет так, как никто другой. Мы и обрадовались тогда: поможет нам старик стать людьми насовсем, точно поможет! Да и Красные к нему за подмогой пришли — еще раньше нас. Это уже потом мне шаман рассказывал. Долго думал он, как разрешить две наши задачи… потом созвал двух вожаков — меня да Красного. Ему говорит: «Чтобы зверями стать, умереть вам надо для начала. Да чтобы непременно от одной и той же руки человеческой, только не от моей — я-то и сам не совсем человек. Я потом над телом красного оборотня до кровавого заката песнь петь буду, духов созывать — волчьих духов, злых и неразумных. А с рассветом перевертыш проснется диким зверем». Ну, а мне пообещал тогда шаман душу человеческую отыскать, чтоб всей Стае моей раздать по кускам. Сказал: вдунет в нас душу — станем людьми.
…Побледнел Бажен, вздрогнул, зимний мороз люто в кожу вцепился, будто когтями. Ну и ну! Выходит, тогда-то старику и встретился в лесу маленький охотник — то бишь он сам, Бажен. «А может, и не встретился вовсе, — подумалось. — Сам он меня нашел. Вот просто пошел искать — и нашел. И почему я? Почему не кто-нибудь из взрослых, деревенских?»
— Так он, значит, меня использовал! Чтоб и вам помочь с душой, и красным…
Горько усмехнулся Бажен, пристально вгляделся в глаза вожака — до сих пор в них луна серебром отсвечивала… А охотник все пытался разглядеть — не видно ль ничего знакомого в глубине тех глаз?
— Ну и что? Помог шаман? Говори, не бойся, назад своего не потребую. Все равно ведь…
И осекся, когда вся Черная Стая на колени рухнула, и сам вожак кинулся к нему в ноги. И руки будто в молитве сложил.
— Что хочешь сделаем! Врагов твоих в клочья порвем, умрем за тебя! Только забери душу свою обратно! Не можем мы так! Лучше снова станем перевертышами…
Бажен отшатнулся.
— Как это — забери? — изумился он. — Вы ж сами хотели…
— Не знали мы всего! Не сказал шаман хитрый! Смолчал о том, что душа-то проклятая… И покоя нам теперь нет. В огне мы, в огне адском горим… Не потушить. И больно, ох, как больно! Ты проклятье свое вместе с душой шаману в залог оставил. А оно к нам перешло.
Передернуло Бажена от этих слов, полных отчаяния и горечи. И вспомнил он, как из деревни семью его гнали да проклятыми называли — за бабку, за Милану-ворожею… Неужто правду говорили? Иль угадали, учуяли?..
И в глазах потемнело.
— Не знаю я, как вам помочь, — сказал тихо Бажен. — И рад бы — да не знаю! Не колдун я вам, чтоб душу по кускам из вас вытягивать. К шаману пошли бы…
— А мы и пошли, — сказал вожак, вставая. — Сегодня после заката, как совсем невмоготу стало, явились мы с двумя собратьями к нему в жилище. А он при смерти лежит. «Поздно, — говорит. — Я последнему Красному помог, отвар принял, умру теперь. А что душа проклятая — так это правильно. Это так надо было. Надо…» Уж как мы его не умоляли! Он только руками разводил и смеялся — тихо так, жутко. И повторял без умолку: «Поздно, поздно… он ночью к вам придет». Так и умер. Мы его тело не тронули.
Вот как, значит… Умер шаман, к духам своим ушел. Сам теперь, поди, духом станет, над лесом будет витать… Нет, не был он злодеем, этот старик. Хитер был — это да. Но и добр тоже. Знал вот только больше, чем рассказывал…
Бажен отвернулся. Тихо, по-волчьи, заскулили за его спиной сыновья и дочери Черной Стаи. Вот где она, душа-то. Тринадцать лет без нее жил, истосковался уже — по родной, по дорогой… хоть и проклятой.
— Что, больно вам, говорите? — начал Бажен негромко и глухо. — Больно людьми быть после зверей-то неразумных? А вы как хотели? Чего ждали? Да, да, больно человеком быть. Настоящим — больно. Тяжело. Вот Красные легкий путь выбрали. Волк не обманывает, волк не предает, волк за предка потомка казнить не будет… А за право Человеком называться расплачиваться надо.
Бажен покачал головой и вновь лицом к стае повернулся.
— Эх, вы… Больно вам… Да я бы за эту душу, пусть и проклятую, все отдал, костьми бы лег! Чтобы только снова человеком себя почувствовать! А боль… что боль? Пусть! Это лучше, чем пустота.
Слезы внезапно обожгли его замерзшие щеки, и не было ему, тринадцать лет не плакавшему, стыдно этих слез.
— Говорите, покоя вам нет… А я вам за то и завидую.
Долго молчала Черная Стая. Долго ничего не говорил им Бажен. Луна стыдливо пряталась за тучи, и ночные тени рыскали по заснеженной поляне. А лес вокруг скрипел, словно что-то сказать пытался, да не выходило. Ветер гулял поверху — то шептал, то стонал. И не было ничего на свете красивей этой холодной ночи.
Бажен еще раз оглядел стаю. Грустные лица, застывшие словно от мороза; кожа в темноте темная совсем, серо-синяя… Вон там, у дальнего края поляны, старик, а рядом две испуганные женщины. И детки — волчата бывшие — жмутся к их ногам… Эх, да если б не следы волчьи, если б не правда, в глазах вожака светящаяся, не подумал бы никто и ни за что, что не люди это. Вернее, не совсем люди.
Ведь такие же, совсем такие же! И на жизнь имеют право — на жизнь свободную, светлую…
Бажен вдруг махнул рукой — почти весело — и сказал бодро:
— Стая! Слушай меня! Шаман правильно рассудил, что вам проклятую душу подсунул. Так и надо было. Человек рождается в муках, вот и вы сперва помучайтесь. Не все же так просто… А завтра поутру пойдем вместе красных волков бить, чтоб людей деревенских не грызли больше, чтоб кровь человеческая, бессмысленная в лесу этом не лилась. Вам потом спасибо скажут. А не скажут — так мы отдельно жить будем. У меня мать и брат меньший… Они ведь тоже проклятые, изгои. Вместе не пропадем. Работать станем, жить — жить! — как все. Коли применение себе найдете — вам легче придется. Да и мне рядом с вами будет не так одиноко без души… Будем учиться людьми быть! Быть! Поняли меня? Быть.
Он даже улыбнуться попытался. Кривой оскал вышел, но это не имело значения. Подумал: «Нет, мамка, есть у нас будущее. Не знаю, какое, но есть. Так что… поцарапаемся мы еще».
Человек в муках рождается… Кто может знать, авось и душа родится?..





 

Архив номеров

Новости Дальнего Востока