Светлана ФУРСОВА. Уроки «Золотой маски»

Виктор РЕМИЗОВСКИЙ. Многоликий Лукич

Светлана ФУРСОВА

Уроки «Золотой маски»

О театре сегодня столько спорят и говорят, что он представляется многоликим и многоруким Шивой, который, испробовав всевозможные формы и примерив на себя все жанры, вновь озабочен поисками — режиссера, пьесы, формы, героев и самого себя. Однако, изменяя свою форму и личину до неузнаваемости, театр, даже замкнутый на самом себе, все равно остается самым востребованным видом искусства, ибо только театр во все времена и при всех правителях, несмотря на кризисы и катаклизмы, может дать людям то живое впечатление, которое рождается, переживается здесь и сейчас.
И независимо от того, объявлен ли календарный год Годом культуры или Синей лошади, зрители стремятся в театр, чтобы вновь и вновь переживать этот сладостный, «нас возвышающий обман».
В марте Хабаровский театр юного зрителя вернулся с престижного национального фестиваля «Золотая маска» с победой. Два спектакля, представленные во внеконкурсной программе, стали обладателями дипломов «Золотая маска»: в номинации «Детский уик-энд» проект «Атлантида, 17» (режиссер Ольга Подкорытова) и в номинации «Новая пьеса» спектакль «Анна Каренина» в постановке режиссера Бориса Павловича (г. Киров) по пьесе известного и загадочного московского режиссера и драматурга Клима (В. Клименко).
Показ «Атлантиды, 17» проходил на старой сцене театра «Мастерская Петра Фоменко», «Анны Карениной» — в театре имени Моссовета, площадке, не самой удобной для данного спектакля. Но ничего, трудности преодолели. Как преодолели невольный снобизм искушенной московской публики, которая видела все и вся. После первых минут отчуждения неприступная крепость, сраженная искренностью хабаровчан, сдалась.
По словам художественного руководителя ТЮЗа режиссера Константина Кучикина, участие в любом фестивале — это проверка себя и своих возможностей, некий промежуточный итог, после которого театр должен перейти в новое качество.
Сегодня Хабаровский театр юного зрителя со своим художественным лидером идет в авангарде театрального движения, и участие в фестивале столь высокого уровня еще раз наглядно это подтвердило. Но победы, премии, дипломы, высокая оценка критиков, хотя и заработаны коллективом по праву, лишь внешние приметы успеха, и не они определяют политику ТЮЗа. Потому что при более близком знакомстве с труппой становится ясно, что в коллективе ценятся успехи на первый взгляд неброские, даже незаметные для широкой публики, но имеющие колоссальное значение для актеров. Они из области этически-нравственных категорий (добра, зла, бескорыстия) и происходят нечасто, но именно ради таких минут актеры занимаются своей профессией.
Пресс-конференция, состоявшаяся после возвращения коллектива из Москвы, из официального мероприятия превратилась в интересный, несколько сумбурный и доверительный рассказ, во время которого художественный руководитель Константин Кучикин, руководитель литературно-драматической части театра Анна Шавгарова, режиссер Ольга Подкорытова, а также актеры пытались заново осмыслить пережитые впечатления.



Человек родился

В спектакле «Атлантида, 17» наряду с актерами в ролях подростков задействованы хабаровские школьники и ученики студии «Алый парус». Этот совместный с американской молодежью проект — своеобразное исследование, цель которого выстроить диалог с молодым зрителем, разобраться, что волнует детей в нашей стране и за океаном, какие темы и вопросы представляют для них наибольший интерес, в чем они совпадают, а в чем разные.
«Атлантида» в данном контексте означает нечто скрытое, потаенное, требующее ответа незамедлительно — Душу подростка. Не случайно художник спектакля Андрей Непомнящий «поселил» участников в какое-то странное место, малопригодное для обитания — подвал с мусорными контейнерами и бассейном, наполненным водой (наша жизнь?). Герои проживают свои истории, то завороженно вглядываясь в его глубину (причем актеры обуты в резиновые сапоги, школьники шлепают босиком), то бродя прямо в воде. Они оскальзываются, падают, ищут точки соприкосновения друг с другом, кричат от непонимания…
В финале, мокрые с ног до головы, они погружаются в эту купель все вместе. Словно одни приняли обряд посвящения в профессию, а другие приняли школьников в свой коллектив, отныне ставший единым организмом.
О том, что происходило с юными исполнителями на спектакле в Москве, трудно говорить, это процесс интимный. Но те ощущения, что рождались в их душах и жаждали выхода, нашли отклик в зрительном зале. В этот момент и произошло то самое чудо, о котором до сих пор потрясенно вспоминает художественный руководитель: когда в финале спектакля один из его юных участников, произнося авторский текст, стал рассказывать залу о чем-то своем, личном. Глядя в зрительный зал, очень тихо, но так, что его было слышно в самом дальнем уголке, Ваня говорил о мире, о себе в мире, о взрослых и детях и об умении понимать и слышать другого человека.
КУЧИКИН: Это было чудо! Здесь, на наших глазах мальчик Ваня из ребенка превращался в мужчину, в Личность. Вот событие! Не у всякого актера получается так суметь выразить подтекст.
И закономерно, что после спектакля запланированное обсуждение вылилось в большой взволнованный разговор, когда и участники и зрители в едином порыве попытались встать на защиту детства.
Наверное, перед этим отступают все — походы «за славой», успехи, звуки медных труб, дипломы и премии. Потому что главное чудо — рождение Человека.
В Москве спектакль-лаборатория «Атлантида, 17», вошел в десятку лучших в номинации «Детский уик-энд». Хабаровский ТЮЗ еще раз подтвердил статус детского театра, который своими спектаклями учит молодого зрителя любви, состраданию, умению услышать и почувствовать чужую боль.



Море любви, или «Я — другая Анна»

Внеконкурсная программа «Золотой маски» предполагает участие в фестивале таких работ, которые сегодня выбиваются из мейнстрима и которые можно рассматривать как попытку заглянуть вперед, в будущее.
Такова хабаровская «Анна Каренина» драматурга Клима — его своеобразный взгляд на роман Толстого с позиций сегодняшнего дня.
КУЧИКИН: То, что этот автор оказался в афише нашего театра, означает, что он нам близок, что мы его понимаем и чувствуем. Как выяснилось, мы ему тоже близки и понятны.
В нашем городе спектакль «Анна Каренина» идет на аншлагах, на него трудно попасть, и это неудивительно: зрителей, живущих в удалении от столицы, не могут не привлекать новые веяния. Но откуда такой интерес к театру «из глубинки» у московской публики, раскупившей билеты на спектакль буквально за сутки? Особенно если учесть, что на внеконкурсный показ приходит публика подготовленная, хорошо знающая, что такое новая пьеса и кто такой Клим. Значит, все дело в личности Клима?
Но ответить на вопрос, как драматург отнесся к постановке собственной пьесы, как воспринял спектакль хабаровского театра, оказалось весьма сложно. По мнению Кучикина, категория «нравится — не нравится» в этом случае просто неуместна, все гораздо глубже. Для такого парадоксального человека важны не слова сами по себе, а то, что скрыто за ними.
Однако загадочную фразу, которую Клим произнес после просмотра спектакля: «В вас море любви. Это большая редкость сегодня», в театре восприняли как самую высшую оценку.
Эту энергию любви, которую уловил Клим на спектакле хабаровчан, не могли не почувствовать и зрители, пришедшие в этот вечер в театр Моссовета. Некоторые из них уже в антракте побежали в соседний магазин за цветами, чтобы преподнести актерам. Вообще мнения и впечатления от спектакля были разные, но их объединяло одно — доброжелательность.
ШАВГАРОВА: На спектакле присутствовали критики, среди которых был наш давний знакомый Павел Руднев, пришел также известнейший театральный деятель Алексей Бартошевич. Мы волновались, не уйдет ли он до конца спектакля, все подсматривали из-за кулис. Нет, досмотрел до конца, а если учесть, что продолжительность спектакля четыре часа, это о чем-то говорит.
КУЧИКИН: Я смотрел, вернее, слушал из-за кулис. Поначалу спектакль шел трудно, все слишком волновались, но где-то в середине первого акта зазвучали человеческие интонации… В финале — аплодисменты, цветы, восторженная пресса. Как признался Павел Руднев, для Москвы такой прием просто невероятен.
В этом ажиотаже мало кто знал, а кто знал, то в этот момент и не вспомнил, что спектакль «Анна Каренина», подаривший столько эмоций и «море любви», был на грани срыва, что он мог бы и не состояться вовсе, если бы…
Вот этим «если бы» так притягателен театр.
Дело в том, что декорации, которые почти месяц шли через всю страну в специальном вагоне, по приезде оказались негодными к эксплуатации, то есть ткань, которой обтянуты ставки, не выдержала температурных скачков и полопалась. Так объяснил произошедшее художественный руководитель.
ШАВГАРОВА: Представьте ситуацию: фестиваль «Золотая маска», выходной день, Москва. И наши погибшие декорации, которые не починить, не исправить — из 16(!) театральных ставок половина безнадежно испорчена! Что делать? Ну, конечно, звонки, поиски решения, нервы… Когда мы наконец нашли мастера, которому намеревались заказать изготовление ставок, оказалось, что он не сможет нам помочь…
И тогда ребята поняли, что им предстоит невозможное — самим взяться за изготовление декораций. Каким образом? А элементарно (это сейчас они так шутят): открыли интернет, нашли нужную страницу и… работа закипела.
ШАВГАРОВА: Когда была готова первая ставка, мы поняли, что для нас преград не существует. Разве такое забудешь?
КУЧИКИН: Мы давно работаем вместе и вроде бы должны надоесть друг другу, но я не перестаю удивляться своим актерам. На «Маске» многие открылись мне с такой неожиданной стороны, что это дорого стоит. Ведь фактически спектакль «Анна Каренина» не должен был выйти на публику, был момент, когда казалось, что все пропало. Но мы построили декорацию, сумели, у нас получилось…
Так расхожая фраза о том, что фестиваль — это не только праздник, но и учеба, для тюзовцев воплотилась в реальной жизни. А главное в любом учении — суметь извлечь из нее правильные уроки.
Домой вернулись переполненные впечатлениями, окрыленные, готовые к новой работе. А тут и ежегодная губернаторская премия в области театрального искусства подоспела. По итогам прошедшего года в Хабаровске лучшим спектаклем признан спектакль «Спасти камер-юнкера Пушкина» режиссера Константина Кучикина, а лучшим исполнителем главной мужской роли актер Александр Зверев в вышеназванном спектакле. Еще одна «Маска», пусть на нашем местном уровне и не столь «золотая», но от этого не менее дорогая. Потому что за ней — труд, сомнения, преодоления и прочее. Впрочем, художественный руководитель ТЮЗа Константин Николаевич Кучикин терпеть не может пафосных слов. Будничным голосом, глядя в пол, он в очередной раз произносит свое любимое:
— Мы просто работаем вместе, и все. И — все!



Постскриптум. Страсти по камер-юнкеру

Свою новую работу, историю про камер-юнкера Пушкина, Константин Кучикин задумал как камерный спектакль в фойе для тридцати зрителей. Экспериментируя с пространством, они вместе с главным художником театра Павлом Оглуздиным (он же художник спектакля и один из исполнителей) организовали игровую площадку, где происходит действие, таким образом, что, когда во внутреннюю часть театра распахивается центральная дверь, ведущая из фойе, создается ощущение анфилады комнат с белой лестницей, уходящей на второй этаж. Из глубины через эту дверь стремительно появляются исполнители — Александр Зверев, Наталия Мартынова, Павел Оглуздин («триадовский» десант, все они теперь работают в ТЮЗе у Кучикина).
Зрители, сидящие «в зале», могут «лицезреть» самих себя в двух зеркалах, расположенных по обе стороны двери, что создает эффект их присутствия на сцене. То есть они становятся невольными соучастниками происходящего.
И первая же реплика: «Пушкина я возненавидел еще в детстве», — произнесенная героем с вызовом, почти эпатажно, ударяет, как выстрел.
Сразу оговорюсь. Тому, кто знает, каким был этот великий русский путаник с африканской внешностью, на спектакле делать нечего. Потому что кучикинский и хейфецевский Пушкин далек от академического представления о «нашем всё», скорее он предстает таким, как в стихах к Энгельгардту: «Худой, обритый, но живой». Хулиганский — потому что куда денешь частые многоточия в поэтических строчках, так легко озвучиваемые. Противоречивый, с зигзагами судьбы воистину сатанинскими, ведь не зря после смерти современники о нем говорили: «Жаль поэта — и великого. А человек был дрянной». Влюбчивого, не пропускающего ни одной юбки, картежника и дуэлянта, вечно пребывающего в долгах. Поэта, не оцененного современниками при жизни, чьи стихи живут уже третье столетие и останутся в веках. Сверчок, егоза, обезьяна, как называли его друзья. Любопытный Пушкин…
Пьеса Михаила Хейфеца (победившая в конкурсе драматургов «Действующие лица») написана как монолог, от которого невозможно оторваться, пока не дочитаешь до конца. Спектакль Константина Кучикина тоже смотрится на едином дыхании. Тем более до конца уже не так много времени, всего один час пятьдесят минут длится действие, в продолжение которого герой завершает торжественные приготовления по спасению поэта и до рокового выстрела в финале.
Монолог, который нервно произносит Александр Зверев, перемежается сценами, в которых актриса Наталия Мартынова перевоплощается то в «воспиталку», то в «училку», то в подругу Леру, то в красотку Натали Гончарову, прячущую под пышной юбкой (буквально) барона Дантеса-Геккерена.
А Павел Оглуздин предстает в двух ипостасях: роли Дубасова и самого себя, то бишь художника, который по ходу действия рисует иллюстрации к происходящему в спектакле. Вот недоброй памяти школа № 69 имени Пушкина, бывшая Царскосельским лицеем… Вот армия, где герой отбывал воинскую повинность, ведя «просветительскую деятельность» в казарме… А вот и картинка «съ Дантесомъ-Геккеренъ верхом на белой лошади» (как тут не вспомнить пророчество гадалки, которая посулила Пушкину гибель в тридцать семь лет «от белой лошади или от белого человека»).
При желании можно предположить, что Оглуздин играет состоявшегося Дубасова, столь неудачно дебютировавшего поначалу в роли художника. Только если Дубасову с ходу подрезали крылья и обрекли на роль неудачника, то Оглуздин — вот он перед нами — замечательный живописец и график, его небольшие панно, украсившие стены к окончанию спектакля, впору издавать отдельным тиражом как дополнение к программке. Ибо они — тоже спектакль.
Однако все происходящее на сцене, адекватно переведенное на язык сценических образов, отнюдь не иллюстрация к тексту. Пьеса, обозначенная у Хейфеца как история одного несостоявшегося подвига, решена Кучикиным в жанре трагифарса.
Впрочем, ее можно и комедией назвать. Как и всю нашу жизнь — похожую на дурной сон действительность, в которой нас чуть не с пеленок начинают «строгать и строить», чтобы все были как один: учителей слушали, во всем с ними соглашались и кивали, кивали, как болванчики, в знак понимания и смирения. Другими словами, уничтожают, как уничтожили, спасибо не до конца, культуру, язык, русскую речь. Потому что, «проходя» в школе Пушкина так, как его там преподают, можно не только от Александра Сергеевича целое поколение навсегда отвратить, а заодно и от всей мировой литературы. Думаю, сам Пушкин, если бы знал, до какого абсурда дойдет народная любовь, тростью бы на нас замахнулся и закричал: «Как вы надоели мне со своей любовью, чертовские дураки!»
Прямо вижу эту картинку во всех подробностях.
Вот против подобных расхожих пошлостей — с растиражированными посмертными масками, обязательными свечами, набившими оскомину стихами про Лукоморье, декламируемыми торжественным голосом, постаментами с черным идолом в знакомых бакенбардах, — и восстает герой Александра Зверева — Михаил Питунин.
Вообще-то он никакой не герой, а напротив — антигерой. Но как писал другой поэт, наш современник Андрей Вознесенский: «Какое время на дворе — такой мессия». А время нынче на дворе... сами знаете. И вот из этого безвременья — а может, вопреки ему? — вдруг «выколупывается» странный герой, который, сам являясь плоть от плоти окружающей жизни, отважился взбунтоваться против нее. Кто — какой-то Питунин?! Что — посмел?! Этот нелепый гадкий утенок, придурок, одержимый идеей спасения Пушкина, жалкий маргинал, не принимающий участия в построении нашего замечательного общества, и вдруг, пусть на мгновенье, сумевший подняться над ним, хотя и не успел совершить то, ради чего так старался?
Как бы не так!
Да ничего он, по большому счету, не успел совершить, этот жалкий и прекрасный персонаж, кроме того, что досконально изучил жизнь Пушкина, который ему с детства как кость в горле. Но несостоявшийся подвиг тоже подвиг. Над собой, над обстоятельствами. Потому что сколько можно «безмолвствовать», пора когда-нибудь и поступок совершить. Пусть смешной, пусть глупый, бессмысленный, но поступок.
Этот драматургический поворот — от неприятия Пушкина, как «нашего всего», почти ненависти к нему, до глубинного постижения его жизни и жизни вообще, очень интересный. Оказывается, стремление к свободе невозможно уничтожить даже в самом маленьком человеке, и тогда он взвивается в небо факелом и погибает. Смешная история, не правда ли? Трагичная, узнаваемая, бесполезная…
Но ведь — факелом! Но ведь — в небо!
В пьесе нет ничего лишнего, даже ремарки немногословны: кто, что, где. При этом она очень театральная, ибо позволяет режиссерской фантазии раздвинуть рамки текста и выйти в открытое космическое пространство, наполняя его живой горячей кровью и населяя множеством персонажей, в которых мы не только исторических личностей узнаем, но и самих себя — вот же они отражаются в зеркалах, знакомые все лица.
В спектакле много неожиданных ходов, выразительных метафор, фантазий. Словом, того самого «шифра», который интересно разгадывать (здесь нельзя не назвать художника Наталью Сыздыкову, которая вместе с Оглуздиным работала над костюмами, музыкального руководителя Елену Кретову). Одна сцена омовения героя перед выездом на Черную речку, где назначена дуэль, чего стоит! Или снятие с живого Питунина (или он уже не Питунин, а Пушкин, все так сплелось!) посмертной маски. Мне могут возразить: это, мол, слишком. Но, когда каждая мелочь работает на спектакль и режиссеру не изменяет чувство меры и такта, ты понимаешь: в театре возможно все. При наличии таланта и сердца, разумеется. А в данном случае названные компоненты присутствуют.
Бесспорная удача спектакля — Александр Зверев. Конечно, актер не с неба свалился. Еще когда Александр работал в «Триаде», в нем чувствовались и глубина, и боль, и трагизм одиночества, но рамки жанра пантомимы не позволяли его дарованию раскрыться с максимальной полнотой. Теперь перед нами профессиональная и глубокая актерская работа — исповедальная драма маленького человека, которому надоело быть маленьким человеком.
Спектакль не созерцательный, не легкий для восприятия, он требует работы души, будоражит фантазию, впечатляет, заставляет размышлять. Даже те благополучные зрители, в чьей жизни не было такой истории, как у героя пьесы, полностью разделяют его бунт против «всенародной любви», полной пафоса, фальши и, в конечном счете, равнодушия к поэту. Не дай бог, как говорится.
После спектакля зрителей встретила настоящая петербургская погода — туманный теплый день с легким снежком. И пусть это будет сто пятидесятым штампом, но на какой-то миг показалось, что сейчас из метельных сумерек в перспективе ломаных улиц возникнет знакомый силуэт маленького, быстрого, похожего на обезьяну человека в летящем плаще.
Вот интересно, что бы Александр Сергеевич сказал, посмотрев спектакль Хабаровского ТЮЗа?

Виктор РЕМИЗОВСКИЙ


Многоликий Лукич

Павел Лукич Фефилов — потомок одного из древних родов архангельских поморов. А русский Север — это исконно русская земля. Отсюда вышли многие выдающиеся люди нашей страны — преподобный Евфимий Архангелогородский, академик М. В. Ломоносов, архитектор А. И. фон Гоген, художник и сказочник С. Г. Писахов, адмирал флота СССР Н. Г. Кузнецов, первый живописец Арктики А. А. Борисов, поэт Николай Рубцов и многие, многие другие.
Родился Павел Лукич в Архангельске четвертого августа 1929 года в семье учителя. Рисовать начал рано. Одаренному мальчику несказанно повезло, что его первым учителем в искусстве был Степан Григорьевич Писахов (1879–1960). В 1948 году Павел Лукич окончил Архангельский судостроительный техникум и по направлению Министерства судостроительной промышленности прибыл на судостроительный завод в Комсомольске-на-Амуре.
Приехав по направлению на другой конец страны, Павел Лукич навсегда остался дальневосточником. На Комсомольском судостроительном заводе он проработал сорок один год. Начинал мастером, а закончил старшим инженером, попутно окончив кораблестроительный факультет Комсомольского-на-Амуре политехнического института.
Обладая от природы невероятным, просто космическим запасом энергии, Павел Лукич, несмотря на занятость на заводе, многочисленные партийные поручения, семью и детей, а в летнее время еще и дачу, ни на день не оставлял занятия искусством.
В городе юности всегда было много молодых творческих людей — и литераторов, и художников. Еще в тридцатые годы в Комсомольске творили художники Х. М. Сандлер и С. С. Витухновская, журналист и в дальнейшем писатель Г. Н. Хлебников, фоторепортер И. В. Панин. В послевоенное время в городе был создан художественный музей со значительной коллекцией картин и графики.
Павел Лукич стал заниматься в городской студии живописи и графики. Много лет — сам он пишет тридцать — учился мастерству у дальневосточных художников Ли Гирсу, А. Т. Кима и Г. С. Лукьянова. Практически ежегодно, а то и не по одному разу, выезжал на пленэр. Работая, как говорят, на натуре, а затем дописывая в мастерской, он всегда стремился, чтобы удивительная дальневосточная Природа в полном смысле этого слова «говорила» на картинах.
Вот описание его картины «На Белом море», выполненное С. И. Вишняковой: «Море действительно бело, зеленоватое у берега. Морская стихия выбросила на берег поверженную лодку, словно разбитый живой организм. Волны бьются о берег, омывая «покойника» — лодку, прибрежные валуны, как люди, волнуются и тоскуют. На горизонте, под стать морю, голубовато-беловатые сопки. А над всем этим нависло желтое небо, оно смягчает беду, вселяет пока неясную надежду. Краски настолько чисты, что кажется, будто самые дальние горы прозрачны, как цветное стекло, а свет не только пронизывает их, а размывается по всей картине».
Много раз выезжал Павел Лукич на пленэр в район хребта Мяо-Чан. Привлекательность этих мест понятна — в отрогах Мяо-Чана открыто несколько месторождений олова, причем первое — в 1955 году, то есть когда Павел Лукич обретался уже в Комсомольске.
Картин и графики, посвященных этому удивительному углу родной природы (про горный хребет никак не скажешь «уголку»), накопилось на целую выставку. Самая знаменитая картина из этой серии «Седой Мяо-Чан». Персональная выставка художника (член Союза с 1993 года) П. Л. Фефилова в 2002 году так и называлась «Седой Мяо-Чан». Я горжусь тем, что картина «Закат на Амуре» с этой выставки вот уже десять лет украшает мою квартиру.
Укоренившись на Дальнем Востоке, Павел Лукич заинтересовался и стал изучать историю своей новой родины. Увлекся по-настоящему. И, еще работая инженером на Амурском судостроительном заводе, принял участие в редактировании и оформлении коллективной монографии по истории завода — «Амурские корабелы».
Затем его увлек поиск свидетельств о ближайшем окружении В. К. Арсеньева. Нашел где-то несколько старых фотографий и опубликовал целую серию статей, был участником нескольких научно-практических конференций в Хабаровске и во Владивостоке. А в 1986 году участвовал в издании книги о городе Комсомольске «Амурский характер».
Все яркое, цветное, красивое привлекало его внимание. Как-то обратил внимание на фантики из-под конфет. Взял да и стал их собирать. Когда я навестил Павла Лукича, он показал мне пять альбомов фантиков. По этим альбомам теперь можно изучать историю «конфетной» промышленности Советского Союза.
Бывая в отпусках на родине, в Архангельске, Павел Лукич никогда не расставался с карандашом и альбомом. Он обратил внимание на то, что город с годами меняет свой облик. Строятся новые кирпичные, а то и панельные дома. А старая деревянная архитектура уходит в прошлое. А ведь он помнил родной город еще почти сплошь деревянным! И само собой возникло желание сохранить память о старинном русском городе в его первозданной красе. Так возникли серии рисунков «Архитектура деревянного Архангельска» (исчезающий город) и «Храмы Русского Севера», с изображением бревенчатых изб и храмов, построенных плотниками-кудесниками по русской технологии без единого гвоздя. Рисовал в самом Архангельске, ездил на Пинегу, на Северную Двину, на Соловецкие острова, трижды проехал по Заполярью и по побережью Белого моря.
Павел Лукич писал: «Плотницкое мастерство и умелость северян в деревянной архитектуре, деревянном зодчестве удивительно по своей простоте и красоте. Оно достигло в веках высоких результатов не только в умении работать топором без единого гвоздя, но и в искусстве формирования объемов, формирования строений, их удобств, рационализма, лаконизма и неповторимостью. «У нас дома, как корабли, с мостиками, трапами, звозами, перилами — и все из чистого дерева!» — говорили мне северяне. На иные смотришь — они загадочны по своей конструкции и умело слиты с поверхностью земли. И всегда построены на виду».
Однажды в Соломбале, что под Архангельском, Павел Лукич увидел старую деревянную шхуну «Святой великомученик Фока». Фефилова она очень заинтересовала. Дело в том, что, изучая историю Хабаровского края, он, прежде всего, обращал внимание на то, что так или иначе было связано с морем, с кораблестроением. Так он узнал, что в 1856 году штурманское училище из Петропавловска было переведено в Николаевск (Николаевском-на-Амуре город стал в 1926 году). Но что особенно поразило краеведа — оказывается, знаменитый адмирал российского флота Степан Осипович Макаров обучался в Николаевском штурманском училище и еще курсантом опубликовал небольшую статью в первой дальневосточной газете «Восточное Поморье».
Дальше больше. Выяснилось, что знаменитый полярный исследователь Георгий Яковлевич Седов, об экспедиции которого к Северному полюсу знают в Архангельске буквально все, служил на Амуре. Во время Русско-японской войны 1904–1905 годов он командовал миноноской № 48, которая несла сторожевую вахту в Амурском лимане. А затем был назначен помощником лоцмейстера Николаевской крепости, и под его руководством велись лоцмейстерские работы по улучшению судоходства на Амуре.
Так наш архангелогородец связал Амур с Архангельском. В 1991 году Приамурское географическое общество издало небольшую, но чрезвычайно познавательную книгу П. Л. Фефилова «Георгий Седов на Дальнем Востоке». Краеведческая деятельность принесла Павлу Лукичу звание Почетного члена Приамурского географического общества и звание академика Дальневосточной народной академии наук.
Однако никакие краеведческие дела не могли оттеснить живопись на второй план. Годы помора не брали: он все так же ездил на пленэры, участвовал в многочисленных выставках, в том числе в зональных, республиканских и за рубежом (Япония и Китай дважды). Его картины можно встретить в музеях и картинных галереях многих городов России, за рубежом и в частных коллекциях.
П. Л. Фефилова дважды (1996 и 1998 годы) избирали председателем правления Комсомольского-на-Амуре отделения Союза художников России.
Павел Лукич Фефилов награжден многими медалями, знаками «Молодому передовику производства» и «Отличнику социалистического соревнования Министерства судостроительной промышленности», юбилейными знаками. Имя художника-подвижника включено в тридцать седьмой том энциклопедического словаря мировой живописи «Всемирный Лексикон Живописи», изданный в 2003 году в Германии (Мюнхен–Лейпциг).