H X M

Публикации

Подписаться на публикации

Наши партнеры

2014 год № 4 Печать E-mail

Галина РОМАНОВА. Вспоминая Набокова

Алексей КУРГАНОВ. Молодец, Жуковский!

 

 


 

 

 


Галина РОМАНОВА

Вспоминая Набокова…

К 115-летию со дня рождения

 

 

Владимир Владимирович Набоков — выдающийся писатель русского зарубежья. Массовому российскому читателю имя его стало известно не так давно, с начала перестройки. В 1986 году в журнале «Москва» появилась первая на родине публикация писателя — это был роман «Защита Лужина», созданный в 1929 году. В России с этой публикации начался посмертный путь Набокова к славе. Стали издаваться произведения писателя. Началось изучение его жизни и творчества. Пик популярности Набокова пришелся на его 100-летний юбилей.
Набоков родился 23 апреля 1899 года. Он любил говорить, что родился в один день с Шекспиром и через 100 лет после Пушкина. Эти две даты символически предопределили его жизненный путь: он должен был стать писателем. И он им стал.
Набоков сравнивал свою жизнь с цветной спиралью в стеклянном шарике. Каждый виток спирали составляет этап биографии.
Первый виток — двадцать лет, проведенных в родной России (1899–1919). Второй виток — двадцать один год изгнанничества, когда Набоков жил в Европе (1919–1940). Третий виток — время, проведенное на «новой родине», в Америке (1940–1960).
Биографы Набокова, взяв принцип спирали за основу, выделяют четвертый виток — это последний период жизни писателя в Швейцарии (1961–1977). Исследователи творчества Набокова говорят и о пятом витке спирали — это существование художественного мира автора, это творчество писателя как часть истории литературы.
Только какой истории литературы — русской? американской?
Набоков как русский писатель сложился в европейской эмиграции. Здесь он написал свои первые произведения. Они выходили под псевдонимом Владимир Сирин. Наиболее известны из них романы «Машенька» (1926), «Защита Лужина» (1929), «Приглашение на казнь» (1936), «Дар» (1938).
Они получили высокую оценку современников — писателей русского зарубежья. Иван Бунин заявил, что Набоков «выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня». Александр Куприн и Евгений Замятин назвали Сирина самым большим приобретением русской литературы. Своеобразным признанием творческого дара Набокова стала возможность публиковать произведения в «Современных записках» — крупнейшем литературном журнале русской эмиграции.
В 1930-е годы в среде русской эмиграции началось изучение специфики творчества Набокова. Рассмотрим взгляды известных деятелей русского зарубежья.
Философ Петр Бицилли приходит к мысли, что в произведениях писателя есть особое эстетическое пространство, в центре которого находится человек, наделенный даром художественного видения жизни.
Культуролог Владимир Вейдле, размышляя о «тайной мелодии» произведений Набокова (главное — «не фабула, а судьба!»), определяет эстетическую сущность его дара: «Тема творчества Сирина — само творчество».
Поэт Владислав Ходасевич конкретизирует эту мысль, считая основными темами Набокова изображение «жизни художника и жизни приема в сознании художника».
Историк литературы Глеб Струве выделяет авторскую концептуальную метафору: жизнь — «сновиденье, единый раз дарованное нам».
Литературный критик Георгий Адамович подчеркивает естественную для Набокова связь с западной культурой, называя Сирина «наименее русским из всех русских писателей».
Но при всех особенностях авторской манеры Набокова никто из критиков, пишущих о нем, не сомневается, что Владимир Сирин принадлежит истории русской литературы 1920–1930 годов. Более того, в современном литературоведении актуализируются идеи о том, что творчество Сирина соединяет традиции Золотого и Серебряного веков русской литературы и обеспечивает преемственность современной литературы по отношению к литературе XIX — начала ХХ века.
Однако Владимир Сирин как русский писатель перестал существовать с мая 1940 года, когда его создатель Владимир Набоков пересек Атлантический океан, переехал в Америку и перешел на английский язык. Это была поистине «литературная смерть» русского писателя Сирина, чья признанная репутация лучшего русского прозаика ничего не значила в США. Набокову пришлось заново пройти весь путь — от начинающего литератора и переводчика до признанного мэтра, и этот путь на английском языке в американской литературе оказался не стремительным взлетом, а медленным восхождением.
Тридцать семь лет продолжался американский период в творчестве Владимира Набокова. За это время он написал девять рассказов на английском языке, издал англоязычный роман «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» (1941), создал романы «Bend Sinister» (1947), «Лолита» (1955), «Пнин» (1957), «Бледный огонь» (1962), «Ада» (1969), «Прозрачные вещи» (1972), «Смотри на арлекинов!» (1974)*. Создал авторские русскоязычные версии самых любимых своих англоязычных книг «Убедительное доказательство» / «Другие берега» (1951–1954), «Лолита» (1966). Выполнил переводы всех русскоязычных произведений на английский язык — либо самостоятельно, либо при участии жены Веры Евсеевны и сына Дмитрия, либо при непосредственном авторском контроле профессиональных переводчиков; так или иначе, но все переводы Набоковым отредактированы и авторизованы.
В 1966 году, давая интервью, Набоков сказал: «Я считаю себя — сейчас — американским писателем, который некогда был писателем русским». На вопрос, что значит быть американским писателем, Набоков ответил: «Быть американским писателем означает то, что в течение четверти века автор был американским гражданином. Далее это означает то, что все мои книги впервые увидели свет в Америке. Это означает также, что единственная страна, где я чувствую себя в духовном и эмоциональном смысле дома, — это Америка». Смерть писателя в июле 1977 года была воспринята как огромная потеря для всей американской литературы и культуры.
Но стал ли Владимир Набоков, перейдя на английский язык, действительно американским писателем? Вписывается ли он в национальную традицию американской литературы? В современной российской науке на этот вопрос отвечают отрицательно. А для самого Набокова вопрос о национальной принадлежности не имеет никакого значения. В интервью Набоков сформулировал свою позицию однозначно: «Настоящий паспорт писателя — это его искусство».
Биография писателя дает возможность увидеть, что творчество Набокова, соединяя русскую и зарубежную литературы ХХ века, становится в конечном итоге феноменом мировой литературы.
Билингвизм (двуязычие) Набокова позволяет поставить вопрос о единстве творческой природы художника.
На сегодняшний день нет однозначного решения этой проблемы. Существуют следующие точки зрения.
Одна из них: Сирин и Набоков — два разных, непохожих друг на друга писателя. Художник оставался достойным своего таланта только до тех пор, пока сохранялась его причастность к русской литературной традиции, со сменой имени иным стало и художественное качество прозы*.
Суть другой: творчество Набокова нужно анализировать как единую художественную систему. «Сиринский» (русскоязычный) и «набоковский» (англоязычный) периоды жизни писателя-эмигранта — «близнецы. Это двуглавая птица, в разных криках выражающая одно и то же»*.
Третья точка зрения признает целостность художественной системы Набокова, но понимает ее как единство противоположностей: это два симметричных крыла бабочки — симметричных, но непохожих, «как принципиально отличие левого от правого или объекта от отражения»*.
Есть и еще одно принципиальное мнение: переход Набокова на английский язык является не чем иным, как инобытием русской речи; поэтому англоязычие Набокова должно быть понято как факт истории русской словесности*.
И, наконец, сформулируем наш взгляд на проблему. Думается, несмотря на то что писатель подписывал свои произведения по-разному в Европе и Америке (Сирин и Набоков), перед нами единая творческая индивидуальность на разных этапах своего жизненного и творческого пути. Поэтому, обращаясь к созданным в США произведениям писателя, нужно учитывать сложившиеся в Европе особенности набоковской проблематики и поэтики. Конечно, изменился язык, но остались узнаваемыми темы, тип главного героя — творческой личности, основные мотивы, композиционные приемы, выработанные повествовательные и коммуникативные стратегии; остались художественные доминанты сиринского индивидуального творческого метода — внимание к вопросам философии и эстетики, что весьма характерно для творчества Набокова 1940–1970-х годов.
В восприятии творчества Набокова в Америке можно выделить два этапа: до и после публикации «Лолиты».
До издания «Лолиты» писатель, хотя и печатался в престижных журналах, оставался почти неизвестным массовому читателю. Чтобы прокормить семью, Набоков в течение двадцати лет занимался тремя видами деятельности: он преподаватель, переводчик, энтомолог.
Набоков преподавал курс русской и европейской литературы в Корнельском университете штата Итака*. За первый год жизни в Америке Набоков написал две тысячи страниц своих «Лекций по литературе», они были опубликованы уже после смерти писателя, в 1983 году. Лекция о Гоголе переросла в книгу о нем. Лекции Набокова представляют определенный интерес для литературоведа, так как там сформулированы основные принципы анализа литературного произведения. Набоков рассматривает художественное произведение вне контекста, имманентно*, так как художественный текст для него сам по себе эстетически самоценен. Набоков предпочитает метод «тщательного прочтения» (close reading), обращает внимание не на общие идеи, а на форму. «Форма = структура + стиль». Структура произведения — это композиция. В понимании Набокова, главное в композиции — это мотивы, которые сплетаются в темы, и детали, которые образуют узор; они должны перекликаться между собой на протяжении всего текста. Композиция — это и пересечение различных точек зрения.
Переводческой деятельностью Набоков занимался и до Америки. В частности, он перевел на английский свои русские романы «Камера обскура» и «Отчаяние»*. Но в Америке писатель решил обратиться к переводам русской классики на английский язык, так как видел все недостатки существующих переводов, прежде всего поэзии. Набоков многое сделал для знакомства американцев с русской культурой, можно сказать, что он по-настоящему «открыл» для Запада русскую классику. Первое произведение, им переведенное, — это «Слово о полку Игореве». Затем была опубликована книга стихов «Три поэта» — переводы из Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Совместно с сыном Дмитрием он выполнил перевод лермонтовского романа «Герой нашего времени» (1956). Но своим главным достижением писатель считал перевод «Евгения Онегина» и свой Комментарий к пушкинскому роману в стихах (1966). К этому времени Набоков пришел к твердому убеждению, что перевод стихотворного текста должен быть только прозаическим, и поэтому он жертвует ритмом ради сохранения точности каждого пушкинского образа.
Набоков — профессиональный энтомолог, он был научным сотрудником в музее энтомологии Гарвардского университета. Каждое лето часть отпуска Набоков посвящал ловле и коллекционированию бабочек. Заметим, что появление бабочки в текстах Набокова — знак авторского присутствия.
Скандальная публикация «Лолиты» во Франции (1955) сделала имя Набокова известным, в свете «Лолиты» лучшей англоязычной книгой 1957 года критика назовет роман писателя «Пнин» — о судьбе русского эмигранта в Америке. После публикаций «Лолиты» в Америке (1958) и Англии (1959), после одноименного фильма режиссера Стэнли Кубрика (1960) Набоков получил международное признание*. К автору пришла мировая слава, у него охотно стали брать интервью.
Его творчество стало объектом научного исследования — прежде всего в англоязычных странах. И тут можно заметить следующую особенность: вначале изучались англоязычные произведения Набокова, а когда к творчеству писателя был проявлен устойчивый интерес, стали изучать русские произведения Сирина. Если развитие писателя шло в направлении от Сирина к Набокову, то изучение — от Набокова к Сирину.
В настоящее время сложились определенные представления об авторской индивидуальности Набокова, единство художественной природы которого достигается особенностями его поэтики.
Его произведения пронизывают три сквозные темы: тема «потерянного рая детства» (то есть тема утраченной России), тема «потусторонности», тема творчества.
В основе поэтики Набокова лежит принцип непостижимости «бездонной» реальности. Воплощение этого принципа ведет к образованию многоуровневой структуры текста: «текст в тексте» или «матрешки» (темы вставлены одна в другую), реминисцентная организация текста.
Композиция образуется повторами: это принцип отражения (зеркало, гладкая поверхность, вода, портрет); двойники в системе персонажей; словесные повторы — знаменитые авторские «узоры».
Для повествовательной стратегии текстов Набокова характерно взаимодействие разных уровней: первый уровень — низший, это уровень персонажей; второй уровень — более высокий, это уровень рассказчика / повествователя; третий уровень — наивысший, это мир автора, творца художественного космоса.
Коммуникативная стратегия текста определяется взаимоотношениями автора и читателя. Автор должен стремиться расставить читателю «ловушки», а читатель должен обнаружить эти ловушки и не попасть туда. При этом для Набокова лучший читатель — это «тот, которого я каждый день вижу в зеркале, когда бреюсь», а хороший читатель — это всегда «перечитыватель».
Произведения Набокова в большей мере, чем произведения Сирина, связаны с принципом игры. Реалистические, жизнеподобные формы исчерпывают себя в его творчестве и заменяются экспериментальными, игровыми «лабиринтами».
Владимир Набоков — один из наиболее оригинальных художников слова новейшего времени. Его творчество преломляет традиции и образует магистральные линии литературного развития эпохи. В силу уникальности своего положения в литературной истории XX столетия писатель повлиял на развитие художественной словесности на русском и английском языках, стал связующим звеном между классической литературой XIX и модернизмом XX века, заложил основы постмодернизма. Нет сомнения в том, что творчество Набокова является неотъемлемой частью современности. Наследие Набокова не только вписывается в историю русской и мировой культуры XX века, но и формирует современное художественное мышление и литературное сознание.

______________________________________________________________

* С декабря 1975 г. по март 1977 г. Набоков работал над последним произведением «Оригинал Лауры».  Несмотря на запрет автора не публиковать незавершенное творение, сын писателя его издал в 2009 г. На русский язык книга переведена в 2010 г.
* Михайлов, О. Разрушение дара: О Владимире Набокове // Москва. — 1986. — № 12. — С. 66–72. Он же. Литература Русского Зарубежья. От Мережковского до Бродского. — М., 2001; Долинин, А. «У  английского и русского Набокова разные лица»: интервью // Невское время. — № 113 (1755). — 25 июня 1998. Зверев, А. Набоков / А. М. Зверев. — М.: Молодая гвардия, 2001. — С. 292, 318. Он же. «Поздний Набоков — литература для доцентов»: интервью // Книжное обозрение. — 2001. — № 48. — 26 ноября.
* Шаховская, З. А. В поисках Набокова // З. А. Шаховская. В поисках Набокова. Отражения.  — М.: Книга, 1991. —  С. 106.
* Битов, А. Ясность бессмертия // Новый мир. — 1990. — № 5. — С. 230–242. Мельников, Н. Г. (сост. и ред.). Классик без ретуши. Литературный  мир о творчестве Владимира Набокова: критические отзывы, эссе, пародии / Н. Г. Мельников. — М.: Новое литературное обозрение, 2000. — С. 8–10; Мулярчик, А. С. Русская проза Владимира Набокова / А. С. Мулярчик. — М.: Изд-во Московского ун-та, 1997. С. 4–5, 25.
* Виролайнен, М. Н. Англоязычие Набокова как инобытие русской словесности // В. В. Набоков: pro et contra. — СПб.: РХГИ, 2001. — Т. 2. — С. 261–269.
* Устроиться, например, на кафедру славистики в Гарвард, один из самых престижных университетов Америки, Набоков так и не смог. Воспротивились Роман Якобсон и другие филологи, полагавшие, что они лучше, чем писатель Набоков, разбираются в литературе. В 1956 году, когда прошел слух, что Набокову предлагают кафедру в Гарварде, Якобсон, профессор этого университета, говорят, пробурчал: «Господа, даже если согласиться с тем, что он великий писатель, значит ли это, что нам следует предоставить слону место профессора зоологии» (Этот случай описывает первый биограф Набокова Эндрю Филд).
* Имманентный — внутренне присущий предмету, явлению, проистекающий из его природы.
* Сначала Набоков не планировал сам переводить роман «Отчаяние», и Вера Евсеевна занялась поисками переводчика. Она позвонила в британское посольство и спросила, не могут ли ей порекомендовать для перевода «опытного литератора с хорошим стилем». На другом конце провода пошутили: «Герберт Уэллс вас устроит?» Несмотря на прозвучавший в вопросе сарказм, Вера невозмутимо ответила: «Моему мужу он бы, пожалуй, подошел». Тогда Набоков предложил самого себя в качестве переводчика, но при условии, что издатель исправит языковые погрешности (Биограф писателя  Брайан Бойд ссылается на  интервью с Верой Набоковой в июне 1982 г.).
* Первым американским авторитетным критиком, который  признал в Набокове международную величину, стал Эдмунд Уилсон (1895–1972). Суждение критика в литературных кругах расценивалось как решающее. Работы Уилсона ввели в литературный обиход современной Америки писателей модернизма — Пруста, Джойса, Гертруду Стайн. Особая заслуга Уилсона — пропаганда им русской литературы. Именно он впервые признал талант Набокова и ввел имя писателя в англо-американскую литературу.

 

 


 

 

 


Алексей КУРГАНОВ

Молодец, Жуковский!

И снова о нецензурной лексике в литературных текстах


 

Сегодня, когда употребление нецензурных слов и выражений в устной речи стало обыденным явлением, с новой силой оживились дискуссии о допустимости (или, наоборот, недопустимости) их использования в языке литературном. Примечательно, что столько здесь уже оговорено-проговорено, столько сломано копий и выпущено стрел как со стороны сторонников использования, так и со стороны противников, а четкой ОБЩЕЙ позиции как не было, так и нет (и, скорее всего, вряд ли будет). Поэтому мои сегодняшние рассуждения — это всего лишь частный случай, моя ЛИЧНАЯ точка зрения, никоим образом не претендующая на истину не только в последней, но даже в промежуточной инстанциях.

Хочу сразу оговориться: я — совершеннейший противник оценок литературных текстов по принципу «хорошо» или «плохо», так как считаю, что любое жесткое определение, а уж тем более категоричное правило в литературе БЕССМЫСЛЕННЫ, за исключением, пожалуй, того, что каждый литературный текст обязательно должен содержать в себе СМЫСЛ, то есть не быть просто набором красивых слов и предложений. Согласен, что это утверждение в сочетании с первым напоминает что-то типа «масла масляного» (или, наоборот, не масляного), но суть, по-моему, понятна. К слову сказать, эти вышеназванные «категоричности» про «хорошо» и «плохо»русская литература уже проходила в совсем недавнюю эпоху соцреализма, и чем они порой заканчивались, старшее поколение сегодняшних российских литераторов прекрасно помнит.
Итак, по поводу «ненорматива». Еще Михайло Ломоносов в свое время создал «Теорию о трех штилях (стилях) речи». Первый стиль — возвышенный, второй — средний, и третий стиль — тот самый мат. Через два века его мысли повторил философ Владимир Соловьев: каждый человек должен владеть тремя стилями речи. Высоким можно обращаться только к Богу. Средний — использовать в общении с собеседником. Низкий стиль употреблять только наедине с собой. Самое печальное, что произошло с русским языком за последние двадцать лет, — это то, что высокий стиль исчез совершенно, и его место занял стиль средний. Низкий же проник повсюду. Такую речь мы сейчас и слышим где угодно, да и читаем не только в «желтой» прессе, но и во вроде бы солидных литературных журналах и книгах.
А теперь несколько слов в защиту литературной нецензурщины. Как всякий не очень образованный человек, я люблю прикрываться цитатами (понятно, чужими). Не изменю себе и на этот раз. Итак, «Кто ж он? Преданный без лести / Бл..и грошевой солдат». Следующая цитата: «Санкт-Петербургские нахмуренные будни / Да желть бензинная зае...нных небес». Автор первой — Пушкин, эпиграмма «На Аракчеева» (правда, есть устойчивое мнение, что Александра Сергеевича в свое время матерщиной «испортил» Барков, и вроде бы на нем вина, но…), второй — Солженицын (точного названия стихотворения не помню. Что-то типа «Поэты русские! Я с болью…»). Нужно ли объяснять, что в оригиналах никаких точек нет, все написано напрямую, БУКВАМИ. Еще можно привести цитаты из Лермонтова, я уж не говорю о сегодняшних Пелевине, Ширянове, Веллере и многих прочих. А сколько матерщины в романе Виктора Астафьева «Прокляты и убиты»? А сколько в довлатовской «Зоне»? Да, совсем забыл: а русские частушки (в том числе и так называемые матерные)? Кто не согласен, что частушки — это наша история, наше национальное богатство? Так что все здесь не так просто, и отметать с ходу появление нецензурных «вольностей» в литературных текстах негоже. Поэтому предлагаю компромисс: ненормативная лексика, как и одна из ее разновидностей — русский мат, как литературное ОФОРМЛЕНИЕ эмоционального выражения, эмоциональной оценки и эмоционального поведения, имеет право на существование в литературных текстах, НО ПРИ ОДНОМ ОБЯЗАТЕЛЬНОМ УСЛОВИИ: если она используется как ХУДОЖЕСТВЕННОЕ средство, то есть органически вписывается в сюжет (кстати, то же самое можно сказать и о порнографии). И напротив: если же МАТ используется в тексте только лишь ради самого МАТА, а порнуха — ради самой порнухи, то есть автор занимается не САМОВЫРАЖЕНИЕМ, а САМОЛЮБОВАНИЕМ (дескать, посмотрите-ка, какой я смелый и удалый!), то в этом случае согласен: подобное самолюбование НЕДОПУСТИМО!
Давайте будем терпимее и, если хотите, проще: не надо переоценивать значение мата и нельзя оценивать текст только по наличию или отсутствию в нем нецензурных выражений. Интересный, качественный текст, написанный профессиональным литературным языком, интересен уже сам по себе! Что же касается, например, упомянутого выше Пелевина, то, как представитель постмодернизма, он использует в своих текстах МАТ не ради самого МАТА, а в качестве ИГРЫ литературного языка и, конечно, имеет на это полное право. И кстати, уж коли я заговорил о Пелевине... В его ранней повести «Принц Госплана» герой оказывается внутри компьютерной игры, смысл которой в том, чтобы, пройдя все уровни защиты, добраться до принцессы на верхнем уровне. Одолев всех стражников, герой попадает наконец в заветную комнату и обнаруживает, что принцесса — всего лишь кукла, набитая соломой. То же самое и с нецензурщиной. Не надо придавать ее появлению в литературных текстах такого мелодраматического значения. Если хотите, то считайте ее все той же пелевинской куклой.
И еще. Я ни в коей мере не сравниваю себя с Александром Сергеевичем, Михаилом Юрьевичем и тем же Александром Исаевичем (хотя к почитателям последнего и не отношусь, но это уже другой вопрос). Но учиться у них считаю вполне приемлемым. В том числе и использованию в своих сочинениях ненормативной лексики.
В заключение этого, не спорю, местами довольно сумбурного опуса для, так сказать, разрежения чересчур серьезной обстановки, хочу вспомнить один анекдотический случай, произошедший в девятнадцатом веке во время царствования Николая Первого. Прогуливался он как-то в Петергофе с наследником, будущим Александром II, и его учителем Жуковским. Подбежал Александр к дереву, на котором крупно вырезано слово из трех букв, и спрашивает: — А что сие слово означает?
Царь побагровел, а Жуковский не растерялся и говорит: — Сие слово является императивусом, то бишь повелительным наклонением, от малороссийского ховати, то бишь прятать.
Николай I расхохотался, вытащил из кармана золотые часы, протянул их находчивому наставнику: — Молодец, Жуковский, *** в карман! (Три звездочки поставлены вместо той отборной матерщины, произнесенной здесь самодержецем, который был до нее большой любитель.)
Смысл же этого анекдота в том, что не сто́ит придавать слишком трагического значения использованию нецензурных слов как в разговорном, так и литературном языках. Если вы не любите матерщину в текстах, то не читайте такие тексты, и вся проблема будет решена! Или, в конце концов, найдите достойный, желательно — остроумный, выход из щекотливого положения, как поступил тот же Василий Андреевич Жуковский.





 

Архив номеров

Новости Дальнего Востока