2014 год № 3 (Страницы истории) Печать


Борис ЛИВШИЦ

Коса двух пилотов

 

Тем, кому доводилось плавать по трассе Северного Морского пути, хорошо знакома добрая полярная традиция: тремя длинными гудками извещать о том, что в этот момент ваш корабль проходит мимо очередного памятного места, которое обязательно обозначено в судовой лоции. Одним из таких мест на арктической карте нашей страны и является Коса Двух Пилотов, протянувшаяся вдоль сурового побережья Чукотки недалеко от устья реки Амгуэмы.
Год тысяча девятьсот двадцать девятый. Ледовая обстановка в Чукотском море очень тяжелая. Пароход «Ставрополь» по пути во Владивосток не смог пробиться сквозь многолетние льды и вынужден остаться на зимовку у мыса Северный. У известного полярного капитана Павла Георгиевича Миловзорова оставался один-единственный шанс дать добро на помощь ледорезу «Федор Литке», который с огромным трудом пробился к острову Врангеля и снял оттуда группу первых советских зимовщиков, терпящих бедствие на этом острове.
Старый товарищ Павла Георгиевича капитан «Федора Литке» Дублицкий, прежде чем взять курс на Берингов пролив, вел настойчивую радиопереписку с Миловзоровым, предлагая помощь своего, и без того израненного, ледореза. Не откажись наотрез Павел Георгиевич и, скорее всего, где-то рядом пришлось бы зимовать и «Федору Литке». Последняя радиограмма за подписью Павла Георгиевича поставила точку в этой переписке старых товарищей: «Шестого сентября 1929 года зпт ледорез «Литке» зпт Дублицкому тчк Чистую воду полагаю вый-ти своим ходом тчк Благодарю заботу зпт желаю успешного возвращении тчк Миловзоров тчк».
Жизнь на «Ставрополе» текла монотонно и грустно. Было обидно: будь еще хотя бы пяток хороших дней, и судно вышло бы из ледового плена. А там — Берингов пролив, теплый Тихий океан и — Владивосток.
Однако Арктика на этот раз распорядилась иначе. В один из неприметных дней вынужденной зимовки вахтенный матрос заметил, что от берега сквозь торосы к «Ставрополю» пробиваются две собачьи упряжки. Через час приехавшие чукчи сообщили капитану Миловзорову о том, что на мысе Северном есть десять чукотских яранг и дом, в котором живет заведующий факторией. А под самым берегом стоит американская шхуна, которую постигла та же участь, что и «Ставрополь».
— Чья шхуна?
— Свенсона, товарищ капитан. «Нанук»…
— Надо будет съездить, нанести визит шкиперу Фонку. Старый моряк, уже лет двадцать знаю его. А впрочем, пусть они сперва приедут, не мы стоим в их водах, а они в наших.
— Тут и воды-то нет, Павел Георгиевич, один лед, кажется, остался, — сказал помощник.
И оба рассмеялись.
Приехавших чукчей угостили чаем. В это время в кают-компанию вошел вахтенный матрос и доложил Миловзорову:
— Еще упряжка с берега, товарищ капитан!
«Не иначе как шкипер Фонк, — подумал Павел Георгиевич, — опередил все-таки меня». Через некоторое время старый морской волк уже тряс руку капитана Миловзорова, жеманно выговаривая на своем неторопливом английском слова о том, что счел своим долгом посетить «Ставрополь», как только узнал, что это судно поблизости осталось на зимовку.
Фонк вынул изо рта свою легендарную трубку только тогда, когда ему предложили водку. Он с удовольствием выпил пару стопок, похвалил порядок на судне, затем, спохватившись, передал письмо Свенсона с приглашением, как только установится хорошая погода, пожаловать на шхуну «Нанук».
На следующий день собачья упряжка доставила капитана Миловзорова к месту стоянки шхуны «Нанук», у трапа которой дорогого гостя встретили хозяин шхуны Олаф Свенсон и шкипер Фонк.
— Пожалуйте, мой друг, — с едва уловимым акцентом приветствовал он на русском языке Павла Георгиевича, — очень рад видеть вас у себя.
Олаф и впрямь был рад зимовать рядом с таким известным полярным капитаном.
— Знакомьтесь, моя дочь Сигрид. Журналистка.
Сигрид сфотографировала эту встречу, а затем убежала к радисту передать очередной материал в Америку для газеты «Нью-Йорк таймс», корреспондентом которой она работала уже несколько лет. В этой восторженной заметке Сигрид Свенсон извещала читателей популярной газеты о сенсационной встрече со знаменитым русским полярным капитаном мистером Миловзоровым и о том, что торговый флот двух держав, не имеющих на тот период дипломатических отношений, сам установил эти отношения.
Напомним, что установление дипломатических отношений между СССР и США стало итогом переговоров, проходивших в Вашингтоне в октябре 1933 года, и 16 ноября зафиксировано официальными письмами, которыми обменялись нарком иностранных дел М. М. Литвинов и президент США Ф. Д. Рузвельт.
Вернувшись, Сигрид пригласила всех в кают-компанию. За обедом продолжился разговор об условиях зимовки во льдах. Свенсон, выслушав капитана Миловзорова, поделился своими заботами:
— У меня на шхуне на несколько сотен тысяч долларов пушнины. За песца я не волнуюсь — он всегда в цене. А вот горностай — темное дело. В этом году стоит прекрасная цена, а мне  придется держать товар до следующего сезона.
— Смею предложить, сэр, отправить горностай в январе-феврале на собаках через Берингов пролив на Аляску. Через пролив зимой можно перебраться, — высказался Фонк.
Сначала это предложение Свенсону понравилось.
— Конечно, можно собрать несколько собачьих упряжек… но сам пролив — это очень опасное место, и потом Сигрид… Не поедешь же с ней на собаках через Берингов пролив.
Сигрид тут же стала возражать отцу. Мысль о том, какой сенсационный материал привезет она из этой поездки, не давала ей покоя.
Но Свенсон был неумолим.
— Да, мистер Свенсон, положение такое, — начал Миловзоров, — хоть по воздуху переправляй Сигрид и пушнину.
— Браво, кептен, браво! — взорвался на всю кают-компанию Свенсон. — Вот голова! Именно по воздуху! Только по воздуху!
В кают-компании поднялся шум. Сигрид, смеясь, смотрела восхищенными глазами то на отца, то на русского капитана. Даже кок высунул из камбуза свою черную физиономию, украшенную белоснежным поварским колпаком, что ему, конечно, делать не полагалось — мало ли чему смеются леди и джентльмены.
Через полчаса радист передал на Аляску телеграмму Олафа Свенсона.
Бен Эйельсон возвращался с механиком Борландом на своем «Гамильтоне» из залива Коцебу, куда возил почту.
На аэродроме Фербенкса зажглись оградительные огни. Бен посадил самолет и подрулил к ангару. Ожидавшие перекинулись десятками фраз с прибывшими, и старенький «фордик» увез Эйельсона и Борланда домой.
Карл Бен Эйельсон — полковник американских Военно-Воздушных сил. Вместе с Гербертом Уилкинсом — известным арктическим путешественником и пилотом — в 1928 году на одномоторном самолете совершил перелет с Аляски на Шпицберген. Позже он стал директором компании «Аляска Эйруэс» и в то же время, как рядовой пилот, перевозил золотопромышленников, почту, грузы. Всю свою жизнь Эйельсон мечтал перелететь без посадки на родину своих предков в Норвегию.
Когда они приехали домой, экономка подала Бену радиограмму. Он пробежал ее глазами и радостно закричал:
— Вот это здорово, интересное дело. Послушай!
«Шхуна «Нанук» зпт Сиберия зпт мыс Северный тчк Карлу Эйельсону зпт Фербенкс зпт Аляска зпт Соединенные Штаты тчк Организуйте полеты на Чукотку вывоза двенадцати метрических тонн пушнины зпт Сигрид зпт меня зпт десяти человек экипажа тчк Радируйте условия тчк Страховой риск беру на себя тчк Ввиду отсутствия дипотношений новой русской властью зпт возбудите ходатайство Москву через губернатора Паркса тчк Олаф Свенсон».
В тот же день из Москвы в Иркутск пришла телеграмма, в которой содержалось распоряжение о необходимости снарядить летный отряд в составе пилотов Слепнева и Галышева для оказания помощи пассажирам и экипажу парохода «Ставрополь», положение которого вызывало большое опасение. На его борту находилось тридцать пассажиров, из них четыре женщины и трое детей. Благополучный выход «Ставрополя» изо льда весной 1930 года был под сомнением. Поэтому Совет Народных Комиссаров СССР организовал спасательную экспедицию для вывоза пассажиров «Ставрополя» и тяжело заболевшего капитана Миловзорова по воздуху.
Два самолета — «СССР 177» и «СССР 182», — были срочно погружены на платформу и отправлены во Владивосток, в сухом доке которого ускоренными темпами шел ремонт ледореза «Федор Литке». Он и должен был доставить летний отряд и две машины в бухту Провидения. Оттуда Слепневу и Галышеву предстояло вылететь на мыс Северный и несколькими рейсами вывезти пассажиров и снова морем вернуться во Владивосток.
Ледорез «Федор Литке» старательно латали после его памятного рейса к острову Врангеля, куда он пробился сквозь тяжелые льды и снял там зимовавших уже три года полярников.
Рано утром седьмого ноября провожаемый возгласами демонстрантов и гудками стоящих на рейде советских и иностранных судов ледорез «Федор Литке» отвалил от пристани Владивостока.
Тем временем Бен Эйельсон прилетел на мыс Северный. В тот же день машину нагрузили мехами. Нашлось место на борту «Гамильтона» и для большей части экипажа шхуны «Нанук» (чтобы не платить матросам жалование за время зимовки, Свенсон решил отправить их на Аляску). Сигрид передала с Беном для отправки в Нью-Йорк статьи и фотопленки. Через сутки Эйельсон собирался вернуться за очередной партией пассажиров и мехов.
В конце ноября ледорез «Федор Литке», пополнив в Петропавловске-Камчатском запасы угля, вошел в бухту Провидения и стал на якорь в гавани Эмма. Необходимо было спешить. Выгрузка производилась непрерывно днем и ночью. Механики приступили к сборке самолетов и загрузке их бензином и продовольствием. Предстоял далекий путь: от бухты Провидения до мыса Северного было свыше тысячи километров.
…Пурга над Чукоткой повисла надолго. Она еще над Беринговым проливом схватила в свои цепкие объятья «Гамильтон» и теперь, спустя несколько часов, швыряла его как щепку от одного снежного заряда к другому. Эйельсон летел почти вслепую. Стекла кабины были залеплены снегом, и только на переднем стекле оставалось крохотное отверстие, через которое пилот видел все тот же снег.
— Полковник, — Борланд тронул Бена за плечо. — Может, нам лучше вернуться и сесть?
Эйельсен понимал, что Борланд прав и им действительно нужно немедленно садиться. Но где? Как? Невозможно разглядеть в пляшущей белой круговерти пятачок земли, годный для посадки. Эйельсон до рези в глазах всматривается в белое месиво, слегка отводит штурвал от себя… В этот самый момент перед его глазами возникает огромное пламя и что-то острое ударяет в грудь Бена.
Они лежали, уткнувшись лицом в снег: Эйельсон и Борланд. Пурга продолжала свою коварную пляску, накрывая пилота и его механика белым холодным саваном.
Первую весть о самолете принес чукча Рыртыргин. Не обращая внимания на пургу, он добрался до шхуны «Нанук» и сообщил, что десятого ноября видел самолет, летящий в сторону мыса. Рыртыргина подвергли весьма обстоятельному допросу, не надеясь на календарную точность его сведений. Чукча обиделся. Сбегав к нартам, он принес дощечку из моржового клыка, испещренную дырочками, в одной из которых торчал костяной гвоздик. Это, по объяснению Рыртыргина, был сегодняшний день. А вот три дырочки назад он видел самолет.
Сомнений больше не было. Простой расчет показал, что это было десятого ноября. Чукотский календарь не врал.
Вначале пропавший самолет Эйельсона искали американские летчики, которые прибыли на мыс Северный в середине декабря. Однажды летчик Кроссен, пролетая над тундрой в районе реки Амгуэмы, заметил торчащий из-под снега предмет, напоминающий крыло самолета. Но сесть не решился.
В начале января 1930 года капитан парохода «Ставрополь» Миловзоров радировал председателю полярной комиссии С. С. Каменеву: «Докладываю зпт что район к востоку от мыса Северный около пункта зпт где самолет летчика Эйельсона видели в последний раз зпт дважды обследовали разведкой на собачьих упряжках тчк Был произведен осмотр горизонта с помощью сильных биноклей при ясной погоде зпт причем никаких признаков исчезнувшего самолета не обнаружено тчк Свенсон готовит отправить в путь свою санную партию тчк Но отсутствие корма для собак мешает организовать экспедицию зпт которая сможет бороться с препятствиями севера тчк».
Очередным распоряжением из Москвы летчику Слепневу и механику Фариху предписывалось подключиться к поиску пропавших американских пилотов, а Виктору Галышеву надлежало приступить к эвакуации пассажиров «Ставрополя» в Провидение, где их дожидался ледорез «Федор Литке».
Два самолета взяли курс на мыс Северный. Через несколько часов полета показалась серая полоска, едва заметная и похожая на букву «С» — это был мыс Северный. Рядом была небольшая темная скорлупка с двумя тоненькими иглами-мачтами — шхуна «Нанук». На льду, около шхуны, стояли три самолета. Неподалеку дымил костер, разложенный специально для посадки. Самолеты, стоявшие на льду, не казались миражами — через несколько минут Слепнев уже рассмотрел на их крыльях чужие — американские и канадские — опознавательные знаки.
Не успели замерзшие, закутанные в неуклюжие меха летчики и механики вылезти из кабин, как самолеты окружила группа людей. Прибывших обнимали, трясли руки. Сигрид, вооруженная тремя фотоаппаратами, торопилась увековечить эту встречу. Первым к группе Слепнева подошел подтянутый сухощавый человек, одетый в защитную меховую куртку и представился:
— Командор Йонг. Сожалею, что столь грустные обстоятельства послужили причиной моего знакомства с русскими пилотами. Эйельсон был моим другом. Простите, кто из вас командор?
— Я старший группы, — сказал на хорошем английском Маврикий Слепнев.
Йонг представил Слепневу своих товарищей — Кроссена и Гильома. Он посетовал Маврикию Тимофеевичу на то, что собравшиеся на мысе Северный американские и канадские летчики не объединены общим руководством и строят свои планы по принципу: «Посмотрим, что будет делать сосед». А время шло и, возможно, Эйельсон и Борланд где-то дожидались их помощи.
Слепнев предложил американцам и канадцам объединить все работы по розыску пропавших пилотов. От имени своей группы командор Йонг предложил Маврикию Тимофеевичу взять непродолжительный тайм-аут, а затем ушел в радиорубку шхуны «Нанук». Буквально через час, который понадобился Йонгу на согласование каких-то деталей со своим руководством в США, предложение Слепнева было принято с благодарностью. Представители трех держав подписали некий протокол о совместной работе и избрали руководящую тройку: от США — летчика Йонга, от Канады — капитана Рида. СССР в этой тройке представлял Слепнев. Маврикий Тимофеевич единогласно был избран руководителем всей операции, которую, по его мнению, необходимо было начать с того самого места, где во время полета летчик Кроссен заметил какой-то предмет, напоминающий крыло самолета. Его наличие подтвердили и участники санной партии, которую посылал на разведку Олаф Свенсон. Маврикий Тимофеевич запросил разрешение Москвы рискнуть одним самолетом; на втором летчик Галышев уже эвакуировал пассажиров парохода «Ставрополь». Разрешение было получено.
Маврикий Тимофеевич Слепнев — известный советский летчик. После окончания Военно-инженерной Академии летал в самых различных уголках нашей страны: над песками Средней Азии и в снегах Якутии; совершил первый пассажирский рейс через Гиндукуш в столицу Афганистана — Кабул. После событий в Арктике 1929/30 гг. принимал участие в спасении челюскинцев, и ему, в числе первых семи летчиков нашей страны, было присвоено звание Героя Советского Союза.
С собой Слепнев и Фарих решили взять двух помощников. Первым вызвался лететь практикант Морского инженерного училища Дубравин, вторым — кочегар со шхуны «Нанук» Джекобсон.
…Газ закрыт. Земля все ближе и ближе. И вот уже машина Слепнева бежит по неровному насту. Фарих выскакивает из кабины и оглядывает лыжи. Затем он показывает Маврикию Тимофеевичу поднятый кверху большой палец, значит — все в порядке, и снова залезает в кабину. Проваливаясь в сугробах и чиркая то правым, то левым крылом по снегу, Слепнев вел машину к крылу «Гамильтона».
На безлюдной равнине тундры стоял самолет, внутри него горел большой четырехрожковый примус, который давал и свет, и тепло. Четверо людей в меховой одежде, скорчившись, пили чай кружка за кружкой, чтобы хоть немного согреться на сорокаградусном морозе.
На следующий день несколько собачьих упряжек, нанятых Свенсоном, доставили в помощь Слепневу членов экипажа «Ставрополя» и шхуны «Нанук». Среди прибывших, конечно же, оказалась и Сигрид. Первым делом, по распоряжению Маврикия Тимофеевича, все прибывшие начали сооружение снежного дома — «и́глу». Впоследствии фотография этой полярной хижины стараниями Сигрид Свенсон обошла всю мировую печать. Под снимком стояла краткая подпись: «И́глу Слепнева».
Силами интернационального отряда были организованы тщательные поиски погибших пилотов. Люди обмораживались, болели, голодали, но с места аварии никто не ушел.
Однажды, когда Слепнев обмерял место раскопок и отмечал их направление красными флажками, он вдруг услышал крик кочегара Джекобсона:
— Господа, нога!
Все бросились к нему. На белой скатерти снега, словно крупный коричневатый мазок, торчала подметка мехового унта.
На следующий день радист «Нанука» выстукивал радиограмму, сразу же облетевшую все газеты мира:
«Всем зпт всем зпт всем тчк Самолет Эйельсона и Борланда «ГАМИЛЬТОН 10-002» разбился в 50 милях от мыса Северный тчк Останки найдены в результате поисков под руководством русского летчика Слепнева тчк Корреспондент «Нью-Йорк таймс» Сигрид Свенсон тчк»
Останки погибших были перенесены в самолет Слепнева. Мороз доходил до пятидесяти градусов. Фарих с большим трудом завел мотор.
И вдруг раздался какой-то чужой звук. Он усиливался, нарастал. Желтый самолет сделал два круга и пошел на посадку.
Он коснулся заструг, подскочил, треснул и, снеся шасси и пропеллер, пронесся по мерзлому снегу и остановился, подняв вертикально хвост.
Слепнев и Фарих кинулись к месту аварии. Еще не успев добежать, они увидели, как из пилотской кабины, из которой шел дым, выскочил живой и невредимый человек в элегантной оленьей парке. Он даже не посмотрел на разбитый самолет. Это был капитан Рид.
Приблизившись к Слепневу, он приложил руку к шлему и отрапортовал:
— По специальному заданию. Сел, чтобы вручить вам телеграмму из Вашингтона. Было приказано вручить ее вам немедленно.
Слепнев развернув телеграмму.
«Государственный департамент сообщает вам зпт что Государственный департамент охотно соглашается зпт чтобы командор Слепнев и механик советского аэроплана сопровождали тела погибших до Фербенкса тчк».
Первая посадка в Америке была в городке Теллоре. Когда Слепнев с Фарихом вылезли из самолета, их попросили придать лицам суровый вид и сфотографировали. Все интересовались советскими летчиками и самолетом, ведь это было за много лет до перелета Чкалова через полюс.
Затем мэр города произнес приветственную речь.
Попросив извинения, что в Теллоре нет городских ворот и он не может преподнести ключ от них, он передал Слепневу ключ от своей квартиры. Потом мэр сказал, что Слепнев снова после славного Беринга открывает Аляску, и наговорил еще много любезных слов.
Расписываясь в книге прибывающих в гостиницу, Слепнев поставил дату четвертое марта. Мэр вежливо поправил его, заметив, что сегодня третьего марта. Слепнев продолжал настаивать на своем. Но оказалось, что они перелетели не только границу между двумя государствами, но и границу, где меняются даты. Самолет Слепнева перелетел во вчерашний день.
…Самолеты летели над Юконом низко — на высоте ста метров. Посредине шел американец Йонг, над его самолетом развевалось черное траурное полотнище. Слева — канадский самолет, а справа — машина Слепнева. Жители Аляски задирали головы и, наверное, с удивлением разглядывали знаки на крыльях самолета: «СССР-177». Телеграф уже разнес по всему Юкону известие о том, что этот самолет привез тела летчиков Эйельсона и Борланда из далекой «Сиберии» и теперь они совершают свой последний воздушный рейс.
Под крылом самолета город Фербенкс. Слепнев убирает газ. Самолеты снижаются. Летчик Эйельсон заканчивает свой последний полет.
Весь аэродром заняла огромная толпа. К Слепневу подходит мэр города Фербенкса и поздравляет его с успешным прибытием. За его спиной машет рукой Сигрид — ее трудно узнать в европейской одежде с траурным крепом.
Мэр оглашает сообщение: «Народы Аляски и Северо-Американских Соединенных Штатов объявляют благодарность советскому народу и лично мистерам Слепневу и Фариху за ту знаменательную роль, которую они сыграли в розысках любимого американского летчика, основателя воздушных линий на Аляске — Бена Эйельсона и его механика Эарла Борланда».
Потом к советскому летчику подходит старик с гордым лицом, снимает шляпу, протягивает руку и тихо говорит одно только слово:
— Благодарю.
Вслед за ним подходит дама, поднимает одного за другим двоих детей и тоже произносит:
— Благодарю.
Это — отец Эйельсона, жена Эйельсона и дети Борланда.
— Леди и сэр! — обратился к ним Слепнев. — Личного горя не могут заглушить официальные речи и соболезнования. Я, как собрат погибших летчиков, знаю, что самую тяжелую утрату понесли вы — жена и отец — и слова мало чем тут помогут. Помните только всегда, что ваш муж и сын погибли, преодолевая беспредельные просторы Арктики, погибли, борясь до последней секунды со стихией. Разрешите вручить вам этот штурвал как постоянное напоминание о том, что по героям не плачут. И, пожалуйста, не благодарите меня. Советский народ послал меня, рядового пилота, выполнить это задание, и я могу только скорбеть, что привез вам не живых сына и мужа, а их тела.
Слепнев передал старику Эйельсону разбитый штурвал, которым его сын продавил себе грудь.
Вечером, во время визита к мэру города Фербенкса, Слепневу был вручен подарок — золотые часы с надписью: «Капитану Слепневу с благодарностью. Народ Аляски. Фербенкс, 1930 год». Такие же часы получил и Фарих.
Кроме того, мэр Фербенкса сказал обоим о том, что они представлены к американским орденам. Посоветовавшись с Фарихом, Слепнев поблагодарил мэра и сказал, что поскольку между СССР и США нет дипломатических отношений, они, к сожалению, не могут принять ордена.
По американским обычаям похороны выдающихся людей продолжаются долго, так как требуется выполнить много всяких церемоний, которые принесли Слепневу немало хлопот.
В один из дней к нему в отель пришел отец Эйельсона.
— Сэр! — обратился он к Слепневу. — Я не знаю вашей страны. Но я приеду посмотреть ее. Наверное, это очень хорошая страна, раз там живут такие люди, как вы. И я очень прошу вас, чтобы на гроб моего сына вместе с американским и канадским флагами был возложен и флаг вашей страны…
Сопровождающий Эйельсона переводчик обратился к нему:
— Но, господин Эйельсон, мне кажется, что ваша просьба нарушит кое-какие дипломатические нюансы.
— Нюансы! — Олле Эйельсон удивленно посмотрел на переводчика. — В чем дело, Шелтон?
— Дело в дипломатическом этикете. Ведь наше правительство до сих пор не признало Советы…
— А мне плевать, Шелтон. Я — признал Красную Россию. И будьте любезны перевести командору Слепневу мою просьбу. Я хочу, чтобы моего сына провожал в последний путь и флаг страны этого человека.
Слепнев попал в чрезвычайно трудное положение. Ему хотелось, чтобы флаг СССР пропутешествовал по всей территории Аляски и все увидели, что погибших летчиков нашли советские люди. Он послал в Москву дипломатически составленную телеграмму, запрашивая: от каких организаций возложить флаг и венок на гробы погибших.
Вскоре был получен еще более дипломатичный ответ. В телеграмме было написано: «От организаций зпт которые принимали участие в розысках тчк».
Слепнев заказал яркий пурпурный флаг с нашитыми на нем золотыми серпом и молотом.
Первым был возложен на гробы погибших флаг Соединенных Штатов. Музыканты заиграли гимн, офицер скомандовал «На-караул!», солдаты лязгнули винтовками и снова примкнули их к ноге.
— Если не устроят нам такой же церемонии, то забираем флаг и немедленно улетаем на Чукотку, — шепнул Слепнев Фариху.
Вторым возложили английский флаг — от Канады.
Потом подошел Слепнев и, развернув красный флаг, накрыл им оба гроба. Как только флаг коснулся гробов, раздалась короткая команда офицера, лязг оружия, и полились торжественные звуки «Интернационала».
В те годы еще не существовало ни одного дипломатического документа, в котором правительство США официально признавало бы нашу страну. Но, независимо от дипломатических тонкостей, событие, которое произошло в маленьком гарнизонном клубе Фербенкса, при всей его трагичности стало непреложным фактом признания нашей страны.