H X M

Публикации

Подписаться на публикации

Наши партнеры

2012 год № 2 Печать E-mail

Работы художницы Нелли БАРАНЧУК

 

1

Автопортрет с натюрмортом. Картон, масло, 48,5х58,5, 2010 г.

 

2

Село Любец. Осенний пейзаж. Холст, масло, 39,5х54,5, 2002 г.

 

3

Февраль. Холст, масло, 68х52, 2012 г.

 

4

Белый мак. Холст, масло, 47х34, 2000 г.

 

5

Ромашки и васильки (Деревня Кадыево). Холст, масло 45х50, 2003 г.

 

 

Александр ЛЕПЕТУХИН

Привет из Владимира

 

Тает культурный слой на Дальнем Востоке. Уезжают, уходят из жизни люди, а приезжают совсем другие, нет среди них ни музыкантов, ни актеров, ни художников, как бывало в прежние времена. Мы пытаемся воспроизводить деятельных, творческих людей здесь, своими силами, но с изменением учебных программ, с разгромом образования, названным почему-то «болонским процессом», это стало невозможно. Говорю как педагог.

— Как мне жаль детей, которые заканчивают сегодня худграф! Они даже не понимают, что ничего не умеют, — сказала мне Нелли Евгеньевна Баранчук, художница, бывшая хабаровчанка, живущая ныне в городе Владимере. Разговор состоялся в ее светлой мастерской, которая казалась еще светлее от яркой, празднично-радостной живописи висящей на стенах. О ней, о живописи я и хочу вам рассказать. Но прежде несколько слов о  том как оказался во Владимире.

Был проездом в Москве. Бывшая хабаровская журналистка Нинель Семеновна Крендель предложила:

— Съездим с Неле Баранчук?

— Конечно, поехали! — с радостью согласился я.

Дело в том, что обе бывшие хабаровчанки были когда-то моими персонажами. Я писал о них в рубрике «Душа и творчество», которую веду много лет в газете «Тихоокеанская звезда».

Для того чтобы написать о человеке, надо его получше узнать, и если удастся, полюбить. Так что ехал я на любовное свидание.

Приятно было, вырвавшись из душной, набитой машинами Москвы нестись мимо незнакомых поселков, украшенных старинными храмами, мимо полей и лесов. Леса в Подмосковье постройнее и выше нашей тайги и места холмисто-равнинные, но почему-то очень родные. Может, Левитан с Нестеровым в том виноваты? А может, церкви и церквушки сиянием своих куполов напомнили о чем-то важном, почти забытом? Смотрел из окна машины и думал, что среди этих освещенных храмами холмов уютно душе и хочется здесь остаться. Значит у меня две Родины? Дальний Восток и центральная Россия? К какой ближе сердце? Не знаю.

Нинель Семеновна Крендель чудесный попутчик. Она гений общения. Многие дальневосточники помнят ее репортажи о культуре на хабаровском радио. А как она вела программы, посвященные огородным, дачным делам! Вела гениально! Она всему удивлялась и всем восторгалась. После ее программы хотелось схватить лопату и садить, садить какие-нибудь патиссоны и кабачки. При этом сама Нинель Семеновна ничего в огородных делах не понимала. Ей интересны люди. В том числе и дачники. Она способна разговорить любого, при этом остановить ее невозможно. «Да  что ты, это же так интересно!» — скажет она на любой упрек, после того как час расспрашивала случайного посетителя кафе об устройстве водопровода. Что это детскость или профессионализм? Счастливое соединение того и другого. Редкий талант.

Мы третий час в пути. Все ближе Владимир, город знаменитый своей белокаменной архитектурой, покрытой удивительной резьбой, где птицы, звери и святые вплетены в единый орнамент. Во Владимире писал свои фрески св. Андрей Рублей. Здесь снимал фильм о нем Андрей Тарковский. Но для меня Владимир — город, в котором после Великой войны чудесным образом расцвел, последний может быть, цветок чисто русской живописи. Его так и назвали: «Владимирская школа живописи». Все понимающие толк в настоящем искусстве знают имена К. Бритова, В. Юкина, В. Кокурина, Н. Мокрова. Все понимающие, но очень немногие. Что же такое особенное сделали художники? Они вспомнили, что цветом можно не только говорить, рассказывать, им можно петь. Это сравнимо с тем, что среди присланных в редакцию журнала хороших повестей и очерков обнаружатся вдруг гениальные стихи. Но впрочем, гениальных стихов почему-то не обнаруживается. Неслышно что-то о талантах близких по силе и духу Есенину и Рубцову.

Песенное начало всегда было сильно в русском народе и вот оно вдруг и зазвучало в небольших по размеру холстах владимирских живописцев. Теперь, когда почти все они ушли из жизни, горько осознавать, что песню их не подхватили.

Как не крути, искусство всегда ставит точный диагноз. Раз душа народа не поет, значит, забыл народ о своей душе. Брошена она в небрежении.  А без корней, без души может ли жить народ? Сколько поколений детей мы отдали на воспитание электронным ящикам, готам, эмам, харизматикам? Это что русская культура? Может, вся русская культура осталась на книжных полках? Почему русские народные песни поют китайцы, а наша молодежь их знать не хочет? Ох, пора нам русским, если мы еще хоть чуть-чуть русские, прийти в разум. Спасать, сохранять, развивать надо, но нам пока не до этого…

От грустных мыслей отвлекла встреча. Я смотрел на двух подруг, которых язык не поворачивался назвать старушками, и любовался. Говорили мы в основном о Хабаровске. Еще бы! В городе над Амуром навсегда осталась наша молодость. Не закатали ее в асфальт дорожные катки, не соскоблили с фасадов евроремонты. И хорошее и плохое отшумев, соединилось в судьбы.

Приятно теперь, сидя в уютной кухне, пить чай и неторопливо вспоминать всех, кто любим и не забыт.

На другой день мы поехали в мастерскую Нелли Евгеньевны. Для меня, как для художника, это очень интересно и волнительно. Первый взгляд, первые впечатления самые точные. Во Владимире талант Нелли Баранчук развернулся иной гранью. Она сумела впитать достижения владимирской школы и не раствориться в ней. Словно стала в строй солистов и исполнила куплет своим неповторимым голосом.

Владимирская школа во многом идет от иконы. Она сжимает, сворачивает пространство, делая его напряженным. Такая живопись не любит лепить объемы, поскольку моделировка с помощью теней замутняет цветовой аккорд.

Владимирцы сделали простое открытие: если источник света находится за спиной художника, то тени прячутся и свет, соединившись с цветом домов, деревьев, стогов, полей начинает звучать в полную силу. Как на иконе. В духовном мире вообще нет источника света. Он и не нужен, поскольку светится все. Все лучезарно. Это хорошо видно у Рублева, Дионисия. Потом, в ином столетии появляется реальное освещение и русская икона «гаснет». Интересно, что теперь иконописцы, лучшие из них, стремятся вернуться к традиции первых веков православия на Руси. Если икона действительно засветится, то это будет верным знаком духовного возрождения. Владимирцы сумели достигнуть иконного свечения в светской живописи. Они подняли свои глаза выше и соединили красоту земную с красотой небесной. Хотя сами может, об этом мало думали и говорили.

Возможно, теперь вы понимаете какое значение имела встреча с Нелли Евгеньевной Баранчук. Она стала для меня живым мостом с Владимирской школой. Своими картинами она показала и доказала, что у души нет возраста. Молодость ее картин поражает. Рисуя красоту мира художник утверждает, что красота эта не случайна. Мир создан по законам красоты. Это очень хорошо чувствуется, когда долго находишься среди картин Баранчук. Мне посчастливилось дважды ночевать в мастерской. Удивительно и радостно было наблюдать, как с рассветом загараются васильки и маки, начинает мягко светиться снег и осенние листья превращаются в золото.

Вот в чем дело! Баранчук воспринимает жизнь как чудо. Чудесны ее одуванчики в простом граненом стакане. Не зря их не торгуясь, купила какая-то сверхбогатая дама. Чудесны гуси, плывущие по синему пруду, в котором отражается храм. Чудесны ее бесконечные букеты, осенние, летние, весенние пейзажи… Нет прозы. Нет унылого перечисления деталей. Порой правдивая сказка несет больше правды, чем самый точный обыденный рассказ. Честное слово, после картин Баранчук хочется жить, хочется работать, хочется стойко переносить невзгоды, потому что мир прекрасен, и он стоит наших усилий.

Пришел день отъезда. Я взял ручку, несколько листов бумаги и попросил Нелли Евгеньевну рассказать о себе.

— Родилась я в Астрахани в1930 году. Бабушка Агафья и дед Игнат погибли в Астрахани во время большого голода в двадцатые годы. Папа Евгений Емельянович был военным и пропал в Западной Белоруссии в самом начале войны. Брат Олег рисовал. У него был дар. Он погиб в Великую Отечественную войну. После восьмого класса надумала я пойти в Казахское театрально-художественное училище. «Только через мой труп ты станешь художником!» — заявила мне мама, а сама уехала в Самару. Пошла я в училище. Написала заявление. Спросила у комиссии, что мне нарисовать. «Дома нарисуйте что угодно». Ну я нарисовала мамины туфли. Комиссия посмеялась и приняла. Узнав об этом, мама, Анна Игнатьевна, была в шоке: «Отчислите мою дочь!» Но ее убедили оставить меня в покое. Мама просто не верила, что художник профессия способная прокормить. Но прошли годы, я сделала в Хабаровске, в галерее имени Федотова, свою первую персональную выставку и мама написала в книге отзывов: «Горжусь своей дочерью». В училище был преподаватель Черкасский Абрам Маркович, его картины есть в музеях. Он единственный сумел вложить в нас любовь к искусству. Как попала в Хабаровск? Вышла замуж за геолога. Его направили на работу на Дальний Восток. Попробовала устроиться в школу — не мое. Пришла в Художественные мастерские. Дали для испытания написать портрет Ленина. Было начало пятидесятых. Плохо напишешь, так еще и посадят. Ну я купила ребятам художникам водку, чтобы они написали. Так стала профессиональным художником. Запомнилась первая поездка на Академичку. Тогда на творческой даче работали такие художники! Бубнов, Сидоров, Ткачевы, Гаврилов! Это было все! Увидев, как они работают, я поняла, что ничего не умею. Академичка стала моей настоящей школой. Совершенствование, учеба идет всю жизнь. И сегодня ставлю натюрморт и учусь, ищу что-то новое. Когда работаешь, делаешь как игрок, удваиваешь ставки, рискуешь… И главное при этом здоровье и любовь. Без любви никогда ничего не сделаешь.

Время, которое прожила в Хабаровске самое замечательное. Друзья. Молодость. Работа. Совместные поездки на этюды. Мня окружали состоявшиеся мастера: Зорин, Шахназаров, Петухов, Короленко, Ивлева, Ли Гир Су, Валя Степанов, почему-то незаслуженно забытый Ким Коваль, Галя Кабанова, Вдовкин, Карих, Торгашин, Дроздов… Помню, как-то Виталий Дроздов сказал мне: «Я бы пошел с тобой в тайгу». Выше для меня похвалы нет. Из Хабаровска переехала в город Ковров. Мама настояла. В Коврове все художники самодеятельные и все гении. Поняла, здесь работать невозможно. Я закрылась от всех и полтора года работала, чтобы сделать выставку во Владимире. Пришлось доказывать свою творческую состоятельность, не смотря на то, что была уже Заслуженным художником России. «А кто вы такая?» — спросил меня тогдашний председатель Союза в ответ на просьбу, выделись мастерскую. Но за меня вступился Ким Николаевич Бритов. Он знал меня по Академичке. Помню первую поездку с Бритовым на этюды. Он написал гениально. А я свои этюды в печке сожгла. «Неля, крошка (он меня всегда Нелей-крошкой звал), ты хороший художник, но тебе до меня далеко». Бриттов был жесткий человек. Больше с ним я на этюды не ездила.

Владимирская школа имеет значение мировое. Бриттов, Юкин, Кокурин, Мокров, Дынников работали в одном направлении, но как они соперничали друг с другом! Богата талантами Владимирская земля, но в Хабаровске есть свои прелести. Мне кажется, он более цивилизован и люди живут более красивые, статные, добрые. Художники все разные. Некоторые пришли в искусство, чтобы просто денег зарабатывать. Для других оно — хобби. А для меня искусство — это моя жизнь. Я проживаю свою жизнь в искусстве и не могу себя от него отделить. «То, что настоящее, то прекрасно!» — сказал Чехов. Сейчас все меньше художники обращаются к натуре. Они ловят вдохновение в компьютере, в видоискателе фотоаппарата. Все, что не создается с наброска, этюда мертво. И профессионал это сразу видит. К сожалению, настоящих художников все меньше.

В этом Нелли Евгеньевна Баранчук права. Но может дело не в технических новшествах, позволяющих художнику обойтись без общения с натурой? Может, есть более важная причина? Скудеет мир. Все меньше в нем тепла и любви. А без любви, на одном мастерстве могут рождаться только Сальери… Но не надо негатива, его и без нас теперь достаточно вокруг.

Вот что написала о Неле Баранчук Алина Чадаева, прежде хабаровчанка, а теперь московская писательница: «Эдемская память — это подсознательные воспоминания каждого человека о Рае-Эдеме. Прапредки наши — Адам и Ева, видевшие первородный  храм Земли, по неизбывному наследству передали потомкам запечатленные в их генах впечатления о воплощенном в Природе Замысле Творца.

Иногда Господь дарует эту память художникам с открытой, почти детской душой, как дар Свыше, и они передают миру «горние улыбки цветов» как весть о Божественной любви, выраженной в неизъяснимой Красоте.

Более тридцати лет, в стужу нашей российской жизни, греюсь я сердцем у картин богодуховенного живописца Нелли Евгеньевны  Баранчук.

Год за годом, день за днем она неустанно, с рыцарским благоговением служит «Прекрасной даме — не опороченной человеком Земле. Ее особое видение, согласное с душой, выискивает райские оазисы — то на клумбах чьей-нибудь непритязательной дачи, то в родных по духу деревеньках, то в веточках физалиса на зимнем окне своей мастерской…

 

Ручьи — музыкальны,

Иными и быть не должны.

Деревья печальны,

Снега белоснежно-нежны…

 

Пришли на память в контексте темы стихи дальневосточного поэта Роальда Добровенского: подсказкой, ибо расцвет художественного понимания Природы пришелся в творчестве Нелли Баранчук на дальневосточный амурско-камчатский пласт ее жизни.

«Ручьи музыкальны» как цветы, и теплые снега Камчатки, «амурские волны» — все они звучат каждый по-своему, в музыкальных полотнах их портретиста.

Сегодня, как почти сорок лет назад, будто написаны они на одном дыхании…»

Писательница Алина Чадаева права, Нелли Баранчук всегда писала аля-прима, то есть на одном дыхании. К написанному куску холста она почти не возвращается. Это позволяет сохранять живописи особую свежесть. Замысел о всей картине не существует у ней в голове, но пишет она мозаично. Кусок за куском. Этим методом письма владеют не многие. «Я даже сама не знаю, почему так делаю», — призналась художница. Нечто похожее делают художники, выполняя фреску по сырому. Наносится кусок штукатурки и его тут же, пока он не высох, расписывает мастер. После высыхания в основы продолжить работу невозможно. Чем-то техника аля-прима похожа на нашу жизнь. Все неповторимо, все требует полной ответственности и самоотдачи.

Нелли Баранчук как живет, так и пишет. Она действительно проживает свою жизнь в искусстве.

 

Архив номеров

Новости Дальнего Востока