H X M

Публикации

Подписаться на публикации

Наши партнеры

2012 год № 2 Печать E-mail

Александр ХОМЕНКО. Прислушаться к голосу мужика, очерк

Валентин ГРОЗДЕВ. Право на место под солнцем

Виктор МАРЬЯСИН. Цена Победы

 

 

 


 

 

 

 

 

Александр ХОМЕНКО

Прислушаться к голосу мужика

 

Очерк

 

 

Поставьте памятник деревне

На Красной площади в Москве.

Николай Мельников

То, что в настоящее время происходит в приамурских селах, в полной мере соответствует высказываниям выдающегося русского экономиста-аграрника, профессора Александра Чаянова. «Дождевые капли, — писал Александр Васильевич, — стекаясь вместе, дают мощные реки, которым не страшны никакие преграды. Подобно им, крестьянские хозяйства, соединяясь в кооперативы, приобретают огромную силу, нужную нам для экономического возрождения русской деревни».

Написано это еще до октябрьского переворота. Причем в своих разработках ученый опирался не только на опыт России, но и таких стран, как Германияя, Англия, Франция, Швейцария, Италия, Дания, Голландия, Швеция, США, Япония и другие. Все они в вопросах ведения сельского хозяйства пошли одной дорогой и давно сняли с повестки дня тему обеспечения своего населения продуктами питания. Советская Россия, отвергнув мировую практику развития села, взяв на вооружение «передовую» марксистско-ленинскую теорию, круто повернула в сторону, пошла по пути коллективизации и обезличивания крестьянского труда. Не потому ли до сих дней мы не можем накормить свой народ собственной качественной и экологически чистой продукцией? В результате дело в ряде случаев дошло до полной запущенности и деградации деревни. Отступать некуда. Выход один — только на основе кооперативного движения возможно возрождение загубленного крестьянства.

 

 

Первые кооперативы

 

Реально действующие закупочные и перерабатывающие сельскохозяйственные кооперативы в Хабаровском крае начали возникать во второй половине первого десятилетия нынешнего двадцать первого века. Развал совхозов, к примеру, в том же Вяземском районе, до предела обострил обстановку на селе: из десятка хозяйств в живых на сегодняшний день остались два. Подавляющее количество сельского населения сидит без работы. Социальная напряженность в районе накалилась до предела.

— Чем и как занять людей? Этот вопрос очень остро волновал нас, — вспоминает начальник отдела экономической политики администрации Вяземского района Любовь Бевецкая. — На становление и развитие производства нужны средства. Где их взять? Наше внимание привлекла краевая некоммерческая организация «Зеленый Дом». Мы пригласили их к себе, провезли по селам, повстречались с людьми и поинтересовались: кто чем хотел бы заниматься? Из девятнадцати поселений, где мы вели разговор, только в одиннадцати удалось услышать конкретные, разумные предложения. В ходе их рассмотрения лишь пять оказались рациональными, имеющими под собой основу. Тем не менее стало понятно, что далеко не все представляют, с чего надо начинать свое дело, как работать в условиях рыночных взаимоотношений. Социалистическое прошлое всех приучило к мысли, что думать и принимать решения по важным хозяйственным вопросам — это прерогатива начальства. Но даже из этих пяти проектов лишь один привлек внимание специалистов «Зеленого Дома» и имел реальную основу для дальнейшей деятельности. В результате в селе Шереметьево на базе фермерского хозяйства Александра Нефедова возник кооператив «Бекон». Цель его — выращивать живность, частично закупать у населения, выпускать мясные полуфабрикаты и выходить с ними на рынки сбыта.

Коллектив сформировался из двенадцати человек. Мы поддержали его тем, что передали в собственность брошенное помещение совхозной конторы. На субботниках, проведенных по своей инициативе, люди привели его в порядок. На деньги, выделенные «Зеленым Домом», установили закупленное оборудование и приступили к работе. Финансовая поддержка кооперативу была оказана и из районной казны. Конечно, на первых порах коллектив испытывал серьезные трудности. Не хватало опыта в вопросах реализации продукции, требовались средства на погашение затрат за потребленную электроэнергию и отопление, надо было незамедлительно рассчитываться с поставщиками сырья. Постигая рыночные основы, кооператив поднимался на ноги, приобретал опыт.

Весть о том, что в Шереметьево действует производство, быстро разлетелась по всему району. Инициативная группа по созданию закупочного кооператива возникла в соседнем Аване. Там сделали упор на закупку овощной продукции. Под засолочный цех приспособили некогда построенное во времена существования Соболевского совхоза помещение по производству сыра, решили обзавестись овощерезкой, тарой, вместительной морозильной камерой, транспортом.

— Идея собрать безработных и заняться делом, — рассказывает председатель Аванского потребкооператива «Аграрий» Михаил Мельник, — меня одолевала давно. Но знаете, всегда мы чего-то боимся — получится ли? Нужен толчок, и таким толчком оказалось предложение районной власти последовать примеру шереметьевцев. Действительно, жаль смотреть, как заезжие гастролеры-перекупщики за бесценок скупают у населения картошку и различные овощи. Неужели мы не способны развернуться сами? Так сложилась наша команда, состоящая из одиннадцати человек. На первых порах, а это было летом девятого года, мы занялись соленьями и подрядились снабжать ими детские сады и школы района. В десятом году о нас уже знали везде, да и сами мы побывали в соседних районах, принимали картофель, морковь, свеклу и другие продукты.

И вот возникла идея: а не заиметь ли свое поле и самим выращивать огородную продукцию? Долго колебались, а к весне одиннадцатого года поняли — без этого не обойтись. Все, что закупили и переработали, мы реализовали и после этого сидели без дела. На прибыль купили грузовик, погасили долги. Занялись производством тары, планируем своими силами делать бочки. Взять бы для поддержки кредит, проехаться по селам вновь, закупить оставшиеся припасы. Сам Бог велел постучаться за кредитной поддержкой в родной Россельхозбанк.

Но не тут-то было. Нужна залоговая база, нужны поручительства. И это беда не только наша, для многих начинающих свой бизнес она является камнем преткновения. Все больше убеждаюсь, что в крае нужен информационный центр, куда бы стекались все заявки потребителей и где производители могли бы заключать договоры на поставку своей продукции. Тем кооперативам, которые находятся неподалеку от краевого центра, легче, они работают напрямую, а каково остальным, кто живет за сотни километров от Хабаровска.

К слову сказать, такой центр уже заработал, достаточно лишь войти в Интернет, и весь расклад сельскохозяйственной продукции перед тобой.

Сейчас в Вяземском районе уже четыре кооператива. И если продолжать разговор: легко ли в банке взять кредит, чтобы направить средства на собственное расширение, то слышатся одни лишь вздохи.

Например, Владимир Третьяков из Бикинского района, шутка сказать, взял в пользование три тысячи гектаров брошенной земли и приступил к ее освоению. Полторы тысячи уже засеяны и работают на урожай, даже в перспективе выращиванием риса намечает заниматься. В том же Вяземском районе на производстве свинины специализируется кооператив «Венюково», там нацелились на безотходное производство мясной продукции. Но и тем, и другим не удается найти общий язык с родным кредитором. Третьяков признается, что подпитывает свои расходы за счет средств от заготовки леса, Кочемасова выручает собственное автотранспортное предприятие. Но оба в голос заявляют: так долго продолжаться не может, без кредита на селе не развернуться. Правда, от некоторых предприимчивых специалистов втихомолку звучат предложения: выкладывай двести пятьдесят тысяч рублей и ваш бизнес-план пройдет в банке без сучка и задоринки.

Летом 2011 года в Вяземском районе прошел первый сельский инвестиционный форум, который показал, как меняется психология селян в последние годы. Пробуждается активность людей не только по части открытия своего дела, но и разрешения социальных проблем. Простой пример: чтобы держать буренку, нужна хорошая питьевая вода. А если в селе нет колодцев? Как быть? На первых порах можно обходиться привозной. Но затраты на воду сразу дадут о себе знать. Вот из таких «мелочей» часто возникают заторы на пути развития крестьянского подворья. Еще пять лет назад о постановке подобной проблемы речи быть не могло, а сейчас предлагаются грамотные подходы к ее разрешению. Те, кому еще недавно с трудом давались прописные истины бизнеса, на форуме предлагали открытие своего дела различной направленности: и по выращиванию кроликов, и по производству пиломатериалов для нужд селян, и по круглогодичному выращиванию овощей.

Да, люди в селе всегда на виду. Едва шереметьевцы затеяли доброе начинание, как их поддержали соседи. Едва в селе Глебово заговорили о необходимости строительства всем обществом водопровода, как в селе Видном предложили обустроить площадку для детей и местный пляж. И теперь разработка грантов уже никого не пугает, люди инициативные, здравомыслящие смело берутся за дело.

 

 

Социальная палитра

 

Но, между тем, более близкое знакомство с царящими устоями приамурской деревни не может не вызывать сложных чувств. Каких только общественных пороков, изъянов и противоречий в ней не встретишь! Беспросветная бедность и нищета одних соседствуют с роскошью и богатством других. Разложить все по полочкам, дать этому четкое, логическое объяснение, почему так происходит, не так-то просто.

На одной стороне улицы среди бурьяна темнеет крохотная хибарка бывшего колхозника, погрузившаяся в землю по самые окна. Единственное достояние — крохотная поленница дров, окруженная густым бурьяном. На другой стороне красуется добротный домина под декоративной черепичной крышей, отделанный белоснежным сайдингом, с пластиковыми окнами. За высоким добротным забором радуют глаз яркой зеленью стройные елочки. Чуть дальше — кирпичный двухквартирный дом, построенный государством во времена социализма. Двор выложен разноцветной плиткой, под навесом рядом с гаражом — две иномарки, дальше — летняя кухня, баня, теплица, за которой виднеется небольшой огород.

Некогда в этом селе была центральная усадьба гремевшего на всю округу совхоза, но вот уж лет десять от хозяйства не осталось ничего живого. Те, кто помоложе да порасторопней, продали свое жилье под дачи и перебрались на новое место жительства либо в город, либо в районный центр. Но таковых единицы. Большинство держится насиженных мест, пристроились на работу, где только можно — в школу, в котельную, в клуб, в магазины, в библиотеку, в детский сад, на почту, да в соседнее хозяйство, если оно еще теплится. Более смелые, знающие себе цену, нашли место на стороне, работают на заготовке древесины, иные подались к золотарям или на строительство возводимого газонефтепровода. Их дома и красуются как картинки.

Что ни улица, то один пейзаж контрастней другого. Но одна особенность обращает на себя внимание: чем дальше село от районного либо краевого центра, тем пестрота красок меркнет, улицы становятся все ухабистей. Меньше и архитектурных достопримечательностей: куда ни глянь — старенькие, серенькие домики, на окнах покосившиеся, давно не видавшие краски ставенки, крыши темнеют замшелым шифером, заборы из жердей либо в лучшем случае из колючей проволоки.

Большие наделы земли в пользовании далеко не у многих. Это главным образом те, кому удалось сохранить за собой во время имущественного передела трактор с прицепным инвентарем, зерновой либо картофелеуборочный комбайн — так называемые середняки. Они соорудили хранилища для урожая и живут от этого. Они в обиде на государство, которое им ничем не помогает, а только требует уплаты налогов.

В самом низу социальной пирамиды — безработные, стоящие и не стоящие на учете в районном центре занятости. Но и здесь нет однородности. Одних можно зачислять в ряды абсолютного пролетариата, вконец спившегося и проворовавшегося, от природы людей ленивых и безынициативных, неспособных обработать даже крохотный клочок земли под своим окном. От жизни они не ждут никаких перемен, только бы выдавали пособие по безработице — это их единственная отрада.

Зато другие, если внимательно к ним присмотреться, представляют деятельную часть деревни. Да, работы у них нет, но они живут не только от пособия, а при возможности не прочь поднажать на собственное подворье. Их огороды засажены до последней грядки. Глядя на таких, ловишь себя на мысли: вот бы им чуток подсобить, они уже завтра прочно бы стали на ноги. Возможно, среди них есть те, чьи деды приехали на восток в ходе столыпинской реформы, немало пострадали во время коллективизации, полегли на войне, работали в совхозах и уже свыклись с несправедливостью. Притерпелись и к рыночным преобразованиям, как к очередной напасти, свалившейся на их головы.

Любопытно взглянуть на прошлое и тех дальневосточников, которые стали таковыми пятьдесят-шестьдесят лет назад, в пору масштабных переселений в послевоенные годы. Не имея собственного жилья на западе, переходившие с предприятия на предприятие, они безбоязненно откликались на предложение поехать на Дальний Восток. Им нечего было терять. Разве отважится оставлять насиженное место человек, у которого есть и квартира, и работа, и положение! Получив от государства приличное пособие, они год-другой поработали скотниками или механизаторами и взялись подыскивать себе теплые места. Если из десяти приехавших один-два оставались в хозяйстве — на этом и держалась переселенческая политика. Так что возьмись рассматривать любую деревню в ее социальном срезе, из каких только мест человека не встретишь — уж больно засорена она случайным людом.

Как-то в одном из районов директор совхоза воспротивился заведенному порядку выделения переселенцам нового жилья и отдал ключи от квартир своим очередникам, за многие годы достойно заслужившим такой чести. Бунтаря тут же вызвали на бюро райкома, учинили разнос: «Ты почему идешь в разрез линии партии? Мы строим жилье для свежего пополнения, укрепляем деревню новыми кадрами, негоже селить новичков в старое жилье, а ты суешь ключи налево и направо». «А те, кто в колхозах работал, кто фронту все отдавал, неужели они уважения не заслужили? Ведь в лачугах ютятся. Их дети не побегут из деревни…» — пытался отстаивать свою позицию директор. Но его доводы никого не тронули, получил строгача и в придачу приказ в течение дня аннулировать розданные людям ордера на квартиры. Вот она, благодарность и забота о тружениках села!

Отчего же после этого бедность в деревне не будет передаваться по наследству? Разного рода пустозвоны, знакомые понаслышке о бедственном состоянии нынешнего села, берутся утверждать, что из десяти крестьян только двое-трое готовы заниматься своим хозяйством, остальные превратились в иждивенцев. Доля истины в этом есть, но так ли уж безнадежны остальные восемь?

Чудо по возрождению деревни как раз в том и кроется, что стоит только подсобить мужику, как он сам начнет выбираться на стезю достатка. Прекрасно по этому поводу написал Александр Энгельгардт в книге «Из деревни». Без преувеличения его можно назвать знатоком психологии русского мужика. Профессор химии Петербургского земледельческого института, он сам много лет вел хозяйство. Вот бы чиновники и депутаты, берясь за статистику и разрабатывая судьбоносные решения по вопросам дальнейшего подъема сельского хозяйства, прежде внимательно изучили его труд, сдали зачет на знание деревни, а уж потом брались за законотворчество.

«…Жалуются, что наши работники ленивы, недобросовестны, дурно работают, не соблюдают условий, уходят с работы, забрав задатки. И в этом случае все зависит от хозяина, от его отношения к рабочим: «известно, что батрак живет хорошим харчем да ласковым словом». Конечно, есть и ленивые люди, есть и прилежные, но я совершенно убежден, что ни с какими работниками нельзя сделать того, что можно сделать с нашими. Мне кажется, что все зависит от духа, который сложился в доме».

 

 

Взлеты и падения приамурской деревни

 

А теперь давайте припомним, какой д у х царил в нашей деревне на протяжении всего двадцатого века?

В его начале на подъем и оздоровление обстановки большое влияние оказала столыпинская аграрная реформа. Малоземельные крестьяне, а их было большинство в России, получили право выходить из общины и жить от своего земельного надела. Одновременно правительство предоставляло крестьянам возможность переселяться на окраину России. За период с 1906 по 1914 год в Сибирь и на Дальний Восток перебрались три и три десятых миллиона человек. «Пока крестьянин беден, — замечал Столыпин, — пока он не обладает личною земельною собственностью, пока она находится насильно в тисках общины — он остается рабом, и никакой писаный закон не дает ему блага гражданской свободы». К 1915 году шестьдесят процентов общественных земель перешли в собственность крестьян. Кредиты выдавались под два процента годовых, срок погашения составлял пятьдесят льдин год. Два процента годовых!.. А сейчас?

А тут — революционная кутерьма, на страну обрушилась гражданская бойня, и как итог — постигла страшная разруха. От окончательной гибели спасает новая экономическая политика — НЭП. Но и по сей день мы не можем приблизиться к тому высочайшему соответствию интересов между мужиком и властью, которых удалось достичь в те годы. Публицист Василий Селюнин приводит следующие данные: «В 1920 году сравнительно с семнадцатым годом добыча угля снизилась в три с лишним раза, выплавка стали — в 16 раз, производство хлопчатобумажных тканей — в 12 раз, выработка сахара — в 10 раз, на 50 человек населения производилась одна пара обуви. Недород 1921 года поставил страну на край бездны. В стране вводится новая экономическая политика. И уже в 1922 году собран хороший урожай. Направляются усилия на поиск внешнего рынка сбыта зерна, что довольно трудно представить. Всего за 4–5 лет достигнут довоенный уровень в промышленности и сельском хозяйстве. Подсчитано, что начиная с 1924 года люди питались так хорошо, как никогда еще до этого времени. В 1925 году после денежной реформы наш червонец стоял на лондонской бирже выше фунта стерлинга, что вызвало недоумение заносчивых англичан».

Говорят, в России никогда не было счастливого настоящего, а только вечные разговоры и мечтания о счастливом будущем. Будем считать, что в середине двадцатых годов прошлого столетия такой крохотный период в нашей истории все же был.

Александр Чаянов в унисон происходящему замечал, что на селе нужно создавать небольшие перерабатывающие предприятия, которые не позволяли бы пропадать выращенной продукции, создавать картофелетерочные заводики для производства крахмала и патоки, для переработки яблок, груш, винограда и тому подобного, вширь и вглубь развивать кооперативное движение.

Писатель Василий Белов в статье «Возродить в крестьянине крестьянское» по поводу кооперирования пишет: «…Еще до революции в России была создана мощная кооперативная система. По опубликованным в печати данным, на 1 января 1917 года насчитывалось до 63 тысяч кооперативов, это 24 миллиона членов-пайщиков. Взять сибирские кооперативы. Они осуществляли грандиозные обороты, торговали с заграницей. Кооперативное движение имело народную основу, хотя правительство, естественно, тоже помогало. Был, к примеру, учрежден крестьянский банк. Создавались маслоартели, мелиоративные организации, машинные товарищества. Опять же инициатива шла снизу, а не сверху. С 1921 по 1928 годы число кооперативов резко увеличилось. В этот период ежегодный прирост сельхозпродукции составлял 10 процентов. Если бы кооперативному движению не помешали «сверху», деревня легко, без натуги обеспечила бы страну не только продовольствием и сырьем для легкой промышленности, но и трудовыми ресурсами. Совершенно безболезненно стали бы высвобождаться рабочие руки, необходимые для индустриализации».

Русский мужик начала двадцатого века разительно отличался от своих отцов и дедов. Это были те, кто родился после отмены крепостного права, кто уже получил начальную грамоту в земских школах, кто понял, что община — это обуза, и, чтобы стать пусть маленьким, но хозяином, надо иметь свой свободный надел. Это у них потом под угрозой расправы большевики выгребали зерно, пороли за сопротивление, расстреливали и топили в баржах. Но обида мужика на новую власть проходит, как только он видит разумное решение вопроса во времена НЭПа: сдать установленную меру зерна государству, а все остальное твое. Каким великим достоянием было для России тогдашнее крестьянство, в особенности сибирское и дальневосточное, смело отважившееся на переселение, взявшееся за освоение пустующих земель.

Теоретик советской власти Николай Бухарин, исходя из учений выдающегося русского ученого-аграрника, провозгласил тезис: «Не колхоз, а кооперация является столбовой дорогой к строительству социализма в деревне».

Но Сталину будущее представлялось совсем иным. В 1952 году ХIХ съезд партии безоговорочно поставил крест на кооперации, запретил колхозам и совхозам заниматься переработкой своей продукции и ведением различных промыслов. Крестьяне призваны были только пахать, сеять и убирать, а полученное сырье должно идти на переработку в крупные индустриальные центры. Как в басне Крылова: одним — вершки, другим — корешки. Тем самым сельское население окончательно лишалось стимулов материальной заинтересованности.

Но русская деревня оказалась жестоко раздавлена и разрушена еще и в тридцатые годы прошлого столетия. Село Шереметьево, о котором упоминалось выше, образовалось в 1860 году, в первую волну освоения земли обетованной, и во всей полноте отражает судьбу дальневосточного края. На высоком берегу реки Уссури высадилось тогда более десятка семей забайкальских казаков. Приехавшие разводили скот, жили и от земли, и от рыбалки, и от охоты, устраивались на пароходы, курсирующие по Уссури. И вот сейчас, отмечая стопятидесятилетие поселения, удалось отыскать лишь одного потомка, кстати, живущего далеко за пределами Вяземского района. Куда ж делось наше великое достояние? Что за неведомая сила согнала людей с насиженных мест?

Как только развернулась борьба с кулачеством, дрогнуло село и поредело. Многие, не дожидаясь, когда за ними придут, распродавали нажитое имущество и убегали в города, другие перебирались на открывшиеся стройки, третьи правдами и неправдами пристраивались на возникающие в районе предприятия. Из тех немногих, кто остался и уцелел, слепили колхозы.

А тут война, на полях — дети да бабы. Мужья, вернувшиеся домой, хлебнувшие на фронте лиха, считали за унижение снова батрачить «за палочку», оставляли родные места, устраивались на железной дороге, в леспромхозах, где по тем временам хорошо платили. Молодежь, уходя на армейскую службу, назад возвращалась за редким исключением. И все из-за великой малости — ликвидации частной собственности, обезличивания труда, превращения его в повинность, а не в способ приобретения семейных благ.

Село нуждалась, по логике двадцатых годов, в новых реформах. Но куда там! Германию на колени поставили, значит, крепко колхозное движение. А если и возникали какие трудности — подправим.

В условиях социализма более всего для подъема села подходил хозяйственный расчет. Но в этом механизме оказалась заложена мина замедленного действия: материальными ценностями стали распоряжаться не сверху, а сам коллектив. Селяне взялись, стали считать каждую копейку, освободились от уравниловки. Грамотно организованный хозрасчет подспудно убеждал в необходимости иметь частную собственность, по своему усмотрению распоряжаться заработанными ресурсами. На людей активных и прозорливых посыпались обвинения — в руководство хозрасчетных звеньев пролезли хапуги, они не хотят считаться с социалистической действительностью, их место за решеткой.

Переход к рынку обещал расставить все по своим местам. Но когда Россия славилась продуманными, четко выверенными решениями? Наш удел — все делать наспех, без внимания к голосу мужика, без определения приоритетных путей развития.

Что было главным в столыпинской реформе? Прежде всего — повторюсь — крестьянин получал землю и финансовую поддержку государства. Так же четко следовало определиться и в период рыночных преобразований начала девяностых годов: дать крестьянину не только землю, но и технику, предложить путь кооперативного движения на селе. Чтобы не перекупщик за бесценок скупал продукцию, а кооператор по приемлемой цене платил крестьянину, чтобы, объединяя накопленный капитал, они могли открывать свое производство по переработке сырья, как предлагал Чаянов. Да, первоначальные деньги были выделены огромные. Но на что они пошли? Большей частью на покупку новоиспеченными фермерами мебели, иномарок, открытие собственных лавок, строительство домов и т.д. Только единицы использовали их разумно, приобрели тракторы, сеялки, комбайны. Главная проблема села — стабильный закуп излишков и их переработка — так и не была решена. К концу девяностых годов фермерское движение стало стремительно угасать, к середине первого десятилетия нового века на селе возник рост социальной напряженности. Все магазины, все продуктовые базы и городские рынки оказались забиты китайской продукцией, а своим производителям закрыты все пути. Там, за бугром, чужая кооперация цвела и благоухала, а родная чахла и не развивалась. Вот тогда-то в правительстве и заговорили о необходимости вернуться к забытым формам хозяйствования.

Кто — кого? Этот вопрос на селе продолжает и поныне стоять ребром. Или кооператор победит перекупщика, или перекупщик обойдет неоперившегося, не поддержанного государством кооператора.

Глава Георгиевского сельского поселения, что в районе им. Лазо, Евгений Туманков из молодых, ему бы довольствоваться должностным окладом да не марать рук, однако мозоли на его ладонях не проходят ни зимой, ни летом. Выращивает около гектара картошки, имеет свой трактор, небольшое хранилище, в загоне с приплодом несколько свиноматок. В шесть утра он уже на ногах, а вечером, вернувшись с работы, возится до часов десяти-одиннадцати. И не перестает искренне удивляться: откуда берутся богатые люди, неужели работают больше него? Это ему, человеку с академическим образованием, имеющему технику, владеющему определенной экономической грамотой с трудом удается справляться на земле. А каково простому мужику? Далеко не каждому по силам разобраться в житейской арифметике — где и как лучше сбыть выращенный урожай. Значит, богатеет не тот, кто работает на земле, а кто умело обирает селянина.

— Самый многочисленный контингент, а у нас около девятисот человек сидит дома, привык жить от своих огородов, — рассказывает Евгений Владимирович. — Но двор двору рознь. Иного пригласи поработать — пойдет, не пригласи — будет до белых мух сидеть на завалинке. Но есть безработные, имеющие свою технику. При вспашке за сотку берут пятьдесят рублей, гектар вспахал — пять тысяч в кармане. Десять гектаров за неделю — хорошие деньги получаются. Плюс сенокос, заготовка дров. Это, если называть вещи своими именами, своего рода бизнес, малое предпринимательство. Но никто из них не желает регистрироваться в налоговой. Трудовое законодательство в этом плане у нас далеко не совершенно. Да, такой механизатор числится безработным, но по сути, как в народе говорят, он работяга.

Теперь о тех, кто сидит дома. Я, как и другие, в разгар сезона нанимаю их на уборку урожая, в день плачу триста пятьдесят рублей, плюс питание, пачка сигарет, по окончании уборки небольшой сабантуй. В результате один килограмм выращенной картошки мне обходится в пять рублей. А барышники принимают по шесть рублей. Разве это прибыль?! В торговой сети цена за килограмм подбирается к тридцати рублям. Чувствуете, какой навар. Что делать простому мужику? Ехать самому на рынок? Надо заплатить за машину, за место на рынке, толкаться там день-два. Не каждый решится на подобные мытарства. В результате ежедневно перекупщикам удается отправлять из села три-четыре машины с картошкой. Человек мог бы вырастить не тонну, а все десять, но его обида гложет. Поэтому он садит только под необходимую выручку: собрать детей в школу да что-то купить для дома. Вот где сидит червоточина, которая губит все наше дело, парализует активность мужика. Так что прежде чем обвинять крестьянина, надо внимательно посмотреть — какие цены ему предлагаются, что он получит за свой труд. Нужны закупочные кооперативы, тогда не будет обмана и надувательства, тогда на селе воцарится здоровый дух.

 

 

Определяющий стимул развития

 

Итак, прежде, чем крестьянина склонять к ведению хозяйства, надо ему помочь. Истина проста! Но как трудно она дается.

Начиная с 2009 года в нашей стране заработала программа самозанятости безработного населения. Человеку, стоящему на учете в районном центре занятости, пожелавшему, к примеру, приобрести корову и жить с молока, достаточно написать заявление, изложить приоритеты развития своего подворья и 58,8 тысячи рублей вам обеспечено. Более того, берешь под свое начало двух безработных — получай и на них поддержку. Это хороший стартовый капитал, при наличии которого можно смело браться за открытие своего дела. Так вот в Вяземском районе на конец 2009 года насчитывалось девять фермерских хозяйств, спустя ровно год, когда программа самозанятости стала достоянием всех, их оказалось уже девяносто два! В одной Капитоновке возникло около четырех десятков подворий, готовых развивать малый бизнес. В большинстве своем сельский житель умеет и хочет работать, вновь и вновь приходится убеждаться, что обвинения в лености его характера неуместны и несправедливы. Надо помогать ему не пространными обещаниями, а конкретными делами. И село оживет.

Главное для мужика, о чем приходится говорить снова и снова, не только вырастить урожай, но и сбыть его по приемлемой цене, чтобы он получил существенную прибавку. В этом во все времена был, есть и будет определяющий стимул развития.

Хорошим подспорьем для приамурских крестьян послужили ярмарки выходного дня. Чаще других приезжают те, кто живет недалеко от краевого центра. Труднее проживающим в глубинке, кому в одну сторону надо проехать сто пятьдесят — двести километров. Причем один спешит отвезти собранное за сутки молоко, другой с поездкой не торопится, так как еще не накопал достаточного количества раннего картофеля. Требуются упрощения и в вопросах выдачи ветеринарных справок на произведенный забой скота. Без мытарства не обходится — получи бумажку сначала в селе, потом наведайся в районную лабораторию, а между тем в летний зной продукция портится быстро. Ярмарки выходного дня решено проводить сразу в нескольких местах краевого центра. Появились и районные ярмарки.

Есть второй канал сбыта — через торговую сеть. Тут, как говорится, продукцию только подвози, причем в больших объемах, с пятью — десятью мешками картофеля никто связываться не будет. Картошка или овощ должны отвечать необходимым требованиям, находиться в соответствующей упаковке.

Поэтому лучше всего крестьянину подходит кооперация. Утром собрал поспевшие на грядке овощи, снес на приемный пункт, тут же получай заработанное.

В районе им. Лазо действуют два серьезно заявивших о себе закупочных сельскохозяйственных кооператива. Оба специализируются на приеме овощей, картофеля, даров тайги. Оба пытаются вовлечь в свою сферу как можно больше местного населения. Власть со своей стороны берет на себя обязанность помогать жителям в приобретении семян, способствует выделению через сельхозпредприятия техники для вспашки земли, проведения обработок и уборки урожая, субсидирует затраты на ГСМ в период проведения закупочной кампании. И уже наметилась специализация. Появились фермерские хозяйства по выращиванию рассады овощных культур, по изготовлению различной тары и так далее. Достаточно главе села сделать заявку, и вам привезут необходимый посадочный материал.

 

 

«ЛесОг»

 

Не удивительно, что кооператив «Лес — Огород» возник в таежном поселке Дурмин. Некогда в нем был бондарный завод, бочки в больших объемах отправлялись на предприятия рыбной промышленности, но с развалом отрасли таежное предприятие обанкротилось, прекратило свое существование. Одни подались на заготовку леса, другие перебрались в более перспективные места, третьи пристроились на работу в соседние воинские части.

Андрей Махлинский поступил иначе. Родные места и невероятные богатства тайги дороги ему были с детства, поэтому после действительной службы он не рискнул испытывать судьбу и вернулся домой. Служба по контракту хотя и представлялась определенным утешением, но занятие это не очень-то захватывало молодого парня. Душу все чаще будоражили семейные разговоры — как открыть свое дело? Отец, человек хозяйственной закалки и глубоко преданный земле, не раз предлагал ему заманчивые идеи. Почему бы не попробовать себя в таком простом крестьянском занятии, как засолка и сбыт квашеной капусты? И Андрей решил поддержать отца, но за дело взялся без спешки. Для начала уволился из охранников и напросился в отдел сбыта Переяславского молочного завода. Поездил по торговым точкам, присмотрелся к тонкостям сферы сбыта, воочию увидел, как строятся отношения с магазинами, как следует предлагать товар и, только набравшись определенного опыта, решился на открытие своего предприятия.

В Дурмине, среди пней и могучих кедров, капусты много не посадишь. Съездил в соседнюю Бичевую к тамошним обрусевшим корейцам, проверенным мастерам по выращиванию овощей, и сделал им солидный заказ. Один из них посадил для начала три гектара капусты. Тем временем все тонкости засола, унаследованные от своего отца, припомнил старший Махлинский, взялся запасаться специями. И дело завертелось.

— За первый год существования, — рассказывает Андрей, — мы установили связи с сетью магазинов краевого центра: «Самбери», «Три толстяка» и другими. В течение каждых десяти дней готовим свежую партию посола, и она тут же расходится. Капусту готовим четырех видов: просто квашеную, капусту со специями, капусту со свеклой и острую капусту. По осени отец насобирал в тайге дикого винограда, отжал сок и взялся добавлять его в соленье. В результате посол приобретает неповторимый, пикантный вкус. Шестьдесят тонн капусты нам хватило до марта, на новый сезон заготовили ее еще больше. Плюс поставляем соленые огурцы, помидоры. В начале одиннадцатого года побывали в Якутии и получили солидную заявку на свою фирменную продукцию.

Весной односельчане, жители окрестных сел осаждают вопросами — что мы будем принимать? И оживление это, возникающее в среде безработных, не может не радовать. Но в названии нашего кооператива не случайно есть и слово «лес». В окрестных местах много жимолости, голубицы, лимонника — это тоже предмет нашего бизнеса. В десятом году особенно уродила голубица. Люди семьями отправлялись за ягодой, несли ее нам и тут же получали выручку. С вечера мы расфасовывали ее по пластиковым ведеркам, на утро она, свежая и душистая, поступала в магазины краевого центра. Кто не ленился, зарабатывал по две-три тысячи рублей в день. В результате многие погасили долги по электричеству, купили для школьников обнову, обзавелись сотовыми телефонами, новыми телевизорами. Попробовали мы солить черемшу, наготовили сто килограммов — разошлась вмиг. Весной одиннадцатого года не прогадали на этом. Я уже не говорю о папоротнике и лимоннике, традиционных видах нашего сбора. В тридцати километрах от поселка, в районе Куликовки, есть богатые клюквенные места. Собрали бригаду, наняли вездеход и в достатке запаслись полезными таежными витаминами.

— Положа руку на сердце, за многих людей просто душа радуется, — продолжает Андрей. — Возникает вопрос: почему мы целых два десятилетия шли к этому? И что в результате длительного иждивенчества имеем? Начну вспоминать своих одноклассников, и грустно делается: Федька сидит в тюрьме, Пашка спился, Сергей сам ушел из жизни, Володька бичует, донимает родителей. Иной встретит на улице: «Андрюха, дай тридцать рублей на пиво, у тебя куча денег». А я ему в ответ: «А почему у тебя их нет? Приходи, заработаешь». А есть такие, кто завидует: «Почему Махлинский нам улицу не отсыплет, почему нет освещения». Я не в обиде на подобные замечания. И все же — как неправильно мы жили все эти годы. Собственность — это очень тонкий инструмент в руках человека, и им надо умело пользоваться, обращаться очень осторожно. И зарубить себе на носу, что жить следует не только для себя, но не забывать и других. Я вот часто задаюсь простым, немудреным вопросом: что надо сделать, чтобы мужику жилось хорошо? И прихожу к выводу: совсем немногое. Перво-наперво, в обществе должна царить справедливость, чтобы человеку сполна воздавалось по его труду. Как только появится в семье достаток, мужик обязательно соберется строить себе новый просторный дом, обставит его бытовой техникой, купит машину, подумает о том, чтобы дать детям достойное образование, дабы устроить и их жизнь. Спрос вызывает подъем экономики. Вот по каким правилам надо жить! И у нас все получится, если власть будет понимать мужика, подсоблять ему.

А вот Владимира Лобанова подтолкнули на создание закупочного кооператива несколько иные обстоятельства — встреча с таежным папоротником орляком. Многие годы небольшое предприятие, которым он прежде руководил, занималось промыслом пушнины. Канул Лазовский госпромхоз в прошлое и, оказавшись в рыночной системе, ничего не оставалось, как переключиться на заготовку даров тайги. Сегодня в одном селе провели прием, завтра — в другом. И сердце заходилось, когда перед глазами открывались брошенные поля, пустующие огороды. Почему бы не совместить одно с другим: принимая папоротник, попутно предлагать людям садить картошку и готовить ее для сбыта. Проработка вопроса открыла перед предпринимателем заманчивые перспективы. В районе есть предприятие, которое располагает складскими помещениями для хранения ста тонн картофеля, а также цех по его помывке и расфасовке производительностью пять тонн в час. Почему бы не скооперировать свои усилия и не работать единой командой.

На Переяславском молочном заводе (а цех по расфасовке картофеля принадлежит именно этому предприятию) охотно откликнулись на поступившее предложение. Пока что районные сельхозпредприятия не в состоянии полностью загрузить цех работой, поэтому поставки со стороны населения видятся вполне альтернативным решением. В этом случае легче выйти на объемы, которые запрашивает торговля.

Между тем коммерческая служба предприятия высказала существенное требование: чтобы успешно развиваться, нужны новые, перспективные сорта картофеля, которые по своим вкусовым качествам пользуются у покупателя повышенным спросом. В западных регионах страны уже нашли применение зарубежные сорта, они дают свыше трехсот центнеров клубней с гектара. И тут очень важно на высоком уровне вести в районе селекционную работу, поскольку от данных семян можно получать высокие урожаи в течение двух-трех лет, а затем они нуждаются в замене. Пока что эту непростую задачу взяло на себя руководство завода. Оно обязалось приобрести новые семена к очередной посадочной кампании, одолжить их селянам, а осенью произвести окончательный расчет.

— Особенность района в том, — делится соображениями Владимир Владимирович, — что он как бы разделен на две улицы. На одной — работаем мы, на другой — «ЛесОг». Обстановка подсказывает, что нам между собой нечего делить, напротив — необходимо поддерживать тесные контакты. Весной, когда повсеместно подходит папоротник, на его сбор выходим и мы, и они. Осенью наши компаньоны могут переключиться на прием картофеля от населения и работать на нас. Таким образом, народ в селах и таежных поселках будет занят постоянно.

 

 

Тревожный крен

 

Проблемами села живут в эти дни и ученые Дальневосточного научно-исследовательского института сельского хозяйства. Они заняты не только выведением перспективных сортов различных культур, но и внимательно следят за социальными процессами на селе. Как развиваются крупные хозяйства, фермерство, частные подворья? Научная мысль не должна отставать от практической стороны жизни деревни. Вот что говорит по этому поводу директор института Алексей Семенович Шелепа:

— В ходе проводимых социологический исследований, мы в последнее время отмечаем, что доходы сельского населения сокращаются и в деревнях все больше становится бедных. В ряде сел обанкротились крупные хозяйства, закрылись предприятия службы быта, сократилось количество больниц, фельдшерских пунктов, школ. Рынок труда пополнился новыми безработными. Люди отчаиваются, спиваются, утрачивают активную жизненную позицию, полагаются только на поддержку по безработице. Нельзя закрывать глаза и на миграцию: село покидают специалисты, молодежь, падает рождаемость, наши деревни стареют.

Единственный путь спасения — стимулировать развитие частных подворий? Что этому мешает? Прежде всего отсутствие четких, ясных и справедливых правил сбыта всего, что крестьянин готов произвести. Значит, чтобы повысить уровень жизни на селе, надо взяться за сферу сбыта, расширить ее рамки, сделать доступной для всех. Мы провели исследования в четырех южных районах Хабаровского края — Бикинском, Вяземском, им. Лазо и Хабаровском. Что они показали?

Там, где крестьяне имели залоговую базу, им удалось создать закупочные кооперативы, получить ссуды, направить средства на приобретение необходимого оборудования. Восемьдесят процентов намерены вести свое хозяйство с целью реализации избытков, то есть для поддержания личного семейного бюджета. Шестьдесят процентов выступают за улучшение работы закупочных кооперативов и видят в этом свое спасение. Но пока их в Приамурье мало, процесс их возрождения только начинается. Что мешает активизации? Отсутствие средств на ведение расширенного воспроизводства. Проще кредит получить фермеру, чем кооператору. Нужен залог, а его, к сожалению, не каждый может предоставить. Задача как районной, так и краевой властей состоит в формировании такого залогового фонда, как делается это во всех развитых странах: власть поручается за кооператора, дает свое имущество под залог. Нет залога, и все стоит на месте. Раньше в России с этими проблемами обходились несколько иначе: создавались сельские кредитные товарищества, которые, накапливая собственный капитал, пускали его на развитие того или иного кооператива. На начало 1914 года таких кредитных товариществ насчитывалось свыше тринадцати тысяч. Представляете, какую крепкую основу мы разрушили! И вот сейчас начинать приходится с нуля.

Там, где кооперативам удалось заявить о себе, следует правильно вести работу с населением. Пока что в списках каждой закупочной организации в разгар сезона значатся двадцать — тридцать сдатчиков продукции, попросту — пайщиков. На западе страны их насчитывается за каждым сто — сто пятьдесят человек, с ними поддерживается постоянная связь. Нам мешают большие расстояния, но контакт такой необходим: следует систематически встречаться с населением, информировать о планах на сезон, ориентировать на выращивание той или иной перспективной культуры, следить за динамикой рыночных цен. Эта работа будет благоприятствовать укреплению внутренних связей в каждом кооперативе.

 

 

Что может депутатский корпус?

 

Нельзя не остановиться еще на одной немаловажной теме — повышении значимости сельского депутатского корпуса. На основании закона о местном самоуправлении каждое поселение теперь формирует свой бюджет, свои статьи расходов. Задача не из простых, но местный актив странным образом устранен от главной статьи дохода — укрепления и развития частного подворья.

— Живешь на селе и перед тобой все, как на ладони, — поделился как-то своим откровением один старый знакомый сельский активист. — Посадил человек огород, собрал урожай, получил доход — чем не благодать. Достаток — он всех радует. Но что приходится наблюдать, какие палки в колеса толкают этой благодати. Со своей картошкой даже крупному производителю на аукцион не выйти, там сидят ловкачи и проныры, отодвигают тебя в сторону и предлагают потребителю дешевую китайскую продукцию, подминают под себя рынки сбыта.

В нашем Лазовском районе работает краевой лагерь «Созвездие», где круглый год отдыхают тысячи детей. Но спросите: чем их кормят? Всем китайским, а наша экологически чистая огородная продукция не попадает им на стол. Что мы делаем с нашим молодым поколением? Превращаем их в язвенников, диабетиков, они начинают страдать аллергией и тому подобное. Большие деньги затмевают здравый рассудок. Да, рынок — это хорошо, но в данном случае мы имеем дело с пороками и язвами капитализма. Почему бы нам, деревенским депутатам, не пройтись по дворам, не собрать данные, кто сколько готов сдать картошки и овощей в кооператив, а затем свести данные в единую цифру. И так по каждому селу. Вот вам и расклад по району: на восемьдесят процентов мы обеспечиваем себя своими продуктами, а двадцать надо закупить на стороне. Частник нажимает на свое подворье, больше берет в аренду земли, больше держит животины, больше в местный бюджет идет налога.

Скажите, что тут мудрого! Нет, у нас все поставлено с ног на голову. Районный чиновник с вашей идеей соглашается, но находит кучу оправданий: низка активность местных депутатов, пассивно ведет себя население, не во всех деревнях созданы приемные пункты по сбору излишков и так далее. Вроде так, но не это главное. Надо зрить в корень — почему мы неправильно живем? Как долго это будет продолжаться? А все потому, что в определенных структурах сидят случайные люди и не хотят никаких перемен. Что мы с собой делаем? Молочные продукты из сухого молока и концентратов, в колбасе пять граммов мяса, а сто крахмала, красные помидоры напичканы химией. Не проще ли деньги вложить в село и не тратиться на строительство все новых и новых больничных центров. Но в какие веки на Руси прислушивались к голосу простого деревенского мужика? Больно слышать, но деревня действительно заслуживает того, чтобы ей поставили памятник на Красной площади в Москве. А оградку образным порядком представили бы из тех хапуг, кто ее обирает и губит.

 

 

 


 

 

 

Валентин ГРОЗДЕВ

Право на место под солнцем

 

 

От редакции. Очерк посвящен чрезвычайно актуальным темам сиротства и воспитанию в неполных семьях. Автор очерка — профессиональный журналист. Затронутые темы он знает не понаслышке, так как и сам воспитывался в неполной семье. Очерк публикуется в журнальном варианте.

 

 

«Привилегированные мамки»: издержки реформ девяностых

 

На телевидении в передачах соответствующей тематики уже своеобразным штампом стали сюжеты о детях, оставленных в роддомах, либо поступивших туда из семей, лишенных родительских прав. Каждый ребенок из так называемой неблагополучной семьи, который реально нуждается в защите от пребывающих в алкогольно-наркотической или сексуальной горячке родителей, требует к себе сугубо индивидуального подхода. Решение проблем, связанных с определением дальнейшей его судьбы, вплоть до подбора семьи усыновителей, должно происходить четко и оперативно, поскольку во многих случаях промедление смерти подобно. Так должно быть. В реальности же все обстоит иначе.

Трагедия четырехлетнего Глеба Агеева, о которой Россия узнала в конце марта 2009 год, в прямом смысле слова потрясла страну. Уж его приемных родителей никак не отнесешь к разряду неблагополучных. «Папа» — служащий банка, «маме» семейный достаток позволяет не работать и целиком посвятить себя семье. Сам «дом» представляет собой внушительный особняк с обширной дворовой территорией за высоким забором, охраняемой далеко не дворняжками. И вот именно из такого дома ребенок попал в больницу с многочисленными травмами и ожогами. Проверка показала: мальчика неоднократно избивали приемные родители.

Казалось бы, меры должны быть приняты немедленно и самые жесткие. Но спустя несколько дней Глеба, еще не долечившего толком травмы... возвращают «родителям». Потребовалось вмешательство Общественной палаты и лично президента (!), чтобы ребенка окончательно забрали из этой семьи, а дело об издевательствах над ним передали в суд. За беспринципность и душевную черствость к строгой ответственности, вплоть до увольнения с работы, были привлечены работники органов опеки и попечительства, а также милиции. Однако всех их, как показывают результаты расследования, больше мучили не угрызения совести, не груз собственной вины за происшедшее с мальчиком, а то, как решится «персональный вопрос», чем обернется каждому потеря должностей и портфелей.

Дикие факты были приведены в одной из передач «Специальный корреспондент», целиком посвященной «детской» теме. Приемному «папаше», пребывавшему в состоянии белой горячки, почудилось, что из глаз его пятилетнего сыночка выглядывают чёртики. И он решил разобраться с ними с помощью пневматического пистолета. В результате стрельбы по «нечистой силе» один глаз ребенка вообще не видит, другой врачи пытаются сохранить хотя бы частично. «Папаша» по результатам обследования у психиатра признан невменяемым, значит, суду не подлежит. А что же наши органы опеки? Они, не мудрствуя лукаво, вернули мальчика в ту же семью, к папочке, не отвечающему за свои деяния, и мамочке, не просыхающей от пьянки.

В другом случае девочку младшего школьного возраста из детского дома отдали на удочерение... в семью профессионального вора. И тот изнасиловал ребенка, пока его жена «отдыхала» после очередного запоя.

Аналогичных примеров до жути много. Но почему подобное становится возможным в нашей стране? Нормами какой морали руководствуются органы опеки и попечительства, передавая ребенка, который за свою короткую жизнь уже хлебнул лиха выше всех пределов, в семью алкоголиков и профессиональных преступников, где он пройдет очередные круги ада? Ответ один: из-за равнодушного, формального подхода к детским судьбам тех, кто пришел в эту службу работать. Такой диагноз, казалось бы, уже на входе должен автоматически опускать шлагбаум перед претендентами на соответствующие должности. Однако ни в этих, ни во многих других случаях шлагбаум не опустился: наверное, очень уж хорошими у претендентов оказались анкетные данные. А в душу, где от того самого равнодушия черным-черно, ведь не заглянешь.

Что случается с малышом, отданным на воспитание в семью? Кто знает, что с ним там делают материально обеспеченные супруги? Может быть, им только этой игрушки не хватало? Ведь чужая семья — потемки!

Работая над «детской» темой, я ознакомился со многими публикациями. И в одной из них нашел интересный факт. Кандидат психологических наук Галина Гамаюнова провела впечатляющий эксперимент, в ходе которого сама спрограммировала себе сына. Еще до зачатия она рисовала его будущий облик на бумаге и в воображении. Нисколько не сомневаясь, что у нее родится сын, активизировала в себе те качества характера, которые хотела бы в нем увидеть. Результат удивил близких и саму Галину Васильевну. Рожденный мальчик как две капли воды оказался похож на те портреты, что рисовала мать до его рождения. А черты его личности оказались именно такими, какими она хотела видеть.

«Рыночные» реформы девяностых, главным достижением которых стала моральная деградация значительной части населения страны, запустили и по сей день работающий с ускорением  конвейер по производству нежеланных и ненужных мамам детей. Вспомним, что в сравнительно недавнем советском прошлом страна гордилась трудовыми династиями, и основания для этого были веские: на заводах, фабриках, стройках работали семьями, работали на совесть, высоко несли честь фамилии. Теперь династии, которые с каждым годом набирают силу в новой России, вряд ли вызовут у кого-либо гордость. Потому что представлены они поколениями алкоголиков и наркоманов. Пили деды и бабки, пили отцы и матери, сегодня пьют сыновья и дочери. Причем уже не только пьют, но и употребляют наркотики. И, конечно, по сложившейся традиции будут пить и употреблять наркоту их дети.

Сложившуюся ситуацию с большой озабоченностью обсуждают на всех уровнях, о ней говорят в правительстве, на заседаниях Государственной думы, однако при всем этом к ответу на извечный российский вопрос «Что делать?» мы не приблизились ни на шаг. И действительно, что могут сделать наши законодатели? Заставить алкоголиков бросить пить? Задача более чем нереальная. Запретить рожать детей? «Оригинальные» идеи, предполагающие, в том числе, и стерилизацию горе-родителей, иногда выносятся на обсуждение. Но, оказывается, они не состыкуются с нормами международного права о защите личности, коей являются опустившиеся ниже плинтуса алкоголик и наркоман.

Между тем, эти, с позволения сказать, «нормы права» на Западе, который постоянно учит нас, дремучих, жить, давно перестали быть нормами для большинства. В основе своей они сводятся к защите прав геев, лесбиянок и прочих категорий сексуальных меньшинств. А в нашем случае — еще и потомственных алкоголиков и наркоманов с ярко выраженными садистскими наклонностями.

Наше законодательство пока еще несовершенно — это вряд ли кто будет оспаривать. И, умело пользуясь ситуацией, наши, так называемые «привилегированные мамки» знают назубок пункты, разъясняющие их права. А вот с обязанностями, спрос за которые чисто символический, а то и вовсе никакой, дела традиционно обстоят хуже. Дети рождаются — первый, второй, третий... В порядке очередности своего появления на свет они пополняют число обитателей окрестных детских домов. А их мамы на полученные пособия продолжают пить, гулять и, естественно, рожать очередных братиков и сестричек, которые так же, как и старшие, не вкусив родительской ласки, практически сразу же перейдут на государственный кошт.

Что говорить — хорошо устроились: о детях заботиться не надо, работать необязательно, за жилье с них ничего не отсудишь. А дети  сыты, обуты, летом в оздоровительных лагерях отдыхают. Куда уж до них нашим педагогам, медикам, работникам культуры! Разве осилить им путевку в лагерь для ребенка? Тут перед «коммуналкой» дай Бог в долгу не остаться бы!

Вот вам и задачка с двумя неизвестными: как действительно помочь воспитать ребенка нормальной маме, по воле судьбы носящей совсем не гордый титул «одиночка», и как ограничить безмерный аппетит иждивенки-«кукушки»? Острота ее, по всей видимости, в ближайшее время возрастет неизмеримо. И это понятно, ведь материальная поддержка рождаемости, за которую ратует президент, не будет дифференцироваться: одинаковые средства получат и действительно нуждающиеся в поддержке мамы, добросовестно воспитывающие своих детей, и те, кто живет за счет социальных пособий, ведет антисоциальный образ жизни.

Проблема, как говорится, имеет место быть. И наши законодатели пока не могут ее решить. Ежегодно бюджет Хабаровского района тратит на содержание каждого детдомовца свыше сто пятьдесят тысяч. А теперь подсчитайте расходы на ребенка из своего семейного бюджета. Сравнили? То-то! Дорого, сверхдорого обходятся всем нам безответственность и бездумность «привилегированных мамок», которые видят свою миссию только в одном — родить ребенка. Исполнена она, и хоть трава не расти, принимай, страна, из рук мамы-алкашки или наркоманки под свою опеку еще одного гражданина! То, что далеко не всегда полноценного, — это уж твои заботы.

 

 

Где находится суперрай?

 

После Великой Отечественной войны, длившейся долгие четыре года и унесшей по неполным подсчетам около тридцати миллионов жизней, в Советском Союзе было 778 тысяч детей-сирот, нуждающихся в опеке. В 2006 году их число превысило семьсот сорок тысяч, причем стали они сиротами не в результате войны, а при живых родителях, большей частью лишенных своих прав из-за антисоциального образа жизни.

Какая судьба уготована маленьким гражданам великой страны, выросшим в детских домах? Сорок процентов их становятся наркоманами и алкоголиками, столько же вливаются в преступный мир. Заканчивают жизнь самоубийством десять процентов и лишь оставшиеся десять процентов становятся относительно нормальными людьми. Таковы официальные данные, опубликованные в СМИ. То есть сложившаяся система работы с трудными подростками у нас дает девяностопроцентный брак. Таков печальный итог «рыночных» преобразований в «демократической» России.

Проблема — острее не придумаешь. Как ее разрешить, где искать выход из сложившейся ситуации? Как-то меня в роли представителя прессы пригласили на торжественное открытие приюта. По замыслу городских властей, здесь до момента решения их судьбы должны были содержаться трудные подростки, дети, по тем или иным причинам сбежавшие из дому. Комиссии по делам несовершеннолетних отводится, как правило, месяц на изучение проблемы, а там — либо возвращение в семью, либо, если родители лишаются своих прав, — детский дом.

Мероприятие было обставлено с помпой. Директор приюта водила гостей по апартаментам, показывала. А посмотреть было на что. Мебель корейская, везде ковры, хрусталь. Когда нам с гордостью назвали сумму, отваленную из муниципального бюджета на все эти блага, я внутренне ахнул. Бедствовали школы, закрывались детские сады, вся социальная сфера захлебывалась от безденежья, а тут такая роскошь.

Я категорически за то, чтобы дети у нас жили не так, как они жили тогда и как живут сегодня, чтобы их право на место под солнцем не нужно было отстаивать в титанической борьбе с искусственно созданными трудностями. Однако и в столь благих пожеланиях важно чувствовать меру, не переходить грань разумного, за которой начинается спровоцированный беспредел.

Приют открывался для детей, сбежавших из дому. Сбегают же, надо понимать, не от хорошей жизни, изысканных манер и домашней роскоши. Чаще всего дети и подростки бегут из квартиры, превращенной в бичарню, от родителей-алкоголиков, от издевательств и побоев. И попадают наши беглецы в настоящий рай, где для них все «супер»: мебель «супер», воспитатели «супер», повара на шикарной кухне, оснащенной всеми суперприбамбасами, изощряются в искусстве повкуснее да посытнее накормить заблудших чад.

Длится такой суперрай, как мы знаем, месяц. А потом куда? Если административной комиссии удалось уговорить родителей стать хорошими, то — домой, считай, в ту же бичарню. Не удалось, так как родители лишены своих прав, значит — в детский дом, который никогда и никому не становится родным. И все — рай закончился.

Однако к хорошему привыкаешь быстро, а если тебе от десяти до четырнадцати, то очень быстро. В этом возрасте у ребенка, особенно выросшего в неблагополучной семье, нет тормозов, нет понимания, что блага из ниоткуда не берутся, что они имеют цену, причем немалую. И эту цену кто-то заплатил. Такие детали их совершенно не интересуют. Им, иждивенцам по натуре, в приюте взрослые дяди и тети показали, что, оказывается, есть жизнь лучше той, которая была у них «до» и которая будет «после». В результате в старую жизнь в любом ее варианте они возвращаются озлобленные: по логике подростков, это неправильно, несправедливо. Жить красиво не можется, но хочется. Любой ценой!

В своей корреспонденции я попытался доходчиво изложить крамольную по тем временам мысль: приютами и детскими домами, как красиво их не обставляй, проблемы не решить. Как и следовало ожидать, публикация не нашла понимания в соответствующих структурах. Да я, собственно, иного и не ожидал. Очень уж велика у нас тяга к показухе.

 

 

 

Издержки эмансипации или Почему мы живем так, как живем

 

Давно известно, что институт ячейки общества под названием «семь-я» в нашей стране пребывает в состоянии сверхзатянувшегося кризиса. И если в советский период это как-то пытались скрыть за красивыми лозунгами, провозглашающими право на счастливое детство, защиту материнства и другие аналогичные по характеру принципы, которые, кстати, как бы мы к тому периоду ни относились, базировались далеко не на пустом месте, то в нынешнюю эпоху строительства демократии «по-российски» и рынка «по-российски» принцип один: а что я с этого буду иметь?

Как правило, все то, что относится к делу защиты детства и материнства, молодежной проблематике, предполагает весьма существенные материальные инвестиции, а значит иметь «с этого» можно только убытки. Впрочем, если исходить из государственного понимания проблемы, они относительны и носят сиюминутный характер. Чем в перспективе обернутся серьезные финансовые вложения, сделанные сегодня, скажем, в создание сети доступных всем слоям общества детских дошкольных учреждений, развитие медицины, образования, жилищного строительства, предоставление родителям возможности иметь постоянное место работы и приличный стабильный заработок? Прежде всего — возможностью вырастить не задохлика, которого после призыва в армию надо месяцами откармливать до нормального веса и учить подтягиваться на турнике, не худосочную, с детства прокуренную и испытавшую вкус наркотиков девицу, которая и родить-то сможет разве что нечто себе подобное,  а физически и нравственно здоровых молодых людей, способных своим трудом сторицей вернуть деньги, затраченные государством на их личностное формирование и профессиональное обучение.

Но у нас государственное понимание проблемы долгое время если не отсутствовало полностью, то, по крайней мере, не соответствовало сложившейся ситуации. Все потуги власти убедить нас в обратном вдребезги разбиваются о суровую действительность. Да и может ли быть иначе, если страной правят так называемые олигархи? Им, правда, такое определение не нравится, большее предпочтение отдают титулу «крупный предприниматель». Однако, как ни называй, суть-то не меняется: с каждым годом так называемых реформ ворох социальных проблем — не без их участия (!) — только нарастает. И сегодня они завязаны в такой узел, что, кажется, никаким мечом не разрубить.

«О здоровье нации судят по тому, как она относится к женщине», — сказал кто-то из великих. В древнем Египте фараоны не допускали, чтобы богатые были очень богатыми, а бедные очень бедными, потому что знали: выросшая в нищете, с детства изнуренная тяжким трудом худосочная девочка, став женщиной, никогда не родит сильного воина. Но в России власть предержащие традиционно придерживались и придерживаются несколько иных взглядов.

Советская власть еще на заре своего существования уравняла женщину в правах с мужчиной, считая это одним из своих наивысших достижений. И с тех пор она, эмансипированная выше крыши, наравне с мужчиной, а нередко и вместо него трудится на строительстве и ремонте железной дороги, на укладке асфальта, таскает на стройке кирпичи.

В прессе тех лет даже такой фразеологический штамп существовал: «Трудится с полной отдачей сил». Это тоже о ней, о женщине. Весь день на ферме, в поле, в цехе, и везде — «с полной...» Ни больше, ни меньше! Домой к детям, семье, где ее заждались кухня, стирка и не всегда трезвый муж со своими претензиями, приходит, а точнее приползает, зачастую уже после захода солнца.

Тема «Женщина и труд» в кинематографе присутствовала постоянно. Это из популярных фильмов в нашу тогда социалистическую действительность перекочевал известный призыв: «Девушки, на трактор!». И он, в отличие от многих других лозунгов, так и оставшихся строкой кумача, настойчиво внедрялся в жизнь. Разница была лишь в том, что киношные героини на своих стальных конях пахали землю и убирали хлеб с песней, с улыбками, а их реальным персонажам было не до веселья.

Природа, конструируя женский организм и определив деторождение как его основную функцию, совсем не рассчитывала, что в двадцатом веке в России этот самый организм усадят на трактор и заставят на нем от зари до темна пахать, обрабатывать почву, сеять.

Но вот в стране сменилась экономическая формация, теперь мы строим не социализм с ориентиром на светлое коммунистическое завтра, а капитализм с присущей ему рыночной экономикой. Только капитализм, как, впрочем, и все остальное, за что ни беремся, получается у нас не как у людей, а до безобразия дикий.

 

 

Сколько стоит ребенок?

 

Вот уже несколько лет подряд государство активно убеждает женщин рожать. И в качестве заманухи предлагает им родовые сертификаты, материнский капитал, многодетным  дополнительные выплаты и награды. При всем этом забыт совсем малый нюанс: ребёнка мало родить, его еще надо растить, лечить, дать ему образование. А сколько наше озабоченное проблемами демографии государство выделяет от своих щедрот на все эти удовольствия тем, кто мамой уже стал.

На эти в общем-то небольшие деньги мать должна жить как-то сама и обеспечить малыша полноценным питанием и одеждой. Сколько стоит сегодня теплая курточка или костюмчик для на глазах растущего чада (не считая прочих «мелочей», требующихся в нескольких экземплярах каждая), рассказывать не нужно. Однако поистине глобальные потрясения ждут хлипкий семейный бюджет в канун очередного первого сентября при подготовке в школу и все последующие годы учебы.

Возможности использования материнского капитала весьма ограничены. Им можно расплатиться только за покупку жилья (при нынешних ценах этой суммы в большом городе и на комнату в коммуналке не хватит), образование (но сколько будет стоить обучение, когда ребёнок дорастет до поступления в соответствующее учебное заведение?) или перевести на пенсионный счёт матери (деньги начнут «капать» лишь, когда мама выйдет на пенсию). А если не хватает на еду сегодня? Или же ребенок заболел и нуждается в дорогостоящем лечении?

И, наконец, самый болезненный вопрос для родителей: кто будет присматривать за ребёнком, пока они на работе? Няня? Дорого. Ясли? Эта социальная служба осталась в советском прошлом. Миллионы российских семей не могут решить проблему устройства ребенка в детский садик — очереди занимают задолго до рождения малыша. Причина: или мест нет, или оплата не по карману. Все это вместе взятое не есть ли национальная трагедия?

Конечно, множество зачастую неразрешимых проблем, с которыми повседневно сталкиваются родители, можно объяснить трудностями бюджетного финансирования. Страна, имеющая неисчерпаемые природные кладовые, все еще не так богата, как хотелось бы, а потому жить нужно по средствам. Мысль, в общем-то, понятная, хотя, мне думается, если бы суть ее каким-то боком касалась депутатов Государственной думы, принимающих соответствующие законы, ситуация, возможно, была бы несколько иной. Но наши избранники живут в ином измерении, иногда даже кажется, что на другой планете, где царит мир всеобщего благоденствия. Сравнить ли зарплату и то, что сверх нее причитается, у них, отягощенных бременем государственных забот (чтобы оценить масштабность этого «бремени», достаточно окинуть взглядом периодически демонстрируемый нам на телеэкране полупустой зал заседаний Госдумы), и более чем скромные гроши, которые получает вечно убогая «социалка»? С заоблачных властных высот мелкими, ничтожными кажутся заботы копошащихся где-то там, внизу, людишек. А по заботам — и щедроты с барского стола.

Мое детство пришлось на вторую половину пятидесятых — начало шестидесятых годов прошлого века. Рос я в небольшом приднестровском поселке на севере Молдавии, где из градообразующих, как сегодня говорят, предприятий были только автобаза и маслозавод. Остальное — мелкие учреждения, конторы, магазины. Но мы не чувствовали себя живущими где-то на задворках. В многочисленных кружках при нашем Доме пионеров учили играть на музыкальных инструментах, строили ракеты, действующие модели самолетов и судов, изучали основы радиотехники. И все это бесплатно для учеников и их родителей.

А еще здесь ставили балет. Настоящий, с обалденными костюмами и потрясающими декорациями, которые мы сами же и делали. На мелочи не разменивались: в репертуар входили «Щелкунчик», «Лебединое озеро», «Арлекино». В вестибюле школы на самом видном месте были выставлены спортивные кубки. Команды старшеклассников по ручному мячу и баскетболу из нашего «захолустья» на республиканских соревнованиях легко «причесывали» столичных соперников и привозили домой победу.

Сегодня такое невозможно. Потому что сегодня миром правят деньги. Есть они — можешь идти в любую спортивную секцию, изучать иностранные языки, заниматься другим интересным делом. Если же денег нет, то подростку прямой путь на улицу, где ждут его далеко не всегда безобидные удовольствия. Да, нет уже режима, железным занавесом отгородившего страну размером в целый континент от остального мира. Позади пронизанные кошмаром ельцинских грабительских реформ девяностые, Россия становится другой. Но при всем этом ситуация в ячейке нашего общества, имя которой «семья», если и меняется, то только к худшему. В стране более тринадцати процентов населения — девятнадцать миллионов! — бездомные. Это больше, чем население Австралии.

Полмиллиона семей относится к разряду неблагополучных, в них воспитывается семьсот семьдесят тысяч детей. Что собой представляют такие семьи, рассказывать не нужно, именно в них, как свидетельствует статистика, из-за насилия ежегодно погибает две с половиной тысячи детей.

Пять миллионов супружеских пар просто не могут иметь детей, и ситуация год от года только усугубляется. К тому же в год у нас делается около двух миллионов официальных и около четырех миллионов неофициальных абортов. По этому показателю Россия занимает далеко не почетное второе место в Европе, пропустив вперед только Румынию. В нынешних экономических и социальных условиях женщины просто боятся рожать детей.

Продолжая тему абортов, нельзя не отметить влияние, которое на эту нерадостную статистику оказывает наша вездесущая и всеобъемлющая реклама. Очень ненавязчиво и в то же время достаточно аргументированно она разъясняет, чего нам, глупым, в этой серой и скучной жизни не хватает для полного счастья. И чего бы вы думали? Конечно, секса! Его много не бывает, он должен присутствовать в нашей жизни всегда. И тогда мы, конечно, забудем о проблемах финансового кризиса, угрозе потерять работу, об астрономических долгах перед «коммуналкой», о ценах, не укладывающихся ни в какую потребительскую корзину, невыплаченном банковском кредите и так далее. В общем, обо всем плохом, что мешает заниматься сексом. А чтобы «процесс» протекал успешнее, броский заголовок рекламного объявления привлечет внимание к тексту-подсказке, какое для этого нужно применить волшебное снадобье. К примеру, вот такой: «Пенсионер устал от любовных утех» — и это о семидесятитрехлетнем дедушке, который после употребления X (название «волшебного» средства) среди «дам», испытавших его мужскую силу, заслужил гордое прозвище «жеребец». Или еще: «N — суперсекс в любом возрасте», «Размер имеет значение», «Максимальная эрекция с Z» и так далее и тому подобное.

Из пятнадцати объявлений, которые я насчитал на рекламной странице одной из газет, шесть были посвящены именно этой «актуальной» теме. А еще перелистайте любой красочно оформленный так называемый «глянцевый» журнал, и наверняка с какой-нибудь из страниц на вас призывно взглянет застывшая в очень завлекательной позе неотразимая блондинка (а может быть, брюнетка) с шикарным обнаженным бюстом. Подпись под снимком разновариантна, но смысл один: «Хочешь? Звони!»

Согласитесь, перед таким напором, достойным лучшего применения, не каждый устоит, особенно если речь идет о несформировавшейся личности подростка. Пусть в стимуляторах у него надобности пока нет, но уже сама мысль о том, что секс — это круто, это то, что тебе нужно вчера, сегодня, всегда, внушаемая подобными рекламками, «горячими» сценами в телефильме, популярными у молодежи реалити-шоу типа «Дом-2», формирует соответствующее мировоззрение. А потом мы удивляемся, почему у нас так много пятнадцати-, шестнадцатилетних мам, еще не вышедших из-за школьной парты, и пап, в силу своего малолетства так и не понявших, почему они таковыми стали.

Кстати, мусульманский мир, как бы мы к нему ни относились, подобных забот не знает. Для него пропаганда секса в любом виде и тем более на телеэкране — запретная тема, за нее грозит жесточайшее наказание. Но при всем том, насколько мне известно, демографическая проблема ни перед одним мусульманским государством не стоит. В России же, в отличие от СССР, где, как мы помним, секса не было, он имеет место быть практически на каждом углу. А толку! Нас становится все меньше и меньше. И если дело так будет продолжаться дальше, то скоро органы опеки и попечительства отомрут сами по себе за ненадобностью: опекать будет некого.

 

А вот еще одна сторона «демографической» проблемы. Недавно активно заговорили об инициированной В. В. Путиным программе «Жилье», которая должна наконец сдвинуть с мертвой точки самую наболевшую в нашей стране заботу — квартирную. И сразу же с тех же экранов и страниц посыпались сюжеты и публикации о десятках тысяч обманутых вкладчиков, ставших жертвой очередных пирамид, на сей раз домостроительных. Захотели люди построить собственное жилье, отдали деньги строительной фирме, красиво рассказывавшей, как она хочет помочь им в решении жизненно важной проблемы, а та возьми да исчезни в безбрежном море российского рынка. Понятно, со всеми очень даже немалыми денежками. Представители местных властей, часто участвовавшие в фуршетах в честь заключения таких сделок, от встреч с обманутым людом, которому нужно давать объяснения и отвечать за свои действия, уклоняются, прокуратура оценку содеянному дает робко, зато ОМОН не дремлет: митинги и пикеты протестующих весьма энергично разгоняются как несанкционированные.

На этом фоне на всех уровнях, включая властные структуры, нам с большой озабоченностью и очень умным видом рассказывают о серьезности демографической проблемы, обсуждают пути ее решения. Чтобы убедить, что не все потеряно, периодически выдают информацию о всплеске рождаемости в том или ином городе, об открытии медицинских центров, оснащенных самым совершенным оборудованием. Но решение демографической проблемы в отдельно взятом городе на общую ситуацию в стране, увы, никак не влияет. А деньги на какую-нибудь сложную операцию, которую необходимо сделать ребенку для его спасения, по-прежнему, кинув клич по стране, собираем всем миром. И, заполучив искомую сумму, при всех наших достижениях в медицине, везем малыша в Германию. Или в Японию. Потому что сделать нужную операцию могут только там.

 

 

Равнение на Конго?

 

Для решения проблемы демографии необходимо развивать здоровую многоотраслевую экономику. И уже потом появилась бы возможность за счет полученных доходов не избирательно, по типу латания дыр, как это делается сейчас, а полнокровно, с учетом реальных потребностей инвестировать здравоохранение, образование, культуру, в общем, все то, что у нас принято называть социальной сферой. Глядишь, после таких радикальных перемен и с демографией дело пошло бы на поправку. Если бы уровень благосостояния тысяч семей поднялся на порядок, почему бы детишкам в них не рождаться?

Но у нас со «здоровой многоотраслевой», как можно догадаться, не очень получается — как бы и что нам ни говорили, а Россия если и наращивает свою мощь, то в большей степени все-таки как энергетический донор Запада, который в этой роли ее и предпочитает видеть. Всегда. Ведущие отрасли экономики разваливались и продолжают разваливаться; в цехах, из которых в не столь давние времена выходила высокотехнологичная продукция, нередко по своим параметрам не имеющая мировых аналогов, сегодня размещены в лучшем случае предприятия, выпускающие ширпотреб, в худшем — торговые ряды и залы игровых автоматов. Только в Хабаровске таких эпизодов десятки: например известный на весь Дальний Восток эмальзавод и швейная фабрика «Восток».

Или вот наглядное подтверждение тому — судьба Николаевского-на-Амуре судостроительного завода, военные и гражданские суда которого в былые годы не раз отмечались на международных выставках. Он продержался в безумные девяностые, когда все вокруг рушилось, и в 2005 году сдал заказчику, Федеральной погранслужбе, танкер, построенный по спецпроекту, заложил второй аналогичный, принял на ремонт несколько сейнеров. И — все! Задавленный грузом долгов, так как заказчик не оплатил выполненные работы,  коллектив распался. В 2008 году началась процедура банкротства завода со всеми вытекающими последствиями. Не спасло его даже то, что держателем акций является правительство Хабаровского края. А ведь судостроение сегодня является одним из приоритетных направлений развития нашей экономики.

Таковы сегодня наши законы, по которым можно запросто обанкротить эффективно работающее предприятие, пустить с молотка за гроши его оборудование, после чего использовать освободившиеся производственные площади под... (читай выше).

 

Вот очередной телесюжет на весьма «модную» по нынешним временам тему. Судебные приставы в сопровождении омоновцев ходят по квартирам должников перед жилищно-коммунальными службами, дабы применить к ним предусмотренные законом санкции. Описывают имущество у злостных неплательщиков, которое может быть продано в счет погашения долгов. Один из диалогов, зафиксированный телекамерой, наводит на особые, далеко не оптимистичные мысли. На стандартный вопрос судебного пристава, когда будет погашен долг, пожилая женщина отвечает вопросом, как говорится, на засыпку:

– А с чего мне платить? Из пенсии? Отдать все вам и лечь умереть, потому что на жизнь ничего не останется?

И ее можно понять. Но нельзя понять власть, которая, на словах ратуя за социальную, исключительно в интересах граждан страны политику, фактически все делает для того, чтобы их, эти интересы, смешать с грязью. Ведь эта женщина, судя по ее внешнему виду, правильно поставленной речи, скромной, но вполне приличной обстановке в квартире, далеко не бичиха, в свое время, как и миллионы ее сверстников, она внесла посильный вклад в восстановление разрушенного войной хозяйства страны, потом трудилась на ее благо, что по всей логике должно быть оценено по достоинству.

Но оказалось, что оценивать некому. Государства, которое она поднимала из разрухи, уже не существует. Плоды труда ее и ее поколения под лозунгами борьбы за демократию разворованы и уничтожены толпой «реформаторов», которые и после ухода Ельцина в большинстве своем остаются во власти и которые не то, чтобы платить по чужим долгам, последнее из нажитого готовы отобрать, обосновывая свое право на это ссылками на ими же и именно для этого разработанными законами. В результате героиня нашего сюжета, как тот отработанный и уже никому не нужный материал, выброшена на свалку истории, и жизнь ее вместо заслуженного отдыха усилиями властей превратилась в сплошную нервотрепку.

А теперь вопрос на засыпку: пойдут ли внуки этой женщины, имеющие перед глазами живой пример бабки-труженицы, во имя великой идеи вывода страны из экономического кризиса, не ею, кстати, созданного, за гроши работать на предприятиях родного города, что-либо созидать? Ответ на него более чем очевиден. Скорее всего, они выберут для себя одну из разновидностей бизнеса (хорошо бы не криминального!) — и руки не запачкаешь, и при деньгах будешь. Вот вам и вся идеология, об издержках которой сегодня так много говорят с тех же властных трибун.

Не потому ли Россия, выйдя по темпам экономического роста в число ведущих держав мира (главным образом за счет развития ресурсодобывающих отраслей), имея огромные Стабилизационный и прочие фонды, золотовалютный запас, по уровню жизни населения никак не выберется из далеко не престижной девятой десятки и обретается в ней рядом с Конго, Никарагуа и прочими нищими, привыкшими ходить по миру с шапкой странами? Как жили ее граждане в нищете, считая рубли от зарплаты до зарплаты, от пенсии до пенсии, так и продолжают жить, мало веря, что хоть что-то в этой жизни изменится к лучшему.

В сложившейся ситуации большие надежды, как с тем спасательным кругом, связываются с президентскими программами, вокруг которых в последнее время столько много разговоров. Только выдержит ли он, этот круг, всех тех, кто будет тянуться к нему за поддержкой?

К сожалению, сегодня мы крайне близки к точке, как ее называют, «невозврата», пройдя которую, как великая нация будем навсегда потеряны для цивилизации и в первую очередь — для самих себя. А тогда уж точно прогнозы пессимистов сбудутся, и к середине нынешнего века нас, россиян, останется сорок — пятьдесят миллионов. Природа же, как известно, не терпит пустоты: территорию, которую мы не сможем обеспечить своим присутствием, шустро заполнят те, для кого нынче проблемы демографии не существуют.

 

 

 


 

 

 

Виктор МАРЬЯСИН

Цена победы глазами бомбившего летчика и наступавшего пехотинца

 

 

Истинных воинов, снискавших своей и вражеской кровью на фронтах Великой Отечественной нашу Победу, в Хабаровске осталось совсем немного. Перед неизбежным уходом от нас последних фронтовиков каждое их свежее откровенное слово бесценно. Полная правда без глянца и лжи преподносит нам бесценные уроки истории, которая сурово наказывает за неисправленные ошибки.

Среди тех немногих, кто имеет полное право свидетельствовать о событиях военной поры, — пехотный сапер штурмового ударного корпуса Балабанов Борис Александрович и боевой летчик-ас военно-морской авиации Лев Борисович Липович. Простой солдат и представитель летной элиты. Первый бил врага на земле, второй громил его с воздуха. В сегодняшней мирной жизни они соседи по дому в центре Хабаровска. Квартира Льва Борисовича на четвертом этаже, а Борис Александрович по сухопутной привычке обосновался двумя этажами ниже. Встречаясь по ветеранским делам, порой жарко спорят о давно пережитом, как это нередко случается между прошагавшими тысячи смертоносных верст пехотинцами и парившими над ними соколами боевых эскадрилий.

По восприятию своего боевого прошлого они столь разительно отличаются друг от друга, что с изумлением понимаешь, насколько перевернувшая их жизни война была многомерной и многоликой. Огромная признательность вам, дорогие товарищи ветераны, за состоявшийся разговор. Вы не скрывали своих мыслей и чувств. Что из этого получилось — пускай рассудят читатели.

 

I. Борис Александрович Балабанов:

«В АТАКУ ГНАЛИ КАК НА УБОЙ»

— Борис Александрович, здравствуйте! Во-первых, как себя чувствуете в свои восемьдесят шесть лет?

— Намного лучше, чем в 44-м и в 45-м в первых рядах нашей наступающей армии. Там была жуткая кровавая каша. До сих пор не пойму, как выжил. Сейчас фронтовики всем обеспечены благодаря хорошей пенсии и государственным льготам. Плохо, что обычным пенсионерам после квартирных выплат денег хватает лишь на селедку и хлебный мякиш. Многие голодают.

— Но ведь и Вам даже в мирное время тоже пришлось несладко.

— Тогда трудности были общими. Люди жили дружней и честней, а сегодня куда ни глянь — воровство, обман и насилие. Да, мое детство было не сахарным. В 1929-м, когда мне было шесть лет, в боях с китайцами на КВЖД погиб мой отец — бывший царский поручик, перешедший в ряды Красной армии. Мать осталась с пятью ребятишками. Государство выплачивало пенсию за отца, но ее не хватало. Кое-как сводили концы с концами. Полным семьям жилось полегче. Еще лучше жило начальство при должностях. До войны почти все подростки и детвора занимались в секциях и кружках, работали пионерские лагеря. При желании мог поступить в техникум, в институт. Но, чтобы помочь семье и встать самому на ноги, после восьмого класса устроился грузчиком на железнодорожный вокзал Хабаровска. Зарабатывал больше ста рублей в месяц. Одна кетина стоила тогда рубль, кило баранины — два, большая квартира обходилась в копейки. В общем, на жизнь хватало. Все надежды разбила война.

— Потому что ее не ждали?

— Приближения войны никто не скрывал, и весь народ на это настраивали. Но в 41-м немцы почему-то оказались сильнее. Когда они шли на Москву, паника среди гражданского населения докатилась и до Хабаровска. Все были уверены, что Гитлер возьмет столицу. Но Москву отстояли, потому что в ней оставался Сталин.

— А, может, в первую очередь благодаря героизму солдат — таких, как Вы и Ваши товарищи?

— Моя очередь пришла в 43-м. После призыва — саперная учебка и запасной полк. Готовили почти год. Других призывников обычно уже через месяц бросали в бой. Длительная серьезная подготовка очень помогла мне в дальнейшем. В марте 44-го в звании сержанта в составе сто семьдесят восьмой стрелковой дивизии прибыл на Калининский фронт, потом был Ленинградский фронт, а оттуда через Прибалтику и Польшу дошел до Берлина. Много раз в составе всей армии ходил в атаки, трижды был ранен, участвовал в штурме Рейхстага. Из ста двадцати семи человек моей роты с весны 44-го до 9 мая 45-го дожило лишь семеро.

— Чем объяснить такие потери?

— По себе знаю: пехоту не берегли и гнали как на убой. Наступали впроголодь, ели, что под руку подвернется, полевых кухонь почти не видели. Зато выдавали спирт без всякой закуски, хотя я на фронте не пил. Никаких консервов и сухпайков мы не получали. Моя саперная собака получала консервы, а я нет. Иногда съедал ее пайку, а ее кормил мясом убитых животных. Носили рванье, вместо сапог — красные, как лапы гуся, американские ботинки и сверху обмотки. Бани не видели, по самые уши во вшах, и никакого транспорта — все на своих ногах. Не считая нескольких лошадей с телегами для перевозки снарядов, патронов и раненых. Вплоть до самой Победы не хватало боеприпасов. В атаку давали не больше шестидесяти патронов и двух гранат. Их выстреливали махом, потом погибай или сдавайся. Не зря нашу пехоту называли «Прощай, Родина!».

Потери у нас были несравнимо больше, чем у артиллеристов, фронтовых разведчиков, летчиков, моряков. Не случайно среди нескольких сот хабаровских ветеранов войны нашего пехотного брата — считанные единицы.

— Как же вы побеждали?

— Благодаря упорству, смекалке, двужильной выносливости, способности идти до конца. Заградительные отряды, которые за нами шли по пятам и которые мы, мягко говоря, не любили, тут ни при чем. Мы понимали, что Гитлер несет нам рабство, и без колебания шли в бой.

— «За Родину, за Сталина!»?

— Да, подымаясь из окопа, большинство по примеру командиров кричало эти слова. Первые два-три шага. Богу я на войне не молился, крестик не надевал, и у остальных никакой набожности не замечал. Включая представителей мусульманских народов. Партию тоже никто не славил. Только родину и вождя. Так мы были воспитаны. Мне не раз предлагали на фронте стать коммунистом, но я отказался. Сказал, что остаюсь комсомольцем. Как и все мои товарищи был уверен, что буду убит, но все-таки выжил.

— А как воевал штрафбат?

— Штрафбат от обычной пехоты мало чем отличался. Впереди, кроме врага, у пехотинцев никого не было. Стояли лицом к лицу. Это самое главное. Во всяком случае, наш батальон ни за кем не прятался.

— А чем удивляли немцы?

— Это был геройский, нацеленный на победу народ. И очень организованный — хоть в атаке, хоть в обороне. Немецкая пехота в 44-м и 45-м передвигалась обычно на автомобилях, мотоциклах, бронемашинах — быстрая, свежая и мобильная. Не то что мы. Мы пока доберемся под огнем до немецких позиций, а немцев уже и след простыл. Когда шагали по Эстонии и Польше за отступавшими фрицами, эстонцы и поляки над нами открыто смеялись: как же вы такой оборванной голодной толпой собираетесь разбить моторизованную слаженную машину! Они не верили в то, что мы победим.

— Неужели в конце войны не ощущалось нашего превосходства?

— Не знаю, как другие рода войск, но наша пехота по снабжению и по вооружению уступала немецкой. Немецкие пистолеты, автоматы, пулеметы, фаустпатроны по всем показателям превосходили советские образцы. При первом же случае я снял с убитого немца шмайссер и заменил им наш автомат ППШ. Даже в 1945-м германские самолеты постоянно висели над позициями наших войск и охотились за каждым бойцом. Одного такого охотника мне удалось свалить из двадцатикилограммового противотанкового ружья прямо с телеги, когда он на нас прицельно пикировал с двумя бомбами. За этот удачный выстрел меня наградили орденом Славы третьей степени. При этом я почти не видел, чтобы наши летчики как-то мешали немецким. Когда мы спрашивали «почему?», они отвечали: нет керосина. Конечно, попав в окружение, немецкая пехота тоже голодала, покрывалась вшами, испытывала нехватку боеприпасов. Но в остальное время мы ей завидовали.

— Как переносили военные тяготы?

— При росте метр шестьдесят восемь весил пятьдесят килограммов. Сейчас, несмотря на возраст, во мне больше сил, чем тогда. Потому что нормально питаюсь. А в 45-м, в разгар рукопашной в Рейхстаге, дюжий эсэсовец ударом кулака меня чуть не зашиб. Таким я был щуплым. Сказать, как спали зимой в окопе? Вместо одеяла дневальный укрывал нас снежной периной. От человеческого тепла она таяла, и каждые полчаса он поддавал сверху снежку.

— Что было самым опасным?

— Лобовые атаки против укрепленных позиций врага. Только при штурме Зееловских высот под Берлином наших полегло почти столько же, сколько американцев за все время Второго фронта. До сих пор не могу понять: неужели нельзя было бить не в лоб, а по менее укрепленным местам? Ведь наступающие и так теряют больше, чем оборона. Все эти мысли не дают покоя сейчас, а тогда шли в атаку без рассуждений.

— Кого набирали в стрелковые части, и как показали себя выходцы из разных республик?

— Брали всех — от восемнадцати лет до шестидесяти, со всех уголков СССР. И не было ни одной трусливой национальности. Будь то русские, татары или евреи.

— А как же небезызвестные разговоры о том, что евреи от передовой уклонялись?

— Не верьте. Самый мой надежный фронтовой друг — Миша Элдэштэйн из Гомеля. Ему было лет тридцать пять. Здоровенный мужик и настоящий вояка. Покруче, чем я. Это он зарубил эсэсовца саперной лопаткой, когда тот оглушил меня кулаком в Рейхстаге. Разница между нами была лишь в том, что мне мирные немцы нравились, а он их терпеть не мог. Миша рассказывал, что его семья погибла в Гомеле после прихода туда нацистов. Если смотреть в целом, то лучше всех дрались сибиряки и дальневосточники. Они показали себя самыми решительными, яростными, выносливыми, способными сломить любого врага. Немецкие генералы говорили: с таким русским солдатом мы бы покорили весь мир. А по-моему, с такой техникой и снабжением, как у немцев, русская пехота разбила бы их намного быстрее и без таких потерь.

— При наличии опытных командиров.

— В конце войны командиры наших полков и дивизий ни в чем не уступали немецким. Летом 44-го наш полк под Выборгом был накрыт из засады минометно-артиллерийским огнем женского финского батальона. Этот батальон по подготовке и силе мог дать фору любому мужскому подразделению. Командир полка бросил наш взвод в отвлекающую атаку, а сам с основными силами зашел с другой стороны и уничтожил финскую артиллерию. Во время отвлекающей атаки почти все бойцы моего взвода были убиты минометным огнем. Во взводе было всего трое русских, остальные — узбеки, которые шли на смерть без всякого страха. Мне навылет через макушку пробило осколком голову, но я все-таки выжил. И получил первый орден Красной Звезды.

— Вы освобождали Европу. Как вели себя освобождаемые и освободители?

— Очень хорошо встречали простые прибалты и немцы. Старались нас накормить, угостить, пригласить в дом. Никто не поворачивался спиной. По глазам было видно, что не прикидываются. Да и какой им от этого прок — ведь мы же никого не грабили и не насиловали, как об этом сейчас болтают. Были настолько измотаны наступлением, что нас хоть самих насилуй. Зато, чем могли, делились со стариками, женщинами, детьми, несмотря на то что их сыновья и отцы продолжали сопротивляться. Хуже всех к нам почему-то относились поляки. Во всей Польше сколько ни просили — ни разу никто не помог. Словно пришли какие-то оккупанты. В Германии больше всего поразила их жизнь. В любом городе и деревне все ухожено, чисто, красиво, богато, культурно, дороги заасфальтированы, в каждом доме мотоцикл, автомобиль или велосипед с прицепом.

— А что немцы говорили о войне и о Гитлере?

— Ругали изо всех сил. Говорили так: если Гитлеру и Сталину очень хотелось повоевать, то пускай бы вышли куда-нибудь и друг друга прикончили. Но не втягивали в бойню наши народы.

— Где Вас застала Победа?

— После падения Рейхстага я выменял у пленного немецкого генерала свои старые сапоги на его хромовые. Это был его добровольный жест, но меня посадили на гауптвахту. Через несколько суток освободили и объявили о награждении вторым орденом Красной Звезды. За Рейхстаг. К этому моменту я уже был переведен в роту охраны маршала Жукова при его штабе в Карлсхорсте. Выдали новую форму, фуражку, начали нормально кормить. Появилось время для личной жизни. Случайно, после дорожной аварии познакомился с ее виновницей — переводчицей Эльзой из нашей армии. Высокая, белокурая, она мне сразу понравилась. И я ей тоже — несмотря на мой скромный рост. Вспыхнула любовь, но после моей отправки в Союз все связи с нею порвались. Тем более, что даже переписываться с иностранцами запрещалось. А на день Победы я был в карауле. Вечером восьмого мая на моих глазах в Карлсхорст перед подписанием акта о германской капитуляции начали съезжаться немцы, англичане, французы, поляки, американцы... А в три часа ночи все делегации покинули штаб.

— Каким был Жуков?

— Его видел почти каждый день проходящим около моего поста у парадного входа. Невысокий, властный, решительный, мощный, выражение лица каменное, почти злое. Ни разу не повернул головы в мою сторону, только отдавал честь. И, насколько помню, никогда не разговаривал и не здоровался с кем-нибудь из охраны. В отличие от Жукова, маршал Рокоссовский даже в окопах здоровался с каждым солдатом за руку, и в войсках его очень любили. Рокоссовский берег людей, и побед у него было больше, а потерь значительно меньше, чем у других командующих. Зато Жуков обычно шел напролом.

— Вы один раз попадали на гауптвахту?

— Арест за сапоги был девятым по счету. До этого наказывали за излишнюю инициативу или за то, что не давал собой понукать. Однажды в Польше взяли под стражу, после того как не подорвал, а разминировал авиабомбу. Но если б она взорвалась, рухнул рядом стоящий дом. Для меня это было важнее. И так тогда поступали многие. Все были друг за друга, не пахло никаким дедовством, унижениями, хотя каждый ходил под пулями. Иначе немца не победили бы.

— Как Вы вписались в мирную обстановку?

— В конце 1945-го меня уволили по инвалидности. А 24 июня прошел по кремлевской брусчатке в составе сводных частей своего фронта на знаменитом параде Победы перед руководством страны. На Парад брали орденоносцев, но не ниже метра семидесяти, поэтому пришлось набивать каблуки. Затем вернулся в Хабаровск. Кое-как устроился военруком в школу. Потом перешел в милицию, затем в тыловую службу военно-воздушных сил, и уже там дослужился до подполковника. Сразу после демобилизации война казалась мне страшным сном и изо всех сил старался ее забыть. Долгое время встречаться с фронтовиками и вспоминать пережитое мне, честно говоря, не хотелось. Да и властью это не очень-то поощрялось. До 1965 года, когда по инициативе Брежнева широко отметили двадцатилетие Победы. С этого времени нас начали торжественно собирать, участникам войны дали льготы. Мы впервые почувствовали себя уважаемыми людьми.

— Борис Александрович, что на Ваш взгляд в жизни главное?

— Правда, справедливость и уверенность в завтрашнем дне. Простые люди не должны быть бесправными пешками для богатеев и власть имущих. При любом общественном строе. Каждый человек имеет право на достойную жизнь. И на мирное небо над головой. Пока есть силы — веду общественную работу. Являюсь председателем краевого совета участников Берлинской битвы. Пять лет назад их было двести семьдесят пять человек. Сейчас — сорок девять. Вот как быстро редеют наши ряды. В живых остались преимущественно те, кто служил при штабах, в заградотрядах, в тыловых и обслуживающих частях. Многие из них по-настоящему не нюхали пороха. При этом отдельные товарищи рассказывают сказки о том, какие они совершали подвиги. Своими баснями они превращают войну в посмешище. Недавно один такой рассказывал молодежи, как самолично взял в плен пятьдесят немецких солдат! Мне хорошо известно, что этого штабного писарчука на передовой никогда не было. Но у него вся грудь в орденах, потому что был возле начальства. Лично я даже в Германии не пленил ни одного фрица. Вплоть до начала мая 1945-го немцы не сдавались нашей дивизии, а дрались, как черти.

— Несколько слов о нынешней армии.

— Я часто бываю в войсках и вижу, как меняется армия. Определенные сдвиги в лучшую сторону есть. В то же время немалая часть призывной молодежи физически слабая, вялая, служит без огонька. Много пассивных и равнодушных. Такими они приходят с гражданки. Надо подымать уровень боевой учебы, дисциплины, бытового обеспечения войск, допризывной подготовки, чтобы в случае войны наши солдаты не стали пушечным мясом и превосходили любого противника.

 

II. Лев Борисович Липович:

«НАША АВИАЦИЯ БЫЛА СИЛЬНЕЕ НЕМЕЦКОЙ ПО ВСЕМ СТАТЬЯМ»

— Лев Борисович, Ваша биография — готовый сценарий для захватывающего блокбастера, на котором с неподдельным энтузиазмом могла бы воспитываться современная молодежь. Рядом с ним голливудский «Авиатор» смотрелся бы как не заслуживающая интереса поделка. Мало кто из ныне живущих отлетал подобно Вам финскую и германскую войны, громил японцев на Дальнем Востоке, одновременно осваивал все типы боевых самолетов, а затем еще тридцать лет отдал гражданскому воздушному флоту. Если сложить, выходит без малого полвека летного стажа и почти сорок тысяч часов в воздухе. Вас можно смело заносить в Книгу рекордов Гиннесса. Откуда такая ненасытная любовь к авиации?

— Начнем с того, что мне повезло родиться в Крыму в далеком 1917-м. Это был год революции, которая открыла передо мной все дороги. Мой отец работал машинистом, мать воспитывала пятерых детей. После седьмого класса отец отвез меня в интернат города Керчь. И уже в пятнадцать лет я начал летать при керченском ДОСААФе на беспилотном планере, а в шестнадцать — на одномоторном тренировочном истребителе УТИ-2. Самолеты осваивали над Коктебелем с его уникальными восходящими и нисходящими потоками воздуха, — там, где начинал свой путь первопроходец космоса Сергей Королев. Вот какие открывались тогда возможности. В двадцать лет я успел закончить горно-металлургический техникум и заочно — институт в Днепропетровске. Затем летное училище военно-морской авиации. Сделал более ста прыжков с парашютом.

— Как Вы выдерживали такой темп?

— Сколько себя помню, всегда тянулся к технике и учебе. Сил хватало на все при огромном желании сделать как можно больше на благо Родины. После летного училища в декабре 1939-го, меня отправляют на финский фронт. У армии Маннергейма авиации не было. Финнов на своих боевых машинах прикрывали асы со всей Европы. За три недели боев на истребителе И-16 я сбил два самолета — один итальянский и один французский. Сбитый француз спасся на парашюте. Им оказался опытный воздушный боец. Он был изумлен моей молодостью. А я убедился, что мощней и маневренней наших самолетов ни у кого нет. После финской войны продолжил осваивать новую технику. До нападения немцев успел переучиться на скоростной и на дальний бомбардировщики.

— Чем врезалось в Вашу память 22 июня 1941 года?

— С рассвета этого дня немцы двумя заходами своих бомбардировщиков уничтожили в капонирах все самолеты на крымской авибазе, где я проходил службу. Если бы мы ожидали нападение, то рассредоточили авиацию по запасным аэродромам и катастрофы удалось избежать. Гитлер напал подло, исподтишка. Несмотря на то что мы остались без боевой техники, по указанию И. В. Сталина нас распределили по авиационным частям. Вскоре я начал летать на разведывательном Р-5 в составе ВВС Черноморского флота. Разведку вели только ночью или в густую облачность, поэтому для немцев были неуязвимы. Летчики люфтваффе, в отличие от нас, всю войну летали исключительно днем.

— Когда было покончено с немецким господством в воздухе?

— В 1943-м советская авиация была полностью переоснащена новыми типами боевых самолетов. По своим летным качествам, вооружению и по количеству они превосходили немецкие образцы. Решающее сражение в небе развернулось на Курской дуге — одновременно с битвой танковых группировок. Встречными курсами сошлось примерно по четыре сотни крылатых машин с обеих сторон. К этому времени я пересел на новый пикирующий бомбардировщик Пе-2 — с тремя пушками и семью пулеметами. По боевой мощи он не имел себе равных. При столкновении двух воздушных армад в небе творилось нечто невообразимое. Советские пилоты и самолеты оказались сильнее. В те решающие дни только наш экипаж в составе авиагруппы сбил три мессершмита. Авиации Геринга был нанесен такой тяжелый урон, что она прекратила лобовые и массированные атаки против наших новых машин. Инициативу полностью перехватили советские ВВС.

— Расскажите о Вашей встрече с маршалом Жуковым.

— Перед событиями на Курской дуге Жуков прилетел в нашу 16-ю смешанную авиадивизию, чтобы выяснить, сможем ли мы сфотографировать вражеские позиции между Брянском, Орлом, Белгородом и Харьковом. Цель разведки — по концентрации гитлеровских войск выявить места намечаемых ими ударов. Армейских летчиков во время дневных разведок немцы сбивали, поэтому потребовались ночные разведчики ВМФ. В число четырех отобранных экипажей на Пе-2 включили тот, в котором я летал полковым флаг-штурманом. После взлета мы разлетелись в разные стороны фронтовой полосы Курской дуги, чтобы ввести в заблуждение немцев, а потом пошли навстречу друг другу на разных высотах. Осветив мощными светящими бомбами САБ-250 всю прифронтовую полосу, мы провели ее успешное фотографирование. Полученные сведения помогли командованию своевременно укрепить оборону в наиболее опасных местах. Когда гитлеровцев погнали к Днепру, Жуков еще раз прилетел в нашу дивизию. Он поставил задачу вывести из строя железнодорожный мост через Днепр по направлению к Днепропетровску и тем самым вынудить к сдаче отступающую группировку противника примерной численностью в шестьдесят пять тысяч солдат. Меня представили маршалу в числе тех, кто проводил по его приказу воздушную ночную разведку. Получив задание, два экипажа, включая мой, с ювелирной точностью разбили только одну его секцию. Отступавшие немцы оказались в ловушке и стали сдавать оружие. За эту операцию я получил из рук Георгия Константиновича орден Красной Звезды.

— Приходилось ли Вам действовать не по приказу, а на свой страх и риск?

— Около Старой Руссы партизаны условным сигналом из зажженных костров запросили срочную помощь. Мы сели, не оповестив командование, чтобы не стать мишенью для немцев. Нам привели двенадцать отбитых у оккупантов мальчишек. Смотреть без содрогания было нельзя: кожа и кости в лаптях и лохмотьях. Делать нечего — закрепили десятерых стропами в пустых бомболюках, еще двоих положили на пол в кабинах — и вперед через линию фронта. Перед посадкой нас чуть не сбили свои зенитки. Рисковал не зря: все хлопчики вышли потом в люди, выучились, завели семьи, родили детей. Некоторые по моему примеру стали летчиками и постоянно вели со мной переписку. К сожалению, многие умерли. И товарищей по фронту давно уже нет. Вот что значит быть долгожителем.

— Куда еще бросала судьба?

— Затем перегонял американские морские бомбардировщики «Каталина» из Канады на наш Дальний Восток. Для предстоявшего разгрома Японии. Сделал три рейса над водами Тихого океана. В 1945-м участвовал в воздушном сопровождении английских транспортов Либерти в Мурманск. Защищали их от немецких подводных лодок. В одном из рейсов мой самолет без всякого повода сбили свои зенитки. Командир и радист погибли. Я провел в холодной воде шесть часов. Подобрала наша подлодка. Ее врач несколько часов оттирал меня спиртом, пока я не почувствовал рук и ног.

— Где встречали Победу?

— В Севастополе. Затем на Пе-2 через всю страну в Советскую Гавань. Планировали нанести удар по Хоккайдо. Но операцию отменили и нас перебросили под Владивосток. С приморского аэродрома мы вылетали на ночную поддержку морского десанта Героя Советского Союза Леонова в корейские порты Юки, Расин, Сайсин и Гензан. Небольшими световыми бомбами ослепляли противника, подавляли огнем его огневые точки и указывали путь нашей морской пехоте. Корейские порты освободили за одну ночь. В Гензане была школа японских морских летчиков-смертников, но, когда мы там появились, ни одного японца и японского самолета уже не было. Все бежали на юг Кореи. Остался один повар. После Гензана мы прибыли в маньчжурские порты Дальний и Порт-Артур за несколько дней до прихода туда сухопутных войск. За участие в освобождении корейского побережья мне вручили второй орден Красной Звезды.

— И наступил долгожданный мир?

— Не совсем. Уже после официальной японской капитуляции от берегов Японии в сторону Владивостока отправилась боевая эскадра в составе четырех миноносцев и одного крейсера с десантом из тысячи двухсот человек на борту. Эти смертники могли принести много бед. По тревоге были подняты бомбардировщики и Пе-2 (в их числе мой самолет), которые двумя волнами атаковали эту эскадру в трехстах километрах от Владивостока. Наши самолеты повредили крейсер, уничтожили десант, потопили один миноносец. Уцелевшие японские корабли свернули к корейскому берегу. Это был последний аккорд Второй мировой войны.

— Как Вы оцениваете тыловое обеспечение вашей дивизии в течение всей войны?

— Земля давала нам все, что нужно: первоклассные самолеты, боеприпасы, горючее, запасные части, техническое обслуживание. Одевали нас тоже отлично — в зимнюю и летнюю форму, хорошо кормили и обеспечивали бортовым пайком. Были и наркомовские сто грамм, но перед вылетом никто не употреблял. Все понимали, что к добру это не приведет. Боевой дух у морских летчиков и без того был высоким. Даже в 41-м мы не сомневались, что победим. И доказали это на деле в противоборстве с врагом. С 41-го по 45-й четвертая часть летного состава моей дивизии выбыла из строя в связи с гибелью или тяжелым ранением. При этом не было ни одного сдавшегося в плен. Мы знали, что в гитлеровском плену нас ожидают пытки и казнь. Слишком большой урон наносили фашистам, чтобы рассчитывать на их снисхождение.

— Как складывались личные взаимоотношения летчиков?

— Эмоциональная атмосфера того времени достаточно правдиво отражена в известной кинокартине «В бой идут одни старики». С одним уточнением: основная задача авиации ВМФ — взаимодействие с кораблями флота и работа по целям на побережье. Освобождая Корею, наши летчики нанесли мощный удар по пяти японским укрепрайонам.

— А куда забросила война Ваших братьев?

— Старший Зиновий сражался танкистом, средний Григорий — артиллеристом. Защищать Родину — это у нас в крови. Мои сыновья связали свою судьбу с авиацией. Один стал вертолетчиком, другой — летчиком-истребителем.

— После увольнения из армии Вы не только летали на гражданских турбовинтовых самолетах, но и оставили свой заметный след на земле. Недаром городская дума Хабаровска присвоила Вам звание почетного гражданина. А какое у Вас отношение к сегодняшней жизни?

— Я работал в городской санэпидемстанции. Совместно с Горводоканалом занимался прокладкой основного коллектора по Амурскому и по Уссурийскому бульварам. Это сейчас они гордость города, а в конце 60-х представляли собой сточные канавы для нечистот. Чтобы избавить город от этой вони, пришлось построить тридцать две канализационные станции и под них мощные очистные сооружения в Некрасовке. При моем активном участии. Радует, что Хабаровск стремительно развивается и растет. Я много езжу по России и вижу, что наш город — один из лучших по качеству застройки и транспортной сети. При этом нельзя забывать о живых людях. Многим нелегко прожить на зарплату. И тем паче на пенсию. Хорошо, что два года назад ветеранам Великой Отечественной назначили достойную пенсию. До этого хватало только на продукты и на квартплату. Или взять наше питание. Ведь мы едим все чужое и непонятно какого качества. А раньше все было свое. Вот над чем нужно работать.

В свои девяносто три года Вы выглядите по-боевому и почти не сидите дома. Кстати, Вам очень идут чапаевские усы. Говорят, регулярно встречаетесь со школьниками и студентами. Где черпаете столько энергии?

— Каждое утро по полчаса занимаюсь усиленной физзарядкой — с отжиманиями, гантелями и холодным душем. Это для тела. Главное правило для души — жить для народа и общаться с народом. Общение с людьми — это и есть жизнь.

 

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ К РАЗГОВОРУ

 

В чем безусловно сходятся ветераны: катастрофа 41-го года не должна повториться. Хоть с Запада, хоть с Востока. А для этого надо быть начеку и держать порох сухим. Мы, дальневосточники, свято помним, что именно наши дивизии спасли Москву в 41-м. Свыше сорока тысяч хабаровчан не вернулось из военного пекла. Главная тяжесть в борьбе с тевтонским нашествием в середине прошлого века легла на пехоту. Страшная цена, которую заплатило всенародное пешее войско, ломая хребет агрессору, была бы намного меньше, не будь целого ряда известных ошибок и преступлений со стороны высшего руководства СССР. Но, если бы наши отцы и деды перед лицом «внезапного» для Сталина нападения принялись косить от мобилизации, России бы просто не было.

Это никоим образом не умаляет вклада других родов войск в копилку Победы. Даже один хорошо подготовленный экипаж военного самолета мог серьезно повлиять на сухопутную битву. Сегодня на первый план выходит сплав личного мужества и интеллекта с навыками коллективной и индивидуальной борьбы. Этими качествами должен обладать каждый русский мужчина. Обезопасить огромную страну от внутренних и внешних угроз одним контрактникам не под силу.

Правда и то, что плечом к плечу с русскими в Великую Отечественную сражались представители всех национальностей СССР. Пусть их былое боевое содружество станет оплотом искренней дружбы и добрососедства между Россией и странами СНГ. Это, однако, не означает, что под гипнозом пресловутой политкорректности мы обязаны приветствовать экспансию соседних народов под видом «трудолюбивых» мигрантов на русскую землю. Иначе то, чего не смогли отнять у нас силой оружия западные оккупанты в 1941-м, без единого артиллерийского выстрела возьмут предприимчивые иноземцы, которые щедро делятся с нашими чиновниками, правоохранителями и бандитами. Чтобы этого не случилось, народ и армия, народ и милиция должны быть едиными.

И последнее: служба в национальной российской армии — незаменимая школа мужества и хорошая профилактика от нетрадиционной ориентации. Чем меньше изменивших своей природе мужчин, тем больше шансов у наших женщин обрести счастье. А когда нет счастья, рушатся семьи и целые государства. И об этом тоже не следует забывать.

 

Архив номеров

Новости Дальнего Востока