H X M

Публикации

Подписаться на публикации

Наши партнеры

2012 год № 1 Печать E-mail

Владимир ВАСИЛИНЕНКО. На чуткий зов души…

Ирина КОМАР. Звуки в пространстве не меркнут

Лада МАГИСТРОВА. И дольше жизни будет длиться слово…

Виктор ПАСТУХОВ. Встревоженной Вселенной голоса

Александр МЕЩЕРЯКОВ. Благословенно все на этом свете

 

 


 

 

Владимир ВАСИЛИНЕНКО

 

На чуткий зов души…

 

 

 

Звенигород

 

Возьми себя за шиворот,

Не пей и не греши —

Спеши скорей в Звенигород,

На чуткий зов души.

 

На площадь выйди, тесную,

И сразу — за углом —

Тропой, тебе известной,

Спускайся под уклон…

 

Что там, вдали, мерещится

Над гладью сонных вод?

Вдруг сердце затрепещется,

Сожмется и замрет…

 

Меж кущами зелеными

Блеск древних куполов,

И стены убеленные,

Как праздничный покров.

 

И тишь стоит великая,

Как в сказочной глуши —

Звенигород. Звенигород —

Алтарь твоей души…

 

Туда она, усталая,

Спешит по мере сил

Искать частицу малую,

Осколочек Руси,

 

Опутанной веригами,

Распятой и немой…

Звенигород, Звенигород!

Подай же голос свой!

 

Над лесом и долиною

Пусть кружит день-деньской

Звон чистый и малиновый…

Волшебный. Колдовской…

 

 

С. Спасскому — астроному-любителю

 

Не престижно, не почетно,

И безрадостно вдвойне —

Уродиться звездочетом

В никудышной стороне!

 

Нерасчетливо и глупо

На сухом сидеть пайке,

Возводить блестящий купол

В непроезжем тупике.

 

Что за радость и веселье —

За кривым скучать стеклом,

Дабы бойкие соседи

Звали в шутку — «астроном»?

 

А в ночи — глухой, морозной,

Не дурацкий ли каприз —

Молча пялиться на звезды,

Наживая ревматизм?

 

Сколько времени потратил,

Промотал, спустил рублей —

На какой-то лунный кратер

И кометы яркий шлейф!

 

Полюбуйтесь — на смех курам

Телескоп в щели торчит,

Городишко чахлый — Муром —

Затаился и молчит...

 

 

Петровская коса

 

Ни дикий зверь, ни сумасшедший странник

По доброй воле не придут сюда.

Промозглый ветер рвет кедровый стланик,

Кругом песок. Безлюдье. И вода…

 

Безрадостно. Уныло. Безнадежно.

Скользит волна, цепляясь за волну…

Здесь сутки переждать, конечно, можно,

А дальше — легче ноги протянуть.

 

Но адмирал с семьею все сносили.

Теряли близких. Маленькую дочь…

Для блага и величия России

Любой удар умея превозмочь!

 

Шальные ветры, грозы и туманы —

Не пожелаешь лютому врагу!

Направо — плеск Амурского лимана,

Налево — моря неустанный гул…

 

Скупая, оскуделая природа

Одарит щедро скукой и тоской —

И пережить четыре долгих года

Тут был способен только Невельской.

 

 

 

 

Гармония-гармошка

 

То ли Ванька, то ль Митрошка,

Улучив лихой момент,

Обозвал при всех «гармошкой»

Благородный инструмент.

 

Брякнул спьяну или сдуру,

Не вникая вовсе в суть.

Может, думал, балагуру

Рюмку водки поднесут?

 

Рожу наглую приблизил —

Получайте, мол, назло!

Не считал он, что унизил

Этим чье-то ремесло.

 

Рявкнул зычно и не понял

Той минуты роковой —

Был далек от всех гармоний

Скомороший нрав его.

 

Сам собою повернулся

Разухабистый язык…

А смотри — не промахнулся,

Выдал смысл без заковык!

 

Но и детям и внучатам

Преподал зато урок —

Так сказал, как припечатал,

Кто б еще такое смог?!

 

 

* * *

 

Под крышей даосского храма,

Где шум не смолкает и гам,

Народ собирался упрямый

Своим поклониться богам.

 

Дородным, с упитанным брюхом,

Одежда на них разошлась…

С улыбкой от уха до уха

И щелками спрятанных глаз…

 

Неужто косые уродцы —

Любимцы своих прихожан?

Откуда же святость берется?

И кто ее больше стяжал?

 

А может — лукавый и сытый —

Другим помогает скорей?

Внимая смиренным молитвам,

От щедрости дарит своей?

 

Людская известна природа.

А боги? Кто их разберет?..

Пылает жаровня у входа.

Лоснится огромный живот…

 

 

* * *

 

Стоял наш катер на ремонте.

В борту пробоину латал.

И вдруг — почти на горизонте —

Забил искрящийся фонтан…

 

— Ах, чтоб тебя! Совсем некстати! —

Наш капитан переживал.

Резвился малый «полосатик»

И нас от дела оторвал.

 

Вмиг побросав болты и гайки,

Откинув ветоши запас,

Мы все у рубки сбились стайкой,

Не отводя от моря глаз…

 

Неужто это не причина?

Спокойно тут не устоишь —

Плескался кит в морской пучине,

Как в ванне плещется малыш!

 

Вдруг затихал. Дышал натужно.

Хвостом раздвоенным мелькал.

Вздымался в воздух неуклюже

И с шумом воду рассекал…

 

Брызг водопад. И туча пены.

И грохот пушечной пальбы…

Он так летал самозабвенно,

Как звук ликующей трубы…

 

 

* * *

 

Вы видели, как лебедь белокрылый

Вдруг покидает сонные пруды?

Как будто чудодейственная сила

Его приподнимает от воды…

 

Колеблется, дробится отраженье

И крылья непомерные растут —

Он начинает смелое скольженье

И устремляет тело в высоту…

 

И только звуки — частые, глухие

Тревожат застоявшийся покой…

Он оставляет водную стихию,

Чтоб вольно себя чувствовать в другой.

 

Скорей-скорей! Без страха и упрека,

Тугую шею вытянув струной,

Чтоб раствориться в сумраке далеком

И тишину оставить за спиной…

 

 

Душа тигра

 

Томит жара. Ярится вьюга.

Унылый дождичек частит,

Но полосатый тот зверюга

Способен все перенести.

 

В глухой чащобе. В редколесье.

На горном склоне. В камышах —

В любом укромном, тайном месте

Царит тигриная душа.

 

Шумы и запахи витают.

Туман над сопками осел…

Она незримо обитает,

Сурово властвуя над всем.

 

Как дух природы вековечный,

Что непреложен. Свят. И строг.

Ее губить бесчеловечно —

Она — гармонии залог.

 

 

Поле Куликово

 

Мы бились храбро и толково,

Умея жертву выбирать,

Когда на поле Куликовом

Стояла насмерть наша рать.

 

Когда устали мы рубиться,

Сломив заклятого врага…

Где были вы, смешные птицы,

На долгих, тоненьких ногах?

 

Мы бились яростно и просто,

Во славу дедов и отцов,

И затоптали ваши гнезда,

Где выводили вы птенцов…

 

И в сече той, невероятной,

Мы были стойки и крепки…

На поле диком. Поле ратном,

Где робко свищут кулики…

 

 

 

С. Бондарчуку

 

Над Доном жита полыхали.

Клубились гари облака…

И вдруг на взгорке замелькали

Косые крылья ветряка…

 

Вначале робко и натужно,

Остаток сил собрав едва,

Они взметнулись неуклюже,

И заскрипели жернова…

 

Потом в огнем объятом поле,

Где наша рота полегла,

Они без устали мололи

Жнивье, сгоревшее дотла…

 

Бесстрашно. Яростно. Упорно.

За оборотом оборот…

Как будто все на свете зерна,

Спеша в муку перемолоть…

 

Чтоб каравай ржаного хлеба

Живых и мертвых напитал…

Круги чертя под дымным небом,

Там ангел огненный летал…

 

Но жар дохнул. И в грудь, и в спину…

Он пошатнулся и обмяк.

И крылья черные откинул

Обезображенный ветряк…

 

 

* * *

 

Я родился в год Лошади.

Под созвездием Льва.

Был ребенком непрошеным.

Даже выжил едва.

 

В ту лихую годину

Мы не знали щедрот,

Когда хлебом единым

Насыщался народ.

 

Он тогда без утайки

Горевал. Бедовал.

Свою скудную пайку

Ребятне отдавал.

 

Мы, от голода синие,

Как пушинки, легки,

Вырастали в России

Всем смертям вопреки.

 

Каждой радуясь крошке.

И делясь ей, подчас.

Тот далекий год Лошади

Безвозвратно умчал.

 

Сто смертей за спиною.

В серебре голова.

Но горит надо мною

Семизвездие Льва…

 

 


 

 

Ирина КОМАР

 

 

Звуки в пространстве не меркнут

 

 

* * *

 

Незабываемы встречные лица.

Звуки в широких пространствах не меркнут.

Миг не случаен, и все, что случится,

Мечено, мерено точною меркой.

 

В сути мгновений великая тайна —

Плен и свобода, огонь и остуда.

Вечные воды текут неустанно

И ни о чем никогда не забудут.

 

Дел предостаточно, важных и тонких:

Вспомнить о вечном, познать свое имя,

Вырастить сад, надоумить ребенка

И повидаться с людьми дорогими.

 

Взлетные полосы не беспредельны.

И горизонту дано приближаться.

Легкость во взгляде, на сердце и в теле —

Вот и пора от земли оторваться.

 

 

 

* * *

 

Я почти никогда не бываю одна.

Это плохо.

Ночь под окнами шастает, густо темна,

Как эпоха.

 

Не молчится под вечный трезвон суеты

И не спится.

И тускнеют, теряя следы красоты,

Наши лица.

 

 

Лето

 

Это лето меня оглушило,

Опоило, ожгло, одолело,

Всех привычных печалей лишило,

Как любимого нужного дела.

 

Я по душным лугам распылялась,

С пылу с жару ныряла в протоку,

Я кружила, неслась и смеялась

Без ума, без причины, без толку.

 

Все трубило о радостях света!

Ослепляли неистовством краски!

Беспардонное шумное лето

Всю меня предавало огласке.

 

Что ж, неверное, где тебя носит?

В чьи сады тебя гуси умчали?

Возвращаюсь в знакомую осень

К милым сердцу дождям и печалям.

 

 

 

Символ

 

Жуткий сюртучок, нелепо-узкий…

Взор хмельной, зато безгрешно-синий…

Он привычен этот «новый русский» —

Символ возрождения России.

 

Всех наверх свистают благосклонно,

В светлый мир, шальной и безграничный.

…Он стоит, почти что органично

Вписываясь в гладкие колонны.

 

И, послушник вольного разбоя,

Не работой он заботит руки.

А Москва вокруг гремит и воет,

Только пыль летит по всей округе.

 

И ликуют праздничные горны

Посреди вселенского раздрая.

Жизнь прекрасна. Весела. Проворна.

Жизнь — игра. И он живет, играя.

 

Пусть актер. Его ли роль осудим?

Нам ли знать, в чем суть его прошенья?

Он взывает — значит, живы люди.

Он уйдет — и будет ли прощенье?

 

Лишь прикрой глаза — и ты увидишь,

Лишь замри на миг — и ты услышишь,

Как несется тьма над пепелищем,

Низвергая яростные громы.

Но стоит, как Символ Веры, нищий,

Попирая тяжкие хоромы.

 

 

После праздника

 

Мы не любим себя. Это стало мне ясно.

Не храним свои корни. Теряем чутье.

Потому-то и нас не любить не опасно.

Потому и не в радость нам это житье.

 

Неплохая затея — пресечь перебранку.

Станем живы-здоровы, честны и милы.

Только шорох прошел — и уже спозаранку

Широко и поспешно накрыты столы.

 

Сколько тонких приправ в каждом праздничном блюде!

Как отчетливо красочны эти дары!

Но уснувшие заживо темные люди

Не приемлют всех правил застольной игры.

 

Кто-то песню завел заунывную, вдовью,

Кто-то брел между лавок, как между могил,

И ушел со двора, не спасенный любовью,

И доныне еще никого не простил.

 

 

 

Горе

 

Гудело горе тихим летом,

Вздымало жаркие крыла.

Я погорела в горе этом,

Я выгорела в нем дотла.

 

Из горстки пепла возрождалась

Под синим заревом небес

И — что еще мне оставалось? —

Брела в знакомый мудрый лес.

 

Он был задумчив и печален.

Он слушать мог и понимать.

Деревья, сгрудившись, молчали,

Роняли лист, как благодать.

 

Они всегда меня любили,

Укрыв от пламени в тени,

И плакать заново учили,

И жизнь, как истину, ценить.

 

 

***

 

Светлой памяти поэтессы

Марии Глебовой

 

О, Властитель судеб, воздвигающий душу из праха,

Налагающий тайну на каждый земной волосок,

Обласкай и прими беззащитную певчую птаху,

Чью высокую ноту всегда ты крепил и берег.

 

…Белоснежной крупою усеяны щедро, как манной,

Разметались пределы, щетинясь оградой берез,

И над ними вознесся неведомый и осиянный,

Беспредельный простор,

На который не взглянешь без слез.

 

А дорога стремится вперед,

К своему повороту.

И уже обозначена точка разъема пути,

Где воздушный поток,

Развернувшись

К высоким воротам,

Ослепляет на миг

Для благого «прими» и «прости».

 

 

* * *

 

Ужесточается времени быстрого ход.

Осознается, что жизнь уже, в общем, избыта.

В душу себе заглянуть — да молчит, не поет.

Голо и стыло средь пустоши, Богом забытой.

 

Вот уж кому в этой жизни достало измен —

Нашим безродным, отвергнутым, спугнутым душам.

Их истонченные крики роняются в тлен,

В мрак безысходности и в запредел безвоздушный.

 

Как безрассудно легко убиваем себя —

Всмятку! Навылет! Без жалости, дрожи, смущенья.

Губим, не мучаясь совестью и не скорбя.

Тяжек наш грех. И не будет за это прощенья.

 

 

* * *

 

Тот, кто вел нас друг к другу по кругу,

Очень долго водил нас кругами,

Вел проселком, и полем, и лугом,

Вел ручьями, дождями, снегами,

 

Не давал нам друг другу присниться,

Очутиться нечаянно рядом,

Чтобы мы не смогли ошибиться,

В нужном времени встретившись взглядом.

 

 

Танцующая

 

Людмиле Якушиной

 

С доверчивостью непосед

Она впорхнула в наши двери…

Ей сколько, говорите, лет?

Полнейший бред! И кто поверит?!

 

Одежды легкие летят,

Как ярких птиц нездешних стая.

Она совсем дитя, хотя

Усердно женщину играет.

 

И с нетерпеньем Пикассо

Вздыхает шумно в тихом зале,

За этой девочкой босой

Следя горящими глазами.

 

О, как непросто (мне ль не знать?),

Когда земля — голимый камень,

Ей равновесье удержать,

Перебирая шар ногами.

 

 

Откуда берутся стихи

 

«Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда…»

(А. А. Ахматова)

 

Вдруг взметнутся легкой стаей

Из-под ближнего куста –

Лишь неясный отзвук тает

Да роса летит с листа.

 

Из забытых снов далеких

На какой-то краткий миг

Силой ветров перелетных

Их заносит в этот мир.

 

В тесноте многоэтажной

Мгла ночная залегла…

Но расписан лист бумажный

Тонким росчерком крыла.

 

А над пламенем газона

Да и в сумраке двора

Воздух ими, как озоном,

Был насыщен лишь вчера.

 

Но, как грозные метели,

Зашумят и обовьют —

И забудешь день недели…

И презреешь свой уют…

 

 


 

 

Лада МАГИСТРОВА

 

 

Лада Магистрова — поэт, как говорится, от Бога. Вся ее поэзия — сопротивление. И в глубоко лиричных стихах, и в самых пронзительно-печальных строках живет и дышит Дух — свет, который сопротивляется тьме.

 

Мне давит плечи груз чужого горя…

О, если бы я сотворить могла,

Чтоб у кого-то защемило в горле

И пала в душу капелька тепла!

Чтобы озябший словом мог согреться,

Чтоб равнодушного пробрал озноб…

Чтоб слово можно было взять на сердце,

Как на ладонь — созревшее зерно.

 

Такое слово действительно согревает, дарит надежду и свет.

«Кровоточащее время наше вытесняет человеческую душу на самые глухие задворки. Да и то сказать, извечно поэзия числилась в падчерицах земных… но суть в том, что она не есть ремесло, и не искусство даже, но нечто, живущее по своим собственным законам…», — писала Лада. Наверное, благодаря этим таинственным законам, творчество поэта Лады Магистровой продолжает волновать и удивлять нас, ведь «Дольше жизни будет длиться Слово, храня души угасшей чистый след…»

 

 

 

 

 

И дольше жизни будет длиться слово…

 

 

* * *

 

Пусть немотой обожжена гортань,

Ночь за стеной оглохла и ослепла...

Ты мирозданья моментальный слепок —

Так в раковине слышен океан.

А вечностью отмерен жесткий срок

На плахе одиночества казниться,

Изранив лоб о белую страницу

В предчувствии невоплощенных строк.

Так сотвори для ловли певчих слов

Сеть хрупкую из нервов и бессонниц,

В поводыри возьми любовь и совесть,

И — в путь! Куда укажет ремесло!..

 

Все совершится: душу и строку

Жизнь захлестнет волною многоликой,

Узнают губы сладость земляники,

А руки — тяжесть зерен на току.

В зеркальное лесное озерцо

Уронит полночь звездные монеты,

И полное пленительного света

Любимое откроется лицо...

Прими как дар короткой жизни свет,

Сгорая на костре ее просторном,

И дольше жизни будет длиться слово,

Храня души угасшей чистый след.

 

 

* * *

 

Опять нелегко и неловко.

От стыни душа устает...

Судьба, как забытая лодка,

В безжалостный вбитая лед...

 

Над лунками спины рыбачьи

Сутулятся, ждут не ропща

Серебряной хлесткой удачи

На жестком зацепе крючка.

 

Но видеть и жутко, и странно,

Как пойманная рыбаком

Касатка, вмерзая в пространство,

Бессильно забьет плавником...

 

Следы заметет осторожно

Метельная круговерть.

Но землю, пронзенную дрожью,

Ужель никогда не согреть?!

 

Горючие слезы глотаю,

Сбиваю с остуженных щек.

...Ах, рыбка моя золотая,

На чей ты попалась крючок?..

 

 

* * *

 

Ах, Заря, морозная плаха!

Солнце катится по снегам.

Высыпаю озябшим птахам

Крошки хлебные по утрам.

Может быть, эта горсть поможет

Им бескормицу перемочь?..

Слабый дрогнет и крылья сложит,

Сильный — песней отгонит ночь.

Сколько верст отмахать успеем

Под бесстрашным теплым крылом?..

 

Я летела

С юга на север

За надеждою и теплом!

Спит березонька на лужайке,

Как серебряная струна.

Полонила меня, южанку,

Эта северная сторона.

После цепких морозов грозных

Прояснится земной простор...

Над рябиною в алых гроздьях

Снегопад крыло распростер.

 

 

* * *

 

Апрель, не медли!

Действа не тяни!

Мне вреден талый ветер ледохода,

Я каждым нервом проросла в природу,

И вольно ей теперь меня казнить

Безвременьем — от снега до тепла,

Безмолвием — меж вьюгой и капелью...

Буди ручьи! Звени во все свирели!

В небесные ударь колокола!

От тишины душа изнемогла...

Поторопи свои календари,

Смешай живые краски на палитре,

Сырые кисти о туманы вытри,

Свисти и пой,

И таинство твори

Проталин, птичьих кликов

и клинков

веселых трав,

Пушистых вербных веток,

Закатов, запахов и первоцветов,

Весенних вод,

Округлых облаков...

 

В сердцах усталых сотвори любовь,

Озябшие глаза согрей надеждой

И напои, наполни силой вешней

Соцветья и созвучья тихих слов!

 

Их бережно в ладони соберу,

Суть обнажу,

Душою отогрею...

Пусть станет мир просторней и добрее

На молодом распахнутом ветру!

 

 

* * *

 

Мы все немножко ворожеи,

мы — бабы, мы лихой народ...

Любя, тревожа и жалея,

мы что-то знаем наперед!

В нас что-то от земли, от солнца

и от русалочьей воды...

Нам круто счастье достается —

на самом краешке беды.

И мы ликуем и тоскуем,

казнимся и казним порой.

И носим власть в себе такую!

Такую силу!.. Боже мой!

 

 

 

* * *

 

В суете и круговерти

Нескончаемых забот

День в заснеженном конверте

Прямо в руки упадет.

Словно лист бумаги белой,

С алым росчерком зари,

Чистый день заледенелый —

Распечатай — и твори...

 

Опостылела погоня.

В опустелые поля

Отпусти меня — в ладони

Ветрогона-февраля!

Чтобы снегом просквозило,

Осветило всю насквозь,

Чтоб земной привольной силы

Вдосталь сердце набралось —

Пусть в полуденную пору

И в полуночный мороз

Опалит меня простором,

Как рябиновую гроздь.

 

 

* * *

 

Вот, наконец, родник —

Упасть,

припасть,

напиться!

А он уходит вглубь,

В живую глушь корней...

От нетерпенья — жить,

От горькой жажды — длиться

Пересыхаю вся,

От горла до ступней.

А подо мной земля

Сгорает в той же жажде.

Нам нет живой воды,

Нам нет живой любви.

И ждем —

Вот-вот клеймо

недоброй воли ляжет

На теплое плечо:

«Живи — иль не живи!»

А нам — всего-то нам

Покоя бы и правды,

Забот — но не обид,

Тепла — но не огня.

Надеждою сильны,

Перед бездушьем слабы,

Как беззащитны мы —

Жизнь,

Женщина,

Земля.

 

 

Судьба морехода

Вахтангу Бараташвили —

мореходу, писателю, другу

 

Дорогой морей, опаленный дыханием бурь,

Он вел корабли в чужеземные дальние дали.

Навстречу ему поднимался ночной Сингапур,

И в мареве полдня, как сказка, вставали Гавайи.

Тревожили запахи странных заморских цветов,

И женские лики улыбками зыбкими грели.

На пестрых наречьях кричали громады портов,

И пестрые флаги цвели на обветренных реях.

Что звало его в неоглядные дали земли?

Судьбой его стала бескрайняя эта дорога.

Над мачтой высокой чужие созвездья росли,

И судьбы сверялись по строгому компасу долга.

Ему открывались Неаполь, Сидней, Монреаль.

В эфире полночном сигналы тревоги звучали.

А дома, как друг, ожидал его старый рояль

И мудрые книги по теплым рукам тосковали.

И там, за морями, томительно далеко,

Где след аргонавтов в самшитовых рощах терялся,

Лежала Отчизна его виноградным листком

И сына ждала терпеливо.

И сын возвращался.

Навстречу ребячьи ладошки тянула лоза.

Грузинская песня встречала его у причала.

И небо Отчизны, как счастье, слепило глаза,

И он улыбался прохожим светло и печально.

Дыхание родины — запах ткемали и роз

С предгорий родных приносил ему ветер крылатый.

Сбегал с ним по трапу веселый бесхитростный пес,

Деливший в пути одиночества долгие вахты.

 

Когда на Тбилиси спокойная ночь снизойдет

И кобальт глубокий погасит палитру заката,

В просторные окна прибой океанский плеснет,

И вновь оживет на стене молчаливая карта...

Хозяин склонится над старым широким столом,

Над книгой о жизни, о дальних и трудных походах.

И ветер Атлантики теплым и сильным крылом

Неслышно коснется усталого лба морехода.

 

 

* * *

 

А детство — пречистый родник.

А юность — источник звенящий...

А мы от истоков своих

все дальше,

все дальше.

 

Пробел меж бедой — и бедой

похож на короткое счастье.

В усталых сердцах перебой

все чаще,

все чаще.

 

Уж третий петух прокричал,

что время мгновения нижет,

что вот он, печальный причал —

все ближе,

все ближе.

 

Немало у сердца причуд.

Бывало и горько — и горше...

А в памяти светлых минут

все больше,

все больше.

 

 

 

 

* * *

 

Поэту, другу Михаилу Асламову

 

Бесцеремонностью похожи,

Терпение твое дразня,

Увы, в твой кабинетик вхожи

И недруги,

И лжедрузья.

И каждый изливает душу

Потоком сплетен и стихов,

Кто искренен,

Кто равнодушен,

А кое-кто предать готов...

 

Свободомыслием пижоня,

С утра войдя в хмельной кураж,

Какой-то графоман прожженный

Тебя берет на абордаж...

От пустозвонных деклараций,

От мелкотравчатой возни

Ты ж разучился улыбаться,

Ах, Мишка, Миша, черт возьми!

 

Живем мы суетно, поспешно,

Забыв, что времени в обрез,

Забыв, как чисто, хвойно, нежно,

Медово дышит летний лес!..

От стен прокуренных казенных,

Макулатурной чепухи,

Усталый, смутный, исказненный

Рванись — в себя! В судьбу! В стихи!..

 

Мы суетою души гробим,

И слишком поздно сознаем,

Что мир прекрасен и огромен,

А жизнь короче с каждым днем...

Ведь ты умеешь слышать почву —

Проникнуть в суть и — уловить

И неподатливую строчку

Лепить из боли и любви,

И в души бережно вглядеться,

С народом разделив судьбу.

И чистый свет — как отблеск детства! —

Печатью у тебя на лбу...

 

 

* * *

 

Путь тайный вычисляя по созвездиям,

Не отрекаясь от земных забот,

Идет своей дорогою Поэзия,

Бог ведает, куда ее ведет.

 

Несется мимо колесница времени,

Клубя округ угарный серный чад.

И города — тревогою беременны —

Увечно и надорванно кричат.

Опасно расплодилось племя каинов.

Любовь и совесть пущены в расход.

 

...А по земле усталой неприкаянно

Поэзия обочиной идет.

Бог ведает, что ей в дороге видится,

Где легкие следы ее легли?..

 

Насмешница,

плачея,

ясновидица —

И падчерица вечная Земли,

Сквозь каменные гиблые урочища,

Израненные грустные леса

Идет она —

Печальница,

Пророчица,

Вбирая в песню птичьи голоса,

Скорбь человечью,

Горечь беспросветную,

Надежды озаренной вольный взлет,

И зов Любви,

И красоту бессмертную...

Бог ведает, куда она идет.

 

Но не туда, куда кривая выведет,

Где за измену платят золотой...

 

Кромешность тьмы она пронзит и вызвездит

Своею неподкупной правотой!

А ей вослед — не за неверной славою,

Но по веленью сердца и ума —

Сквозь тернии —

поэтов племя странное,

И я к нему причислена сполна.

Мехами да шелками не балована,

С ладонями, привычными к труду,

Благодаря за все, что мне даровано,

Тропой своей негромкою иду.

Свободная и нищетой богатая,

Всем существом сопротивляясь тьме,

Иду за ней —

И Слово незакатное

живет,

болит и светится во мне.

 

 


 

 

Виктор ПАСТУХОВ

 

 

Встревоженной вселенной голоса

 

 

Дорожная

 

От Арсеньева до Спасска,

говорят, рукой подать.

По грунтовке, правда, тряско.

По асфальту — благодать.

 

Только я хожу по тропке,

належавшись на печи,

через пади, через сопки

и глубокие ключи.

 

А в тайге такая свежесть!

А в тайге такая тишь!

Заходи тропой медвежьей

по малину и кишмыш.

 

Сам я двигаюсь не тихо,

распевая и стуча.

А иначе — встретишь тигра

у гремучего ключа.

 

Он приходит к водопою

караулить кабаргу,

но за вкус его, не скрою,

я ручаться не могу.

 

Ах, как папоротник пахнет,

как жасмин цветет хмельно!

Я нарежу пять охапок

под палаточное дно.

 

Ты грустишь в плену квартала

среди стен и фонарей.

Если ждать меня устала,

приходи сюда скорей.

 

В городах узнаешь вряд ли,

как стремительны ленки,

как сушину долбят дятлы

и свистят бурундуки.

 

Там на черную березу

не наскочишь сгоряча,

и не выйдешь по откосу

на изюбря-пантача.

 

Как всегда, моя палатка

на косе у белых скал.

Тут всего-то три распадка

и пологий перевал.

 

Посмотри, какая сказка

и какая благодать!

От Арсеньева до Спасска,

говорят, рукой подать.

 

 

Бывает...

 

Бывает в жизни так, что все не по расчету:

то масть пошла не в масть, то гонка тяжела.

Бывает в жизни так, что новую заботу

выносят из глубин забытые дела.

 

Не зря же говорят — за все бывает плата:

за умысел лихой и замысел пустой,

не зря же говорят, что не спасет палата

ни злата, ни ума за судною чертой.

 

Срываются слова, как горная лавина,

ломая все, чем жил, сметающей стеной.

Срываются слова, как неба половина,

наклеив черноту внахлест с голубизной.

 

Бывает в жизни так, что все не по размеру:

то тянет грудь нужда, то морщится запас.

Бывает в жизни так, что взятое на веру,

надежнее основ, проверенных сто раз.

 

 

Вино

 

В грязном сосуде мутнеет вино

даже элитных сортов.

Вкус не оценишь того, что дано,

если сосуд не готов.

 

Так и в людской круговерти и лжи,

полной соблазнов и смут,

тело свое в чистоте содержи,

словно небесный сосуд,

 

чтобы дары, заключенные в нем,

в соке сомнений и мук

перебродили элитным вином,

а не отравой для мух.

 

 

Поэт

 

Собирая времени приметы

и литературные вершки,

говорят, что вывелись поэты

от никчемной жизни и тоски.

 

Говорят, что выродилось племя,

что гремело в давешний замес.

Только я не буду спорить с теми,

кто к стихам утратил интерес.

 

Вы пройдите тропкою росистой

к домику, что смотрит на рассвет.

Там живет простой поэт российский,

незнакомый, в общем-то, поэт.

 

Он не верил жалобам и стону

и себе окопчик не копал,

глядя на глухую оборону

телевиртуальных прилипал.

 

Может быть, на слово не богатый

или поздно выбросивший цвет,

но не показной, не суррогатный,

выдержанный временем поэт.

 

Он не строил крепость из бутылок,

гневно опуская взгляд косой

со скандальных шоу и страшилок

на мозги, промытые попсой.

 

Может быть, в другой стране рожденный,

он до неприличья лыс и сед,

но не отказной, не завезенный,

русский, без сомнения, поэт.

 

 

Мы знаем

 

Мы знаем: сорвана чека.

И миг до взрыва остается,

И потен круп у иноходца —

Он точно сбросит седока.

 

Мы знаем: дом сгорит дотла

у вечно пьяных постояльцев,

и тетива скользнула с пальцев,

и прямо в цель летит стрела.

 

Мы знаем: прочности предел

завышен нами и превышен,

И треск усталой стали слышен,

И корпус лайнера осел.

 

Мы знаем: трубы — решето,

и ядер пляс неуправляем,

И будет взрыв. Мы это знаем.

Но все же делаем не то...

 

 

 

***

 

Достался мне сомнительный расклад,

собравший перекрестные посылы.

Не потому ли я, живя в полсилы,

полвека брел в потемках наугад?

 

Не потому ли я до сей поры,

азарт и блеф крутя на карусели,

все также смутно представляю цели

и правила запутанной игры.

 

Но горечь застоявшейся вины,

слепое осознание потери

влекут меня к раскаянью и вере

из непотребства черной глубины.

 

Мой разум зрел и нынче, как палач,

сорвал покровы, обнажая опыт.

И зверь ревущий перешел на шепот.

И хохот фурий обратился в плач.

 

 

 

Три

 

Три дерева склонились у реки,

в туманный мир взирая исподлобья.

Три странника,

три лика,

три строки:

треклятье,

трепрощенье,

треподобье.

 

 

Сухостой

 

Выкручивали смерчи дерева,

сдирая кожу, лапы обрывая.

И стон стоял от края и до края.

И гибель не скрывала торжества.

 

Еще тайга не спрятала черты

безжалостной гримасы бурелома.

Среди валежин, скрещенных знакомо,

еще зияют выворотней рты.

 

Кедровый витязь выстоял в ту ночь.

В калеку превратившись в одночасье,

он стал безмолвным сторожем несчастья,

не в силах умереть или помочь.

 

За годы обращенья в сухостой

осыпались коры и сучьев струпья.

И поднялось младое многозубье,

накрыв кладбище кроною густой.

 

А он стоит, как стержень бытия,

на сочлененьях вечности и тлена.

В земную тень врастая по колено,

он тянет к солнцу палец острия.

 

Стою и я, давно сомкнув глаза,

прижавшись к этой выдубленной тверди,

и слышу (если сможете, проверьте)

встревоженной вселенной голоса.

 

 


 

 

Александр МЕЩЕРЯКОВ

 

 

Благословенно все на этом свете

 

 

***

 

Л. Ахуновой

 

На улочке маленькой, белой, как белая булочка сдобная,

На улочке той, просто крошечной, слышится песенка модная:

«Ах, улыбнись!..

И тополь дрожит все, и крошится снег под ногами бездомными

Прохожих, спешащих куда-то с делами, с глазам бессонными,

Похожими на фонари с их сияньями тусклыми, темными.

Ах, улыбнись!»

На улочке, где за стеклом продолжается жизнь монотонная,

Где синее солнце окрасило холодом стекла оконные,

Счастливое детство дрожит на ветру в своих туфельках

стоптанных,

И ели Сочельника ждут, на крестах распинаясь безропотно,

А после, как хлам из домов исчезают, как снедь несъедобная,

И просто, как простыни, сохнут во двориках крохотных.

На улицах стынут котлеты, и стонут качели удобные,

В крещенский мороз черный вечер раскачивать лишь обреченные,

И ветер качается денно и нощно, с тоской обрученный

На улочке вечной, где грузовики не гудят многотонные,

И где ты беспечно живешь, только по вечерам удрученная

Отсутствием света, в отчаянье книгу читая ученую.

Ты погоди,

И погода другая заменит дни черные,

И тополи станут весной, о моя дорогая, зелеными

На улочке верной, измеренной нами шагами влюбленными,

На улочке, где за кустами сирени скамейки укромные,

Где юность устами к устам расточает признанья нескромные,

Где строгая зрелость, презренный металл собирать умудренная

Не скоро проходит, познав и презрев словари многотомные,

А старость, стараться устав, бродит, мудростью обремененная, —

Ах, улыбнись!

На улочке белой, как лунь, снегом, как сединой занесенной,

Несется эпоха, крича обитателю дома казенного:

Ах, улыбнись!

И да здравствует вечная жизнь

Казненного!

 

 

 

 

Просветление

Сонет


...и ропщет мыслящий тростник.

Ф. Тютчев

 

Еще есть время. Смерти больше нет.

Еще сонет поправить может дело.

Еще траве на лучшей из планет

И мыслить, и роптать не надоело.

 

Еще щекочет ноздри тишина.

Еще весна, и ты живешь на свете.

И лунным светом иволга полна,

И улыбается земля в немом привете.

 

Горит звезда. И ты в ответе снова

За певчую весну и веру птах

В бессилье тех, кто их силками ловит.

 

Гори, звезда. И пребывай тиха.

И ты заблещешь непечатным словом

В моих ненапечатанных стихах.

 

 

Благословенно все на этом свете

 

Е. К.

Благословен и день забот,

Благословен и тьмы приход.

А. Пушкин

...а есть покой и воля.

А. Пушкин

 

Благословенно все на этом свете —

Листающий страницы книги ветер,

Открытый настежь, пахнущий шалфеем

Полночный греческий словарь: Кассиопея,

Персей и Андромеда...

День погас.

Крылом Пегаса ночь укрыла нас,

 

...Мы крали яблоки; они к твоим ногам,

Как золотые звезды, падали, и нам

Желанья не загадывать хотелось,

А утолять. И утомлялось тело

От яблок, и созвездий, и услад:

Мы потрясали мироздание, как сад;

И плод запретный был тяжел и сладок,

И на любую из земных загадок,

Как царь Эдип, я находил ответ;

Цикады пели, и струился ровный свет,

И падал на твое простое платье,

Как ты сама упала мне в объятья,

И мир тогда благоговел перед тобой.

 

Покой и воля; только снится вечный бой,

И снится яблоневый сад, звезда горит,

И напролет, напропалую, до зари

Я различу ее одну во тьме вселенной...

 

Лишь утром из-за греческой Елены

Война начнется, замычат быки,

И Одиссей уйдет из дому...

 

 

 

Когда туманно и темно

 

Туда, на жизнь, на торг, на рынок...

Велимир Хлебников

 

Когда туманно и темно

И на душе скрежещут кошки,

И даже звездные окошки

Закрыло тучи полотно,

 

Назло унынию и лени

Ты воскреси огонь в печи.

Молчи. Подкладывай поленья,

Прислушивайся и молчи.

 

И снова гаданно и жданно

Из ночи темной и туманной

Родится света божество.

И это значит — Рождество.

 

О, повторений постоянство!

Пред ним и твой восторг немой

Получит голос и гражданство,

Пространство радуя собой.

 

И это торжество созвучий

На темном торжище идей

Кого-нибудь еще научит

Жить, чувствовать, жалеть людей.

 

Так пой же, пой, глухого века

Дитя. Не закрывай уста.

Пускай согреет человека

Твоя святая простота.

 

 

 

И я творю тебе молитву

О творчестве, чтоб каждый день

Ты шла на жизнь, на торг, на битву,

И побеждала тварь и тень!

 

 

***

 

Спектакль пройдет, останется афиша,

но слов чужих уже никто не слышит,

они в душе звучат все тише, тише,

лишь эхо, этот гулкий голос Бога,

уловит ухо, — вышел звук в тираж.

 

Со стен афиши обрывает мама,

она ремонт затеяла упрямо.

От прошлого останется на память

совсем немного: несколько бумаж...

Пишу стихи на папиросных пачках:

вошло в привычку все словами пачкать

в автобусах, пешком, а не на тачках,

хоть и убого, но ловлю кураж,

как радиоприемник ловит звуки

из музыки эфирной, и от скуки,

Тоски и безработицы докуки,

От жажды слов испытывая муки,

ищу оазис, нахожу мираж.

 

Ищу слова и открываю Слово,

и Откровением наполнен снова,

я вижу жизни вечную основу

и тихо повторяю: Отче наш...

 

 

 

 

 

 

 

Архив номеров

Новости Дальнего Востока