М. ДЕМЕНОК. Где бежит Снегуровка, этюды о природе
В. МАРАТКАНОВ. Народный целитель

Михаил ДЕМЕНОК


Где бежит Снегуровка

Женьшеневая сопка Булочка

Территория Анучинского лесхоза — это без малого триста тысяч гектаров. И нет там такого места, куда бы не забрасывали меня, лесовода-эколога, служебные дела и страсть к охоте, особенно к тихой — ягодной, грибной, ореховой, женьшеневой. И каждый раз при возвращении из тайги, мой взор невольно останавливался на синеющих грядах сопок в верховьях реки Снегуровки — единственной реки-таежницы, бегущей к озеру Ханка.
Первым, кто показал мне Снегуровку близ таежного тракта, ведущего в село Орловку, был лесничий Иван Ефимович Белоноженко. Синеокий, худощавый, но крепкий и легкий на ногу, он имел, за плечами опыт охотника-следопыта и лесную школу. Поселившись на кордоне в селе Известке, обзавелся натуральным хозяйством — лошадка, буренка, цесарки, пасека. Помогали ему жена Надежда Тимофеевна — техник-лесовод и отец, Ефим Иванович, сторож лесного питомника. С помощью местных пасечников и охотников, которые стали не только друзьями, но и внештатными помощниками, высадили в малоценных березняках да осинниках тысячи саженцев кедра, выращенных в питомнике возле кордона.
А когда кедреныши окрепли и подросли, мы всем коллективом лесхоза вместе с династией лесного чародея Белоноженко провели ландшафтные рубки ухода. Во время этих работ лесничий и показал мне реку-таежницу Снегуровку. Серебряной лентой она извивалась среди зеленого смешанного леса, кипела и пенилась на перекатах ее чистая как слеза вода. А в беловодье на бурунах темноспинные жирные хариусы и ленки набрасывались на порхающих стрекоз, кузнечиков и мотыльков.
С тех дней буквально загорелся рыбалкой: в выходной день, а то и после работы я отправлялся на велосипеде в село Известку. Оставив «конягу» на кордоне, пешком добирался по дорожному тракту до заветной реки, где на зеленых и желтых кузнечиков отлавливал ленков, а на мухариков — хариусов.
Однажды, когда я в очередной раз приехал на рыбалку, возле калитки кордона меня встретил сторож кедрового питомника — кряжистый, с белой как лунь головой, Ефим Иванович Белоноженко. Не нарушая своего обычая (отвел велосипед за калитку, угостил березовым соком), он начал еще с порога:
— Заждался я тебя, друг! Пора рассказать тебе про сопку Булочку. В прежние-то времена я больше корневал, чем охотился на зверя. Как-то осенью возле островного кедровника, когда листья у женьшеня желтые-желтые, словом — по «желтяку», напоролся вон в том месте, — он показал рукой на синеющий перевал и круглую сопку Булочку, — на целую семью женьшеня. Часть доросших корней я выкопал, а молодь из тридцати корешков оставил на доращивание. Теперь я уже не ходок: и глаза стали изменять, и ноги подкашиваются, поди, восемьдесят уже разменял. Так что, парнишка, если доведется побывать в верховьях Снегуровки, возле той сопки Булочки, то поблукай там, пошукай хорошенько женьшень, наверняка — пофартит!

У «фазенды»

И вот выдался случай: узнав о том, что мой сосед Александр Дядюк вместе с напарником Николаем Артамоновым, рано утром едут на машине собирать урожай на лесном поле в пойме реки Снегуровки, я попросил его подвезти меня до зимовья, откуда до женьшеневой сопки Булочки рукой подать. С рассветом мы отправились на уазике на пойму реки Снегуровки. Как только машина поравнялась с «фазендой» — бревенчатым домиком пасечника, что прилепился у края поля — мои друзья-аграрии буквально впились глазами в рослого чернявого парня, похожего на киногероя Будулая, спешно загружавшего в багажник своей «Нивы» мешки с кабачками и огурцами. Когда Будулай направился с очередным мешком к «Ниве», на него набросились Александр и Николай и пустили в ход кулаки. Кончилось все тем, что, избив в кровь вора, хозяева поля заставили его выгрузить из машины наворованное и предупредили, что если он еще раз попадется, они его убьют.
Александр Дюдюк по приезду на поле обещал отвезти меня к зимовью, но после такого побоища об этом не могло быть и речи.
Я простился с друзьями, закинул рюкзак за плечи и направился в соседний островной кедровник, рассуждая примерно так: если женьшень растет на здешней сопке Булочке, то почему бы ему не расти и в этом кедровнике?
Едва я поравнялся с кедрами-великанами, моему взору предстала редкая картина: земля, усыпанная палыми листьями и хвоей, буквально курилась — лесной пожар! Бегу наперерез тонким извилистым струйкам дыма, расстилающимся в разные стороны по солнцепеку. А как только поравнялся с синими струйками, так и стал как вкопанный: вот так диво лесное! Листовая подстилка, трава, кусты, деревца вокруг меня были сплошь окутаны, как сеткой, тончайшими шелковистыми нитями паутины. Озаряемая вспышками восходящего солнца и продуваемая легким ветерком паутина раскачивалась, и поэтому создавалась видимость слабого дыма.
Что ж — августовская паутина к теплу, к грибам! А теплу рады и звери и птицы. Вон какой пир устроили дубоносы и белки в зеленокудрых вершинах кедров, откуда то и дело доносился гвалт, цоканье и сыпались на землю зеленые чешуйки от шишек.

Встречи с хозяевами тайги

Иду от кедра к кедру, присматриваюсь: не мелькнет ли где хоть один пятипальчатый листок или стрелка с бутончиком красных фасолинок женьшеня. Однако поиск мой тщетен. Но что это? На листовой подстилке круглые отпечатки лап тигра, видно, шел он на лай собаки у «фазенды». И тотчас я увидел на прогалине коричневатое без черных поперечных полос гибкое, поджарое тело трехгодовалого тигра в тот самый момент, когда с задранным хвостом хищник на прыжках уходил от меня. Его провожала стая ворон-горлопанов. Реакция моя была мгновенной: я круто развернулся, да так, что с моей головы слетел белый чепчик. Буквально на лету подхватив его, я бросился прочь от опасного хищника.
Оставив позади островной кедровник, я выбежал на дорогу, отдышался и присел на корточки. Вот так денек выдался — с мордобоем, а тут еще и тигр объявился. К чему бы все это?
Сняв с себя энцефалитку и положив ее в рюкзак, я быстрым шагом направился по лесной дороге вдоль гряды зеленых сопок в ту сторону, где у горизонта маячила крутолобая сопка Булочка. И так я разошелся, что и не заметил, как миновал бревенчатое зимовье у дороги, как вышел на перевал, где словно свечи стояли непривередливые голенастые зеленокорые осины. Одна, крайняя ко мне, была повалена и лежала ничком на сырой земле. Видать, ураган с ливнем, что бушевал недавно, повалил дерево. Падая, осина вывернула целую глыбу земли с кореньями, камнями и травой. В ее раскидистой кроне по-прежнему зеленели листья, образуя сплошной полог, похожий на шалаш.
Такой шалаш мог бы послужить таежным обитателям хорошим убежищем от мошки и гнуса. И я не ошибся: из шалаша с глухим уханьем вдруг вывернулся черный гималайский медведь-древолаз, недовольно «буркнул» и легкой иноходью побежал по осиннику, ломая подлесок.
Ну и денек: целая череда встреч! От того, наверное, окрестная тайга показалась мне враждебной, пока, наконец, не поравнялся я с грядой зеленых сопок, среди которых выделялась крутолобая сопка Булочка. Пока пробирался сквозь дебри, мимо меня пробежали дымчатые белки с задранными черными хвостами, пролетели углистые кедровки, голубые сороки. Все ясно: обитатели этих мест покидают лиственные леса и поднимаются в высокогорные кедрачи и дубравы, где почти созрел хороший урожай орехов и желудей.
В лесу уже не слышно звонкой флейты — иволги, голоса индийской кукушки. Зато в калиновых и бузиновых зарослях время от времени раздается задорный музыкальный посвист уссурийских рябцов. Эти крапчатые птицы-слетки, ступив на тропу самостоятельной жизни, заняты перекличкой.
Сквозь зеленый полог леса горное солнце с трудом процеживает свои лучи, но это никак не отпугивает надоедливую мошку и гнус. Надеваю на себя куртку-энцефалитку, предварительно окурив ее и брюки сигаретой. Не хватает только палки для разгребания травы. В лещиновом подлеске вырубаю ножом ровную палочку: по древнему поверью именно ореховый посох — поводырь помогает путнику отыскать клад в лесу.
Иду вдоль гряды сопок, где то и дело попадаются спутники женьшеня: дикий перец — элеутерококк, дальневосточная пальма — аралия и, конечно же, кедры и зеленокорые клены. Вообще кедровые урочища богаты женьшенем. К сожалению, растет он очень разбросанно, чаще всего попадается на восточных склонах, где больше кедра.
Наконец выхожу к заветной сопке Булочке и прочесываю местность челночным методом.

Знаки на кедрах

На некоторых кедрах видны зарубки в виде квадратных окошек, треугольников, крестов — немногогласный, не всякому понятный язык вековой тайги. Чтобы увековечить память о драгоценных трофеях, корневщики изобрели эти дивные знаки. Сколько бы понадобилось времени, чтобы сосчитать и расшифровать все зарубки на столетних кедрах!
Женьшеневое урочище можно сравнить с интересной книгой, которую читаешь и снова хочется читать. В самом деле, вот вы обнаружили на замшелом необхватном кедре условный знак — зарубку в виде почерневшего от дождей и времени креста. Значит, — в этом месте неподалеку от кедра выкопан корень женьшеня, и не кем-нибудь, а корневщиком-старовером. А вот на стволе высокого кедра высечен знак в виде квадратного окошечка, так называемый подлуп. Такую зарубку в старое время оставляли корневщики, приходившие сюда тайными тропами из южных районов Маньчжурии. Согласно преданию, женьшень в Китае известен уже три тысячи лет как самое целебное средство от многих болезней. Его называют и «чудом мира», и «божественной травой», но чаще всего — «корень жизни». У китайцев принято после сорока лет принимать настойку женьшеня — якобы сил придает и глаз зорче становится.
Особенно ценятся корни женьшеня, которые похожи на человека. Среди них есть корни «мужские» и «женские». Корень, который в нижней части разветвляется на два отростка, называется мужским, а у которого в виде морковки — женский.
Первым обладателем редких трофеев (целой плантации!) стал таежный следопыт из села Муравейка Иван Павлович Татьмянин. Осенью 1940 года он охотился на кабанов. Собаки выгнали из дремучего кедрача огромного секача. Но когда охотник подбежал к зверю на верный выстрел, то невольно опустил ружье: в десяти метрах от кабана, среди колючих зарослей элеутерококка, сплошным частоколом зеленели стрелки женьшеня, увенчанные розовыми ягодами-костянками.
Охотник перекрестился, опустился на колени и дрожащими руками стал раскапывать упругими лещиновыми палочками землю. До кабана ли ему было? По словам самого Ивана Павловича, в первый день он накопал корней женьшеня целый рюкзак. Самый большой корень потянул свыше трехсот граммов.
Плантацию женьшеня из семидесяти корней в урочище ключа Желоничного нашел бывалый таежник Александр Филиппович Дубина. В том месте, где корни росли сплошным частоколом, охотник выкопал олений рожок с двумя прожженными дырочками. По всем признакам эта плантация женьшеня и рожок для рыхления земли принадлежали не иначе как гольду Дерсу Узала. Плантацию эту легендарный следопыт подарил своему другу, писателю и ученому В. К. Арсеньеву. Запись с точными координатами месторасположения клада Дерсу хранилась в зеленой книжке В. К. Арсеньева. Из-за болезни он так и не выкопал редкие корни женьшеня, а записная книжка затерялась.

Так умирают деревья

Поднимаюсь вверх по склону сопки Булочки. По обе стороны обилие растений-реликтов: бархата, ореха, аралии, кедра, тиса, особенно —элеутерококка. Вот на таких сопках, особенно на восточных склонах, и растет женьшень. Реликтовый лес на сопке Булочке дышит свежестью, озоном. Ласковое полуденное солнце продолжает свой путь и будто поторапливает: повнимательнее смотри по сторонам. Вон выстроились в ряд медно-красные кедры, среди них сверкает своей серебристо-сизой корой амурский бархат, за ним взметнулся к небу тополь-великан, кожистая кора которого обвита лианами — удавами актинидии.
Тишина. И вдруг тополь-великан на моих глазах качнулся и со свистом, с гулом и грохотом рухнул на землю. «Вот так умирают деревья!» — подумалось мне.
Я достал из рюкзака фляжку с чаем, настоянным на плодах лимонника, и, утолив жажду, направился к мертвому тополю. Его дуплистый ствол при падении угодил на ствол желтой березы, сломал ее вершину и сам разбился на части, образуя сплошной лабиринт из веток и сучьев. Окажись я в этом месте, мне бы не сдобровать… Оказывается, в тайге рядом с охотником ходят и жизнь и смерть.
Вдруг я увидел квадратное окошечко на столетнем кедре — старый подлуп, оставленный корневщиком. Прочесываю местность возле кедра с указателем, постепенно расширяя круг поиска, и вижу, как у поваленной сухой елки замелькали стрелки с бутончиками красных фасолинок.
Быстрым шагом направляюсь к манящим огонькам. Фацай! (с китайского — счастье). Вокруг зеленокорого клена частоколом возвышались стебли с зелеными пальчатыми листьями, над которыми застыли стрелки, увенчанные бутончиками красных ягод-костянок. Судя по толстым, винтообразным шейкам, корни доросли и обещали быть крупными. Заостренными, упругими палочками от жимолости золотистой (волчьей ягоды) делаю подкоп под каждое основное тело корня, при этом осторожно стряхиваю землю с их мочек.
Вдруг справа по склону сопки Булочки послышалось частое постукивание палками о стволы деревьев, затем раздались приглушенные голоса людей. Долго не раздумывая, я быстро сорвал с каждого из тридцати семи растений красные ягоды-фасолинки, притрусил копань хвоей и, пробежав метров сто пятьдесят, спрятался у разбитого тополя.
К моему удивлению, корневщики, не доходя до плантации женьшеня метров пятьдесят, пошли в обратную сторону, все также постукивая палками по стволам деревьев и негромко разговаривая. Очевидно, шум рухнувшего на землю тополя они приняли за проделки медведя-древолаза, который обламывает не только ветки дубов с желудями, но и рушит целые вершины кедров с шишками. Поэтому, чтобы не испытывать судьбу, корневщики ушли из «медвежьих угодий».
А я вернулся к зеленокорому клену и продолжил раскопки лесного клада. Только через два часа после изнурительных раскопок передо мной во всей своей красоте предстали дары тайги. Особенно увесистым и желтым, как воск, напоминающим чем-то туловище человека, был первый трофей, что рос у самого корневища клена. А другие корни были поменьше.
Запеленав корни в мох, я уложил их в конверт из бересты. Ягоды-фасолинки рассеял в ямках. А молодь (двух-трехлетки), как водится у бывалых таежников, огородил лещиновыми колышками: пусть растут! И, как на крыльях, пустился в обратный путь.
Спускаясь с пологого склона сопки Булочки, я поравнялся с неглубоким рвом, откуда бежал ручеек. Возле ручья на поваленной сухой осине лежала коричневая туша рослой косули. «Вот так сюрприз!» — ахнул я, обратив внимание на вымя, из сосков которого каплями сочилось молоко. А из короткой рваной раны на шее стекала кровь. По всем признакам было видно, что косулю только что задушил тигр, а заодно, судя по черным копытцам на окровавленной лежке, он поймал косуленка и съел. А косулю оставил на ужин.
Охотники, да и лесники, обнаружив в тайге свежего подранка, обычно поступают так: берут себе лучшие куски мяса (ренту), а большую часть туши оставляют четвероногим охотникам. Почему бы и мне не взять немного мякоти с задних лопаток на котлеты, тем более что косуля еще совсем теплая?
Обходя стороной валежник и глыбы камней, где мог устроить засаду хищник, я направился в сторону автотрассы, откуда доносился натуженный рокот автомобилей.



Цена живого золота

Да, в тот день мое путешествие на сопку Булочку в урочище реки Снегуровки было самым интересным и незабываемым. Оказывается, не каждому таежнику суждено найти клад в лесу. Его находит тот, кто в этот день увидит тигра, медведя — хозяев тайги — и драматическую сцену — как умирают деревья. И вот из Анучинского лесхоза, где я получил лесной билет-разрешение на заготовку корней женьшеня, мои трофеи получили у специалистов высокую оценку: корни крупные, «мужские», классные. Но подержав их на ладони, мой коллега, главный лесничий Михаил Иванович Белоус, сказал тоном знатока: «Вид у корней прямо-таки богатырский, а вес не ахти какой — лето ведь сухое».
Точный вес корней я узнал у приемщика и получил около тридцати тысяч рублей (по курсу 1993 года). Много это или мало? Сошлюсь на такой пример: в США и странах Юго-Восточной Азии, включая Китай и Японию, ни один вид женьшеня не котируется так высоко, как уссурийский. За один килограмм уссурийского «живого золота» там платят от тридцати до сорока тысяч долларов. За мои двести пятьдесят граммов корней я получил бы там около десяти тысяч долларов и мог бы купить автомобиль. А здесь моей выручки не хватило и на мотоцикл.
С тех пор река-таежница Снегуровка и сопка Булочка стали для меня самыми заветными уголками арсеньевской тайги. Золотой осенью каждого года я навещаю этот сказочный уголок. Выкапываю один-два «корня жизни» для поддержания в форме своего здоровья. А семена, красные фасолинки, рассеиваю в ямках — пусть растут!

Владимир МАРАТКАНОВ


Народный целитель

С этим необыкновенным человеком судьба свела меня в один из самых трагических дней жизни. Произошло это событие в последний год уходящего века и тысячелетия.
Каждый год в сентябре я встречаю свой день рождения на какой-либо вершине гор Южного Приморья. Чаще всего на вершинах гор Лысой, Ольховой, Пидане или Чандалазе. А в этот год решил встретить у горного озера Ольхового.
В последний день перед походом, узнав в клубе «Элегия», что семьи Моняковых и Осинцевых едут лечиться и отдыхать на Теплый Ключ, решил сделать многодневный поход и начать его с горы Ольховой. По хребту пройти до горы Крутой и спуститься в верховья ключей реки Алексеевки. По ключу Полюшка подняться на вершину горы Лысой. Затем на гору Белую. С нее по хребту Тачин-Гуан на гору Синюю. С нее спуститься по Теплому Ключу к водолечебнице, где мои товарищи должны отдыхать, и вместе с ними возвратиться в Находку.
В назначенный день выехал из города вместе с Моняковыми и Осинцевыми. Они подвезли меня до села Алексеевки, где мы и расстались ровно на десять дней. В то время хорошей объездной дороги в долине реки Алексеевки еще не существовало. Она появилась, когда начали вывозить лес с далеких склонов хребта Тачин-Гуан.
Старая дорога тянулась вдоль реки, пересекая ее более двух десятков раз. Мостов через реку не было. После августовских тайфунов вода в реке поднялась — вдвое. Каждый брод мне приходилось преодолевать с огромным трудом: сильное течение, скользкие камни, холодная вода. Тяжелый рюкзак придавливал меня ко дну реки и не давал течению сбить с ног. Но если бы я поскользнулся, потерял равновесие и упал с ним в воду, то никаких шансов извлечь рюкзак из воды уже не было бы. После каждой переправы ноги сводила судорога. Приходилось долго их растирать и разминать. К десятой переправе подходил, уже не чувствуя ног. Заныла поясница. Мысль о возвращении отбросил: что-то скажут старые туристы клуба «Сихотэ-Алинь»? Воды испугался? Только вперед! Каким образом преодолел последний двадцать шестой переход — уму непостижимо. Броды считал по камешкам, которые клал в карман куртки.
Дойдя до ключа Каменистого, по которому начинается подъем на гору Ольховую, поставил палатку. Развел большой костер и до глубокой ночи отогревал замерзшее тело. Боль в пояснице не утихала. Правильное решение было бы — прекратить поход и вернуться домой. Но, вспомнив эти бесконечные переправы, решил продолжить путь. Утром почувствовал облегчение. Действительно, в поговорке «Утро вечера мудренее» — заключена большая мудрость.
К обеду поднялся к горному озеру. Поставил палатку. Нагнувшись расстелить коврик, рухнул на него, сраженный страшной болью, пронзившей все тело. Долго лежал, ошеломленный случившимся. Малейшее движение рукой или ногой тут же отдавалось сильной болью в позвоночнике. Но что-то же надо было предпринимать? Решив, что движение есть жизнь, превозмогая боль, вылез из палатки и пополз по тропе вдоль озера. Вдруг за озером в ельнике увидел белое пятно и дымок. Затем услышал голоса. От переполнивших меня чувств потекли слезы — ведь это было спасение.
Подполз к бивуаку, где у костра пили чай несколько мужчин и женщин. Они, увидев меня, разом замерли. Один из них, внимательно всмотревшись, воскликнул:
— Да это же Маратканов! Фотохудожник! Путешественник! Что это случилось с тобой?
Рассказал о переправах через реку Алексеевку и о последствии этих переправ. Один из мужчин, сидевший у костра, сказал:
— Вот вам, Валентин Васильевич, и клиент.
Затем, обратившись ко мне, и показывая рукой на Валентина Васильевича, торжественно произнес:
— Это Семененко! Народный целитель Украины!
Семененко, взяв коврик, постелил его на ровном месте. Подошел ко мне и помог лечь на него. Сняв с меня куртку и футболку, осмотрел спину.
— Ничего страшного не вижу. Несколько массажей, и будешь здоров, — уверенно заявил он. — Вот сейчас мы и начнем…
Он прошелся пальцами по позвоночнику. Обнаружив больное место, стал разглаживать эту часть тела. Затем начались поглаживания, постукивания, пощипывания, хлопки. Все это следовало в какой-то последовательности. В пальцах целителя чувствовалась большая сила, а в движениях — уверенность. Это колдовство над спиной продолжалось, кажется, целую вечность, но было приятно и доставляло радость. Во время массажа Семененко рассказал, что ходил на мои фотовыставки и читал заметки о моих путешествиях в городских газетах.
Я спросил у него, каким образом они переправлялись через реку.
— Мы знали о большой воде. В Монакино наняли трактор «Беларусь» с тележкой. Он нас подвез к самому месту подъема на гору. Так что даже, как говорится, ноги не замочили.
Закончив массаж, Семененко поставил меня на ноги. Взяв со спины под мышки, приподнял и потряс. После этого положил на коврик и накрыл своим одеялом.
— Вечером сделаю еще один массаж, медовый.
Оставив меня, вся группа ушла к вершине горы собирать бруснику.
Вечерний массаж принес явное облегчение — я уже мог с помощью палки доковылять до своей палатки. Семененко предложил мне провести ночь у костра. Выбрал место, помог лечь и накрыл одеялом.
— Твой спальник от первой же искры сгорит, а этому одеялу никакой огонь не страшен.
— А как же вы? — удивленно спросил я Валентина.
— Я посижу у костра. Полюбуюсь звездами. Помолюсь за тебя. Не беспокойся обо мне.
Три дня участники группы «Гармония», которой руководил Семененко, собирали бруснику и отдыхали у озера. Три дня Семененко колдовал над моей спиной. Сказать, что произошло чудо, это значит ничего не сказать. За десять лет до этого я с такой же болью вынужден был надолго лечь в больницу. Никакие уколы и таблетки не помогали. В результате сделали операцию. Сейчас же простой народный целитель без всяких лекарств, путем массажа, спас меня от верной гибели.
На третий день утром Семененко предложил всем пройти с ним к озеру. Было прохладно. На траве лежал иней. От озера шел пар. У озера Семененко разделся и, оставшись в одних плавках, приступил к разминке: махи руками, ногами, наклоны вперед и в стороны. Обычная гимнастика. Все эти движения он делал с ускорением. Размявшись, он объявил:
— Сейчас я вам кое-что покажу, если получится. Но сначала йога.
Дальше было то, что мне никогда в жизни видеть не приходилось. Он завязывался в узлы, стоял на руках и даже на одной руке. Завязавшись в какой-то немыслимый узел, попытался стоять на трех пальцах правой руки, но не удержался и рухнул.
— Когда-то делал и это, — как-то виновато произнес Семененко.
Затем он еще раз показал каждое упражнение и при этом называл его. Закончив, Семененко произнес:
— Ну а теперь самое главное…
Он вошел в воду. Дойдя до середины озера, остановился. Подняв руки вверх, стал читать молитву.
— Смотрите, смотрите! — вскричала женщина сзади меня. — Волны пошли!
И действительно: от тела Семененко пошли небольшие волны.
— Я вижу над ним столб белого цвета! Он уходит в небо! Это луч! — вновь вскричала от восторга и удивления та же женщина.
Сколько я ни вглядывался, никакого луча так и не увидел. Никто из мужчин луча также не увидел. Но волны видели все и так же, как и я, были поражены этим явлением.
Семененко, выходя из озера, сказал нам, что он сейчас сделал сеанс связи со своим Учителем. Тщательно обтираясь полотенцем, он спросил нас:
— Вы видели что-нибудь необычное?
Женщина радостно ответила, что все видели волны, а она — еще и луч над его головой.
— У вас тоньше организм, — пояснил Семененко. — Мужики грубее. Я и сам этот луч не всегда вижу, но знаю, что он есть.
— Как это происходит? — задал вопрос один из его учеников.
— О! Это в двух словах не объяснишь. Это и дар, и достижение, и сила мысли, и молитва — все вместе.
Вечером у костра Семененко, показав на меня, обратился ко всем:
— Вот вы считаете, что я вылечил Владимира Сергеевича путем массажа?
— А чем же еще? Ведь лекарств вы ему не давали…
— У меня есть самое сильное лекарство — энергетика. Именно ею я и поднял на ноги этого человека. При этом я сам разряжался, как разряжается аккумулятор.
— Если так, то вы должны ползать, как ползал три дня назад Владимир Сергеевич, — пошутил один из мужчин.
— Я бы точно ползал, если бы не умел заряжаться. Заряжаюсь же я у костра, у озера, молитвами. Огонь, вода и молитвы восстанавливают меня. Так я лечил людей на Украине от многих болезней и даже от рака.
В другой ситуации, наверное, ни я, ни его ученики не поверили бы ему, но факт моего излечения и увиденное всеми утром вызвало к Семененко полное доверие и симпатию.
— Я ведь сюда прихожу не случайно. Порой с аккордеоном сюда хожу. Здесь, у озера, мелодии сами приходят ко мне. Только начинаю играть — и пошло. Откуда берется, понять не могу. Не успеваю записывать.
— Вы знаете, как называется это озеро? — спросил я.
— Ольховое. Все туристы его так называют.
— В 1972 году я с охотоведом Валерием Павловичем на реке Кривой, что за Соломенным перевалом, ночевали у старика аборигена, таза по национальности. Так вот он нам сказал, что озеро на этой горе Ольховой называется Озером Злого Духа. Он не советовал нам к нему ходить. Еще сказал, что на плато Тачин-Гуан у горы Высокой тоже есть озеро. И к нему ходить тоже не советовал. Я, конечно, пренебрег этими советами. Пошел сначала к озеру, которое находится у горы Высокой. Едва остался жив. Там трясина. Заросли камыша. Озера так и не увидел. К нему надо идти в период засухи. Озеро Ольховое тоже не приняло нас. В первый раз, когда мы к нему пошли, то заблудились. Во второй раз поднялись на гору Крутую. К озеру, конечно, пришли. Те, кто ходил к горе Крутой, на одной промежуточной вершине, наверное, видели деревянный крест.
— Видели, видели! — хором ответили сидящие у костра.
— Так вот, этот крест поставил знакомый мне человек, пожалуй самый опытный и сильный турист, каких я знал. Когда он ставил крест, то посмеялся и сказал, что пусть все считают, что это он тут лежит. Говорят, ребятам, которые были с ним, стало не по себе. Не прошло и полгода, как он погиб: задавили в трюме. Он работал докером в порту. На обеде заснул на стеллаже. Крановщик не знал об этом и поставил стеллаж с грузом на него.
— Нельзя с этим шутить, — сурово сказал Семененко. — Он закодировал себя на смерть. Я с такими случаями в жизни встречался не один раз. — Подтолкнув горящие дрова к центру костра, Семененко сказал: — Надо же! Не хотел говорить вам об этом до похода, но теперь расскажу. Если бы сказал раньше, то вы бы не пошли со мной. Я ведь здесь тоже в первом своем походе едва остался жив. Поднялся как раз на ту вершину, где сейчас стоит крест. Начался дождь, который быстро перешел в ливень. К озеру в ливень не пошел. Нашел более-менее ровное место, поставил палатку, сверху накинул пленку. К вечеру начался ураган. Загрохотал гром. Засверкали молнии. Палатку рвет. То ее прижимает ко мне, то она пытается взлететь в небо. Всю ночь не спал — держал ее. На следующий день ливень не прекратился. Из палатки выйти невозможно. Кое-как удалось собрать воду с пленки. От нее уже остались одни клочки. Поел хлеба, запивая водой. Вторая ночь — еще хуже. Ветер еще сильнее. Ливень страшный. В палатке вода. Стал околевать. Главное, заснуть невозможно — того и гляди улечу с палаткой. Все кругом гудит. Дождь прекратился только на третий день. Резко похолодало. Ветер просто озверел. Думаю, надо быстрее с горы уходить, иначе — конец. Выглянул из палатки, а там белым-бело. Все заледенело. Наступать на камни невозможно. Кое-как собрал палатку и пополз к озеру. Полз до этого места часов пять. Выбился из сил. Здесь удалось разжечь костер и приготовить поесть. Спускаться с горы не решился. Поздно. Поставил палатку. Обложил ее камнями. Впервые немного поспал. Ветер не утихал. К утру совсем замерз. Даже не стал разводить костер. Собрал палатку и пополз по хребту вниз. Только в лесу встал на ноги. Идти все равно было трудно. К реке спустился к вечеру. Река ревет, о переправе и говорить нечего. Развел большой костер и наконец-то согрелся. Сварил каши. Поел. Попил чая. Спал у костра. Думал, как дальше выбираться из тайги — ключи стали реками. Пошел верхами. К Алексеевке пришел на шестой день голодный и оборванный. Хорошо фермер накормил. Едва доплелся до Монакино, где стояла моя машина.
— Когда это было? — поинтересовался я.
— Года два назад. А что?
— В каком месяце?
— Точно могу сказать: ушел я первого октября, домой вернулся — через десять дней.
— Вот это совпадение! — воскликнул я. — Просто невероятно…
— Что такое?
— Дело в том, что два года назад первого октября мы с Олегом Дмитриевым попали в этот же тайфун на вершине горы Смольной. Три дня сидели в палатке. Сначала лил дождь с ураганным ветром. Только на третью ночь дождь перешел в снегопад, и мы смогли выйти из палатки. Развели костер, так как дров успели заготовить до дождя и накрыли их пленкой. Также сварили кашу и чай. За ночь палатку засыпало снегом так, что мы едва откопались. Утром ураганный ветер. Холод. Кое-как скомкали палатку, затолкали в рюкзак и побыстрее убрались с вершины.
— Совсем не случайны эти совпадения, — сказала женщина, которая видела над Семененко луч.
— Ничего случайного в жизни нет.
— Владимира Сергеевича и Валентина Васильевича объединяет какая-то карма, — предположила одна из женщин.
— Да... — протяжно вымолвил Семененко. — Мудрены дела твои, Господи. Давайте-ка ложиться спать. Завтра трудный день.
Все нехотя встали и разошлись по своим палаткам. Эту последнюю ночь я спал уже в своей палатке: Семененко отсоветовал мне продолжать поход.
— Дай Бог благополучно добраться до Монакино. Оттуда мы уедем на моем «Москвиче».
На следующий день нам повезло: внизу у реки оказалась автомашина. Водитель довез нас до развилки, где сливаются Правая и Левая Алексеевки. Там удалось сесть на лесовоз, который довез нас до села Монакино. Таким образом мое путешествие завершилось, можно считать удачно. Семененко стал для меня спасителем. Не окажись этой группы у озера, и как знать, остался бы я жив?