Мария ГЛЕБОВА. Всем нашим бедам вопреки
Татьяна ЮРГЕНСОН. Не отдам своего пути, дебют
Владимир КОРНИЛОВ. Сердцу светлого праздника хочется
Петр ЭХОВ. Наш дом — Приамурье
Павел КУРАВСКИЙ. Ель не должна быть выше дома, дебют

Мария ГЛЕБОВА

Всем нашим бедам вопреки

***

Советчиков много, а совесть одна.
И нашей душе неподвластна она.
Душа содрогнется, в испуге замрет,
Надеясь, что мимо беду пронесет.
Была не была! И цела голова.
Тут совесть свои предъявляет права.
Страшней укоризненных чьих-то речей
Ее тихий голос во мраке ночей —
Не выключить звука и не заглушить...
Но трудная штука — по совести жить.



Читая древних

I

Кассандра, старшая сестра
Всех причащенных этой чашей,
У догоревшего костра
Семь уголечков будут наши.
За бесполезность немоты,
За опоздавшие уроки,
Давно сожженные мосты,
Еще не сбывшиеся сроки.
Опасность, вьюга, столб огня
Не нас встречали в чистом поле.
Когда бы на сердце броня —
Счастливей не было бы доли.

II

Двуликий Янус, древний бог...
Два лика, но не две личины.
Начало и конец дорог,
Деянья тайные причины.
Пружины... Веку не узреть
(Историки потом в восторге),
Капкану все еще скрипеть,
Готовя стол в каком-то морге.
Сумеешь ноги унести,
Не тронув лакомство-приманку?
А правды зернышко в горсти:
Расти, росточек, спозоранку!
Двуликий Янус... Храм открыт
Был, говорят, лишь в непогоду,
Чтоб дым пожаров и обид
Не застилал глаза народу.

III

Не оглядывайся, Орфей!
Не прислушивайся к шагам!
Если смерть урвала трофей,
Бесполезно идти к Богам.
Никого не вернет Аид —
Верь могильщикам, как врачам.
Просто память потом болит,
И особенно — по ночам.
Отправляйся попить воды
Там, где Лета берет исток.
Не ищи на песке следы
Убежавших веселых ног.



***

Держи меня, соломинка, держи...
Из песни

Жизнь не в полоску — в клеточку.
Со всех сторон сквозит.
Держись, дружок, за веточку,
Храня спокойный вид.
За веточку зеленую
Над бирскою водой,
Еще не опаленную
Печалью и бедой.
Придет пора осенняя —
Ветрами не сломить.
Ну словно для спасения
Протянутая нить.
Тонка-тонка, но прочная,
Прочнее не найти.
Молитва, пусть заочная,
Обережет в пути.
Жизнь не в полоску — в клеточку.
Слышней вороний грай.
Но не забудь про веточку
И про грядущий май.
Про следующий май...

Памяти бабушкиной сестры-монашки

А я еще живу, держу удары.
Судьба-боксер пока не сбила с ног.
Припомнилось: слова молитвы старой
Твердит монашка-тетя как урок,
Потом идет иконам поклониться
За всю семью безбожную мою...
Сестра в миру. Христова голубица
У Божьего престола на краю.
Тропа могла пойти совсем иначе:
За огоньком, мерцающим в грязи,
За птицей, певшей о шальной удаче...
Душа вдруг возмутилась: «Тормози!»

Сменился век. Другое измеренье.
Страшусь скользить по тоненькому льду,
Но редко в церковь манит воскресенье.
Неси свой крест и верь в свою звезду.
Да, жизни полунищей кувырочки
Удобней наблюдать со стороны...
Грешу порою, доходя до точки,
Ропщу, что никакой моей вины...
Однако бережет благая сила.
Наверно, к горним подходя вратам,
Старушка за племянницу просила:
«Ты пригляди, она одна ведь там».

***

Уютно вдоль улицы тихой стоят
Храм, старый музей, синагога.
Танцует для них золотой листопад,
Ковры расстелив у порога.
На лавочке в сквере Иван и Арон —
Сильны в теологии оба —
Беседуют: чей справедливей Закон,
Где будет душа после гроба...
«Здоровье не очень-то... Цены растут...
Куда там глядят депутаты?..
Но в жизни немало приятных минут...

Жаль, мы для девчат староваты...»
Проплыли на облаке Яхве с Христом,
Толкуют о том же примерно:
«Да, к горним высотам нелегок подъем,
Работа, по сути, безмерна.
Но солнышко светит. Кругом лепота.
Проветрены райские сени.
А город наш общий...
Ну просто мечта
Прекрасной порою осенней!»



Старшеклассницы

Отпылало солнце сентября.
Нежно греет школьную тропинку.
Запевает хмурая заря
Северную песню под сурдинку.
По-английски, тихо, в листопад
Удерем с последнего урока:
Вдруг без нас рябины отгорят,
Утренник сожжет листву до срока.
А вокруг — шуршанья тихий шум…
Алый лист в ладошку — по спирали.
Ветра нет. Он спит, как старый кум,
На душистом теплом сеновале.
А проснется — рявкнет: «Кончен бал!»
Полетят клочки по закоулкам.
Не успел — ну, значит опоздал.
Пусто в зале, ветрено и гулко.
Рухнут золотые терема.
Тучи вновь притянут тонны снега.
Глянешь утром — началась зима.
А пока в лесу такая нега...



Родительский день

Сумки, сетки, бутылки, кастрюли,
Кисти, веник, лопата, совок...
Из автобуса люди шагнули
В мир, где нет ни проблем, ни тревог.
Грустно здесь по тропинке идущим,
Тем, кто листья сметает с могил.
Перекресток былого с грядущим
Был всегда философии мил.
Приберут за железной оградкой,
Снедь разложат на грубом столе
И, слезу утирая украдкой,
Скажут: «С миром покойтесь в земле».
Помолчат. Но подумают снова,
Этим синим простором дыша:
«Скоро май... Непроста и сурова —
Удивительно жизнь хороша».
Дети рядом смеются беспечно,
Отряхнув не растаявший снег.
Мы ведь тоже на свете не вечны.
Для чего ты живешь, человек?..


***

Когда уйдет последний фронтовик,
Догнав друзей, в заоблачные роты,
Век двадцать первый повзрослеет вмиг:
Ему — свои сраженья и высоты.
А люди, пережившие войну,
Все мерили своей, простою мерой:
Делили хлеб, ценили тишину,
Встречали день улыбкою и верой.
Их праздники... Медали, ордена,
Былых солдат задумчивое пенье…
Хотя давно закончилась война,
В России не растет трава забвенья.

***

Я чувствую, кончается зима.
Снег помрачнел, а небо стало выше.
Звенит, звенит под ветром бахрома —
Сосульки, украшающие крышу.
На солнцепеке тренькает капель,
А где-то — «за горами, за долами» —
Уже поет апрельская свирель,
Услышанная сонными стволами.
Ты не в своем, наверное, уме?
Для радости сегодня есть причины?
Я счастлива — пришел конец зиме!
И в этом мы с природою едины.

***

— Какому радуешься счастью?
— Да погляди на снегопад!
Меняя флаг державной власти,
Метет который день подряд.

Что было черным — стало белым,
Серебряным на голубом.
И по ручьям обледенелым
Летят мальчишки кувырком.

Еще чуть-чуть — начнутся лыжи,
Засветят елок огоньки...
Я радуюсь тому, что вижу,
Всем нашим бедам вопреки.


***

Деревья начинают оживать.
Вновь воробьи чирикают у лужи.
Вот так бы человеку забывать,
Как он болел или страдал от стужи.
Лишь у детей «До свадьбы заживет»
Лекарством служит от любой напасти.
Не помнить бы печаль, когда пройдет,
Не помнить зла, а помнить только счастье.
Чтоб просто так образоваться дню,
Протаявшему снегу на поляне,
Во всем живущем чувствовать родню...
Ведь, хочешь или нет, мы все — земляне.

***

Наверное, это гордыня,
Которая вроде бы грех,
Медведицей, спящей на льдине,
Греть нос о потрепанный мех.
Ловить медвежонку рыбешку —
Пусть лопает, вкусно урча.
Жилплощадь плывет понемножку,
Полярную ночь волоча.
Ни звука в промерзшей пустыне.
Рычи. Если хочешь — скули.
Раскатится звук по равнине —
Лишь эхо раздастся вдали.
Обрушатся шумно торосы,
Плеснет, нас качая, вода.
Ах, где вы, сирени, покосы,
Вокзалы, огни, города...
Топтыжка сопит за спиною,
Играя с дельфином во сне.
Гордыня... Да звезды с луною
Там, на небе — и в глубине.


***

Жара. Уже почти что лето.
Мой класс наладил костерок.
Вода у берега прогрета
Для омовенья детских ног.
Сбежали! Вырвались из плена,
Из многомесячной тюрьмы.
Черемух радостная пена
Счищает ржавчину зимы.
Вниз! Босиком по косогору.
Мокры футболочки от брызг.
Гимн солнцу, ветру и простору —
Восторженный девчачий визг.
В золе картошка, руки, лица,
Дымком приправлена еда.
Кукушка, ты колдунья-птица,
Пересчитай назад года!
Подарок — День. Не наглядеться
На послезавтрашнюю Русь.
А поутру — куда же деться —
Я снова взрослой притворюсь.


***

Гудел последний пароход —
Он уходил в затон.
Амур покроет белый лед
До будущих времен.
Рассыплет груды серебра
Разбойница-зима.
Не надо мне желать добра —
Я как-нибудь сама
Уйду по снежной целине
Тропу свою торить,
Не вспоминая о весне,
Чтоб до нее дожить.

Татьяна ЮРГЕНСОН

Не отдам своего пути

***

Море еще шумит во мне
И солью проступает из глаз.
А душа тоскует о потере...


***

Тоскливый крик чаек,
Кажется, целую вечность
Сопровождает меня во сне.
Так хочется снова к морю —
Увидеть туманное утро,
Когда мир становится точкой
Только в тебе самом,
Растворяясь во влажной бесконечности,
Не имеющей очертаний


***

Расплавленным серебром
Течет бесконечная гладь,
И холод в ней затаен,
И страстное пламя сокрыто.
И странно, ступив в окоем,
Где-то на вздохе понять —
Я — только капля воды,
Временем не испитая.


***

Здесь, на окраине земли,
Осколке монумента суши,
Так манят в море корабли
И чайкам вторят наши души.

И чувствуешь, еще живет
Романтиков седьмое небо,
В котором слиты быль и небыль,
И тайный вересковый мед.

***

Сине-серое
Как лезвие ножа
Легко вошло в мою
Мятущуюся душу

И там осталось
Бесконечной песнью
Великое
Пронзительное море

***

Луна укрылась паранджой
Из черных неподвижных туч.
Ночь нарядилась мусульманкой.


***

Отпустите меня с легким сердцем –
Я так долго отращивала крылья,
Боюсь потерять направление ветра...

Затерянной между мирами,
Мне так одиноко и больно!
Но я не отдам своего пути.


***

Вот они! Вот они — мысли,
Которые пронзают мое тело
И требуют не шагов, но полета!
Я их ждала слишком долго
И с восторгом подчиняюсь...

Как здорово — перевернуть мир на голову.
Тогда небо заплещется под ногами
И в тишине звеняще-голубой
Можно будет бежать или лететь —
Это кому как нравится...
А я бы...

А я бы просто улеглась на облако
и смотрела вверх
На проплывающие над головой реки
и деревни,
На крадущихся тигров и ленивых слонов,
На летучих рыб и играющих дельфинов.
Вот так бы и завершилась моя
почти никому не нужная жизнь.
Но я была бы счастлива...



***

Были горы? Были!
Я к ним шла осторожно на цыпочках
И улыбалась всем духам -
Они ведь тоже вежливость любят.
На камнях в искрящихся брызгах
Играл с мотыльками хариус.
Из тихого звона речных колокольчиков
Вдруг вырос гонг водопада.
А я все смотрела и слушала,
Как поет над вершиной ветер
В унисон со снежною тучей,
А под ногами вырастала радуга,
Призывая — пробегись по мне!
И я уже расправила руки как крылья,
И уже почти шагнула на мост из света,
Только кто-то шепнул на ухо -
Еще рано растворяться в чуде,
Ты еще не все камни сложила
В основание своей жизни...
Вот теперь, глаза закрывая,
Вижу я, как лечу над долиной...

Как должна была полететь...



***

Идти туда, куда зовет желанье,
Где ноги — в кровь,
А в сердце — ликованье,
Где за уступом каменным — провал.
Но ты не падаешь в него,
А, вопреки законам тяготенья,
Взмываешь к синим облакам...
И вот уж белым опереньем
Гордится вольная душа.
Но — с осторожностью дыша:
Вдруг — все это иллюзия полета?
Вдруг выросшие крылья есть обман?

Владимир КОРНИЛОВ


Сердцу светлого праздника хочется

На деляне

Маме

С чем сравнить материнскую силу?..
На исходе январского дня
Мать, обнявши седую осину,
Родила на деляне меня...

Лес был полон рабочего люда.
Пели пилы, и ухал колун.
Каркал ворон, встревоженный гудом,
Одряхлевший, как старый колдун.

Храп озябших коней от мороза,
Говор баб, нагружавших дрова, —
Все вдруг смолкло, когда у обоза
Возле нас хлопотала вдова.

Дед, склонившись над крошечным чудом,
Мял ушанку и часто моргал:
«Эй вы, бабы! За внука не худо б
Четвертинку да кус пирога!»

И, укутав нас теплым тулупом,
Вожжи в руки — и прямо в село.
Вслед судачили бабы: «Не глупо ль –
На деляну родить понесло?!»

...Недороды да бедность по селам.
Даже песни не пелись без слез.
Дед же въехал в деревню веселым:
«Мужики! Пополненье привез!»


Смерть деда

Светлой памяти моего деда,
Корнилова Ивана Григорьевича
Саднит в душе и кровоточит грусть:
С моим селом я нынче расстаюсь.
Здесь каждый встречный с детства мне знаком,
А нынче — соболезнуют молчком...

Родство с землею крепло много лет,
Не исчезала с милым краем связь.
Ушел из жизни мой любимый дед,
И нить с селом навек оборвалась.

...В больнице он не плакал, не нудил.
Шутил как мог, и тосковал как мог.
И всякий раз за почтою ходил,
Да почтальон письма не приберег...

Он был печник — какого поискать.
Походкой легкой мерил новый день.
Стелились зимы на его висках
Седым дымком веселых деревень.

...Его согреть бы ласкою простой –
Приехать в отпуск хоть на краткий срок...
Теперь горюю, что за суетой
Не присмотрел за ним... не уберег.



Кузнец Корнила

Он не водил компаний бражных,
Не хороводился весной,
Но вот в Николин день однажды
Заслал сватов к вдове одной.

...Венчал его с соседкой Фросей
В церквушке сельской рыжий поп.
И всю деревню в эту осень
На свадьбе тряс хмельной озноб.

Отец напутствовал сурово:
«Ты, сын, про счастье не долдонь!
Оно серебряной подковой
Само не ляжет на ладонь!»

И день спустя у кузни старой
Корнила был уже с женой.
Вновь наковальня от ударов
Обряд творила грозный свой.

Бугрились руки мышцей каждой.
Пудовый молот: выдох-вдох.
С лицом, покрытым едкой сажей,
Он был красив, как в гневе Бог...

В поющем пламени горнила,
Нагрев до белых брызг металл,
Прапрадед мой — кузнец Корнила
Мою фамилию ковал.



Берег детства

Где бы ни мотали нас года,
От судьбы нам никуда не деться.
Только будут в памяти всегда
Отчий край да островок из детства...

Там Емеля каждый год на май
Говорящих щук ловил нам в речке...
Там однажды на волшебной печке
Мы катались (так я звал трамвай).

...Детство, детство — голубой мираж!
Заслоняет быт — не дотянуться.
Нет минутки даже оглянуться:
Все бегом — то дача, то гараж...

Но однажды, память вороша,
Вдруг потянет к отчему порогу.
Может, хватит мыкаться, ей-богу? —
Вся и так уж в ссадинах душа.



Первый поэт

Взъерошенный пращур в пещерном дыму,
Следя за бессмертьем огня,
Свои письмена высекал он кому
За тысячи лет до меня?..

Тревога ли сердца пылала в крови?
Пытливость ума или бред?
А может быть, это о первой любви
Вещал самый первый поэт?..

Была это песня, мольба или крик?
В них страх иль души торжество?
…И был ли понятен тот странный язык
Косматым собратьям его?



На Рождество

1

Мглистый день, продрогнув к вечеру,
Будит зябко тишину.
Но вселенского диспетчера
В январе я не кляну,
Хоть в прогнозах стал он путаться, —
К ним относится с ленцой, —
Не впервой нам в шубы кутаться
И скакать весь день трусцой.
На промашки его зимние
Нам укажет божий перст.
...Глянь! — И впрямь в искристом инее
Рождество царит окрест!


2

Воздух хрустящ и по-зимнему сладок, —
Как карамель.
Вновь закружил нас и внес беспорядок
Праздничный хмель...
Весело, людно в такие минуты —
Сердце поет.
Бог, разорвав наши тяжкие путы,
Крылья дает...
Души светлеют в морозную роздымь
От волшебства.
Небо становится гулким и звездным
В дни Рождества...
Теплются свечи на горних иконах —
Мир и покой.
Кается исповедально в поклонах
Грех наш людской.



Сердцу светлого праздника хочется

Море в зареве ультрамарина.
Серебрист и огнист окоем.
Как вокруг все красиво, Марина,
Этим солнечным днем!

Чайки плавно кружат над заливом,
И цветут паруса.
...Хорошо быть безумно счастливым
Пусть всего полчаса!

А потом хоть сто лет одиночества
Пусть истлеют в крови.
...Сердцу светлого праздника хочется
Даже в поздней любви.



Байкал

Памяти Александра Вампилова

Зацвел багульник по угорам,
Зарей окрасив лепестки.
И, сбросив лед, дохнул простором
Байкал на сонные пески.

...Байкал. От сопок полдень синий
Стекает медленно в тайгу...
А там, вдали, в изломе линий,
Я взором лодку стерегу.

Быть может, там моя удача,
На гребнях пенистых валов,
Где чайки, за кормой маяча,
Подстерегают свой улов.

Где в шторм — одно к спасенью средство:
За весла взявшись, насмерть стой,
Чтоб берег зыбкий, словно детство,
Казался Родиной святой.



Весенние колокола

Я у весны веселым звонарем
Устроился на время половодья,
Чтоб хмурый день, разбуженный зарей,
Наполнить вешней музыкой сегодня.

...Я нынче встал еще до петухов
От взмаха крыльев деревянных ставен,
Апрельский ветер в колокол стихов
Ударил первой перелетной стаей.

И хмарь ушла... И свет земной окреп.
Лишь дальний лог окутан был туманом.
...А я подумал: «В пору сеять хлеб.
В такое время нелегко крестьянам...»

Осеннее настроение

Грусть вселенская разлита,
В душу въелась тишиной.
Сеет в меленькое сито
Серый морок ледяной...

Неуютно, зябко, сыро
После теплых летних дней.
Прохудилась крыша мира —
Заненастило под ней...

Выткан день из ткани ветхой,
Незаштопанной давно.
Осень яблоневой веткой
Грустно тенькает в окно.



Зимняя элегия

В. Т. Распутину

Восхищаться перестали мы:
Словно пленкой застит взгляд.
...В пышных шубах горностаевых
Нынче елочки стоят...

Русь зимой щедра подарками.
В лес войди — и удивись!
За серебряными арками
Здесь совсем иная жизнь...

Плюнь на мысли оголтелые!
Прочь о деньгах разговор! —
И березок шали белые
Озарят твой мрачный взор.

Зазвонят лесные звонницы
О величье бытия, —
И душа добром наполнится
Вновь по самые края.

Петр ЭХОВ

Наш дом — Приамурье

Шаманка

По парому — град лавиной,
Залпы, шаровая молния! —
Допотопная картина —
Гастрольная.
Контрабанда из Китая,
Волкодавов завывание,
Нерастерянная Тая
И на качку — ноль внимания!
Эвенкийские фантазии
Рок-н-рольно причитая,
Бежевоседые в Азию
Распускает косы Тая —
Бестия в разящем жанре,
Завороженная слишком
До оказии на швабре,
Вскользь шаманит и вприпрыжку.
Фантазерке ритмы праздные
Пробасил пиратски джаз...
Человеческому разуму
И стихия — не указ!



8 марта

Глыбами материки притиснув,
Зимушка, не шибко бедокурь!..
От прикосновений материнских
В окнах — долгожданная лазурь.

Приголублен март белобородый,
В искристой настойке — черпаки!
Женщины сотворены природой,
Чтоб не озверели мужики!


Ледолом

Пена, концы переметные,
Лед проседающий всплыл.

Стаи трубят перелетные,
Бреющий гусь — легкокрыл!

Веером над катеришками,
Схапал белесую ширь.

Взбрендив, Амур-богатырь
Тронулся к скалам подвижками.

Над полыньей будоражится
В жилах охотничий зуд.

Отрок, мужик ли ты кряжистый —
Горизонты зовут.


Просвет

Томные трели иволги
Льются в просвет загадочный.
Путнику неприхотливого
Времени предостаточно,
Хоть до луны. Хватило бы
Мудрости да озарения
Бездну прощупать вилами
И окоем сиреневый.
Стог завершить осанистый,
Внуку лошадку выстрогать,
Чтобы скакал за аистом
По мели зимника быстрого.
По лесосекам-выселкам
Некому корчить рожицы.
Вальщиков кедры высекли,
Фермеры не торопятся.
Жизни не хватит выстрадать
Им лихорадку продажную,
Продали всех без выстрела
Политиканы заживо.
По Приамурью заломами —
Техника самурайская,
Ржавое над зелеными
Красками.
Осатанелой спутана
Блудная эра, грабежная...
Удочерить бы путную
Эру таежнику!


Соавторство

Сталине Пинегиной
На пень замшелый древний дед,
Слагаю вереницы лет,
Покуда нету им числа:
Кукушка радость принесла
Еще на девяносто лет.
Ныряю в зыбь — ку-ку! — в ответ.
— Ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку! –
Чудит кукушка на суку.
Со счета сбился, наконец,
Соседний рыбачок-юнец.
А я боюсь ку-ку считать;
Кукушка может замолчать.


***

Дочери

Не спится, Олёна?
Блуждаешь в созвездьях тайком?
Мечтой окрыленной
Ты светишься над костерком.

Все слышу и вижу,
Забочусь о завтрашнем дне,
Стараюсь быть ближе.
Как быть от тебя в стороне?

От речек зеркальных,
От туч, порождающих... мор,
Которые край наш бескрайний
На нас, чудаков, распростер.

Не надо мне краше,
Смелей и родней тебя нет.
Хозяюшка наша,
Тайга для тебя — не секрет.

И гребни Баджала в лазури,
И марей непройденных даль...
Наш дом — Приамурье!
Ты только мне руку подай!



Рыбалка

Борису Константиновичу Силаеву

Рыбалка начинается с игры.
Видавший виды начинает в... бочке,
Потом, лет в пять, гольянов ловит с кочки,
Шашлык ротаний жарит до поры.

Лет в семь ловить руками карасей
Любой мальчишка приамурский — мастер.
А вот с блесной уже большие страсти.
Велик рыбак в полуночной красе!

Когда один с Амуром на один –
В костре мерцающих созвездий и торосов,
Сажень в плечах, иль метр с шапкой ростом,
Или донесший юность до седин!

Велик рыбак над гривой Уссури,
На кромке скал, в багуловом рассвете,
Когда студеный завывает ветер
В объятьях полыхающей зари!

Подходов щучьих может и не быть —
Крушит торосы низовик суровый!
Не привыкать! Останусь без улова,
Но не могу без ветерка я жить!

Без заварухи зимней огневой!
Без окаянных пойменных морозов!..
Вихраст и розов!


Сполохи

Николаю Чековитову

Завороты засалены гачивые,
Напряжение не по харчу.
Боевые заряды вытачиваю,
Мастерскую за шкивы раскачивая,
Шестеренки вручную верчу...
Нам ли хныкать! —
Росли погорельцами —
Барсучатами в саже, тайком
Сухари пролетарские трескали
В накомарнике, за станком.
Огольцы, грушетрясы — детсадники,
Не отчалили никуда.
Пролетарии — шестидесятники,
Олигархов тушить — айда!
Поколениям докеров, коков
Позарез дрейфовать на веку
В колыбели портовых смогов.
И бывалому моряку —
Запаркованный чад от детсадика
До расхристанного маяка.
Поливаем, седые десантники,
Неизведанные берега.
Завихряются сполохи бежевые
От брансбойтов. Потомки, агу!
Это я механизмы налаживаю,
А природе помочь не могу.


Март

Загутарили задворки в срок:
По прогалинам — тетери стаями,
Клумбы под окошками оттаяли,
А на палисаднике — сугроб.

На воротах в кровь клюются кречеты,
Обдаваясь перьями стремглав.
Волкодавы скалятся до вечера,
Потрясенные хвосты поджав.

Чохом — поросята полосатые
По корыту утлому снуют.
За зверье прирученное ратую
И непонукаемый приют.

Вволю сена жеребенку каждому,
А лосенку — хвои и листвы.
Дико все вокруг и по-домашнему
Под присмотром егерской братвы.

Вот они соседа косолапого
Из берлоги вытурили в глушь —
Заревись, под канонаду драпая!
Тумаки понравятся кому ж?



Аленький цветочек

«..Государи ты мой, батюшка родимый!
Привези ты мне аленький цветочек!..»
С. Т. Аксаков

Видно, мне нынче
Загреметь в яму:
В темноте взвинчен,
На свету вяну.

Высоко ль, низко,
Света мне мало
По тайге рыскать
За цветком алым.

По тайге — пилы,
По тайге — палы.
Ярости... Милой
Тайге мало!

Не поспеть. Верно,
Виноват в чем-то.
В кедраче меркнет
Огонек желтый.

На седых скалах —
Голубой лютик.
Во цвету алых
Огоньков — тю-тю!

Что? Тайге милой
Этого мало?

Павел КУРАВСКИЙ


Ель не должна быть выше дома

***

Ель не должна быть выше дома —
Гласит примета старины;
Переросла — и жди содома:
Несчастья, голода, войны...

С годами в это веря реже,
Но, помня о завете том,
Я ель упрямую не режу,
А лишь — надстраиваю дом.

Притча об ослике

Наша жизнь зависит остро
От живой воды проточной.
По песку идти непросто,
Но в конце пути — источник.
Ослик мой жарой измотан,
Я же сам — почти что сдал.
Шевелиться неохота,
Но в конце пути — вода.

И доколе сил достанет
Ставить ногу за ногою, —
В этом диком Туркестане
Все ж не сгинем мы от зноя.
Жажда, пот, песок, усталость —
Затрудняют в жизни путь.
Я, конечно, сомневаюсь,
Ну а ослик мой — ничуть!

Он взвалил меня на плечи,
Нацепил тюки на спину
И бредет воде навстречу
Сквозь барханы и кручины.
Что ты скажешь, зритель грубый?
Ослик — глупый? Бог с тобой!
Ведь покуда ослик — глупый,
Вот потуда я — живой.

Ну а если обессилит
Верный мой челнок пустыни,
Брошу пошлый и спесивый
Мир наживы и гордыни
И в пути нелегком нашем
Подопру его плечом, —
Потому что делал так же
Мой трудяга-ишачок.

Для чего же жить на свете,
Полном грусти и миражей,
И терпеть лишенья эти,
И упорствовать, и даже —
По пескам — чего же ради
Топать топотом копыт?
Вы у ослика узнайте —
Он вам лучше объяснит.

Харбин, которого нет

Ты теперь повзрослел, возмужал и раскинулся —
Богатеют и в небо ползут этажи.
Полстолетья, как вычтены, списаны в минусы —
И славянская речь, и колючий пиджин.

Внешне — тот же, от центра до ветхой окраины:
Питер в сопках Маньчжурии, город-проспект;
Изнутри ты — чужой: православная храмина,
А заходишь — музей коммунизма... Эффект!

Ты красив и отвратен, и сладко и больно мне
Видеть радугу люминесцентных обнов.
От земли до креста шит знакомыми формами,
Содержаньем китайским налит до краев.

Распрощаемся тихо, сударыни-судари,
Без салютов и спичей, без гимнов и од.
Здесь когда-то стоял русский город на Сунгари;
Он ушел, и уже никогда не придет.

Вдоль по круглой Земле, во вторичном гонении,
Разлетелись твоих перекрестков послы —
Вольный город Харбин, полоса отчуждения,
Русский Китеж, которому некуда всплыть.

На смерть Василя Быкова

Остановилось сердце. Отошла
Какая-то божественная клемма.
Была гроза над городом бела
И русы наши головы. Трирема
Воинственной системы «грузовик»
Под бело-красным запрещенным шелком
Влекла тебя вдоль Минска — напрямик
В Историю — сквозь дождик и хрущобы.

Остановилось сердце. Отошло,
Устав стучать на дружеской чужбине,
Писать твои славянские ФИО
В немецко-финской паспортной латыни,
Устав смотреть на хамство во плоти
И во главе страны, омытой кровью,
Устав невыносимый крест нести,
Невежеству внимая и злословью.

Остановилось сердце. Отошел
Твой дух в покой и в умиротворенье.
Прервался фарс, на миг умолкло шоу —
На смертный миг, на вечное мгновенье;
Ты снова был не старец, а солдат,
С прокуренной улыбкой доходяга —
Тот самый однокашник, сын и брат,
От школы прошагавший до рейхстага.

Остановилось сердце. Отошли
Питательные жизненные соки
Тобой воспетой огненной земли.
Сошелся люд — и повод был высоким:
В такие дни пронзительная нить
Натянута меж душами и Богом;
Сегодня мы пришли — не хоронить,
Но проводить — в далекую дорогу.



***

Синей пастой чиркнул крестик на запястье —
То ли в полдень, то ли в ранешнем часу,
Мимоходом — чиркнул крестик на запястье.
Синим венкам оказался он «к лицу».

День топтал меня, кипящий и кромешный,
Рассыпал мой путь на тысячи дорог,
Сотни лиц мелькнули мимо — и, конечно,
Крестик утренний свой символ не сберег.

Что за синий уголок рука хранила?
Что ты значишь, заколдованная весть?
Я спрошу под вечер помощи у милой —
Не могу, мол, эту рукопись прочесть...

Но, взглянув в глаза единственной из женщин,
Вдруг пойму иероглифику свою:
Это значило — не больше и не меньше —
Не забыть сказать, что я тебя люблю.



Односложное

Лил лют норд-ост.
Артем Веселый.
Россия, кровью умытая

Вновь снег лег в наст.
Враз, в час — лег снег.
Год длит лед в нас,
Мнет нас льдом век.

Мнит век нас льдом.
Лед — синь. Век — сер.
Всю жизнь — не то,
Но жив, как все,

И пусть пуст кров,
Пусть жизнь вкось, вкривь —
Я пил сласть слов,
Я пел гимн рифм.

Прочь, плен, прочь, мех!
Шелк! Лен! Креп-фай!
Сквозь мглу зим — смех!
Мгле — в март, нам — в май!

***

А с белого, право, неплохо листа
Начать бы судьбы своей повесть! —
Да только вот совесть моя нечиста.
А впрочем, плевал я на совесть.

Неплохо бы втиснуть еще среди эр
Себя — в наилучшую эру,
Раскинуть колоду традиций и вер...
А впрочем, плевал я на веру —

Безбожником наглым уйти в перепляс,
Фортунье пощипывать вымя,
И только бы имя не выронить в грязь...
Хотя — наплевать и на имя.

Вот так — в безымянной земной суете
Топтать непролазную сушу,
И душу разинуть для этих и тех —
Чего там! Плевать и на душу!

Все вычеркнуть, вымарать, сплавить в утиль,
Порвать отзвучавшие струны!
Да, видно, никак от себя не уйти,
Никак до себя не доплюнуть.

***

Здесь тополь был. Его седая зелень
Уже ушла во предзакатный звон,
А мы с тобой немного не успели
Ко дню его заветных похорон.

Здесь тополь рос. А ныне зло и пусто
Культя ствола сияет по ночам
И вороны над ним сорокоусты
На небе обездоленном кричат.

Да, он истлел — до самого листочка.
Но мир струится вечною рекой:
Через дорогу тополева дочка
Зеленой нам кивает головой.

***

Мой старый двор! Здесь то же все и так же —
Все те же тротуары и скамьи,
И тот же неуют многоэтажный —
Нечеткий след рассыпанной семьи.

Ни разу в жизни, вольно ли, невольно,
Я о тебе ни слогом не солгал!
...ожог силен. Невыразимо больно —
Обжечься у родного очага.

Сквозь столько лет — еще больнее было
Увидеть искры давнего огня.
В моем раю — не пепел, не могилы, —
Лишь из себя он вычеркнул меня.

А я-то — до сих пор никак не вычту
Ни милых лиц, ни здесь рожденных строк...
Меня несет, как брошенную спичку
Несет по маю вешний ручеек.